Я жду, и вскоре Энгус встречается со мной взглядом, и сердце падает. То ли он узнал меня, то ли принял за Дот. Так или иначе, наверняка он попытается меня выследить. Потихоньку пробираюсь к выходу. Оборачиваюсь и, убедившись, что он идет следом, выхожу за дверь, навстречу холоду и наступающим сумеркам. У дверей толпятся жители Керкуолла и кое-кто из пленных, но они так рвутся в столовую, стремясь наесться до отвала, что меня едва замечают. Не оглядываясь, скорым шагом пересекаю двор. Башмаки постукивают по камням. Звук бодрый, уверенный. Вслушиваясь в ритм своих шагов, воображаю, будто это шаги другой женщины, бесстрашной, решительной. Такой, как Дот. Чезаре, наверное, с ней уже встретился. Они уже в лодке, выходят в темнеющее море. Скоро тьма сомкнется вокруг них, словно сжатый кулак. Миновав двор и пост часового, я покидаю лагерь. В сердце нарастает страх, животный, сосущий, грозит сокрушить меня, но нельзя ему поддаваться. Нельзя отступать. Оглядываюсь напоследок, тут ли Энгус. И пускаюсь бегом. Дороти Дожидаясь Чезаре, я дважды порываюсь вернуться назад, к Кон. Но тут же вспоминаю, как Энгус молотил Чезаре кулаками по голове, вспоминаю его руки на моем горле. И остаюсь ждать возле лодки. В кармане у меня золотая цепочка Кон. Как дождусь Чезаре, улучу минуту, брошу ее в море. А вдруг он передумал? Пошел со всеми в столовую, остался с Джино и товарищами? Ради меня он вынужден все бросить, и я все бросаю ради него. Но что, если этого мало? Вдруг мало всех наших жертв, всего, от чего мы отказываемся? Снова и снова я прикасаюсь к стальному сердцу и представляю руки Чезаре, которые его выковали, гладкий шрам от ожога на его ладони. На склоне пусто и неуютно. Часовня отсюда не видна. И лагеря не видно, и хижины. Остров выглядит необитаемым, будто выпавшим из времени. Будто здесь ни одной живой души не осталось, лишь я стою на берегу и жду, зажав в ладони собственное сердце. Наконец вот он, Чезаре, сбегает вниз по косогору к морю. Сначала пугаюсь, нет ли за ним погони, – но нет, никого. Он здесь, пришел за мной, и все теперь будет хорошо. Он обнимает меня, оторвав от земли. Щеки у него холодные. – Я уж думала, ты меня здесь бросишь, – говорю я. – Я тебя никогда не брошу. – Но в глаза он мне не смотрит, и пусть он здесь, со мной, и голос звучит уверенно, однако я понимаю, как больно ему покидать земляков. И у меня в сердце та же тупая боль, ведь я расстаюсь с Кон, оставляю на этом острове часть себя. – Готова? – спрашивает Чезаре, глядя на зеленоватое море, на темные волны с белыми барашками. – Да. Вдвоем, борясь с волнами, мы сталкиваем лодку в воду и забираемся в нее, мокрые, дрожащие. Близость ледяной воды на миг вселяет в меня сомнения, но я гоню их прочь. Отступать поздно. Протягиваю Чезаре весло, и мы вместе гребем, уводя лодку все дальше от берега. Чезаре сперва гребет неуклюже, но сил у него много, и вскоре мы находим ритм, хоть и тяжело бороться с ветром и качкой. Соленые брызги щиплют глаза, попадают в рот, ветер и дождь холодят кожу, но я вовсю налегаю на весло. Во мне бурлит дикая, неуемная сила. Скоро мы будем в безопасности, скоро он будет свободен. Вдоль северного берега Шотландии много небольших городков, мы с Кон были однажды в тех краях, неделю путешествовали с родителями от Джон-О’Гротса через Уик в Кроуби. Помню тамошние берега – вересковые пустоши с валунами, кустики дрока и, куда ни глянь, ни признака человеческого жилья. А еще помню ветхие, заброшенные фермерские дома, рыбацкие лачуги с провисшими крышами. Мы с Кон прожили в хижине на Шелки-Холме почти год, вот и мы с Чезаре найдем где укрыться, хоть на время, – где-нибудь подальше от людей, там, где ни его акцент, ни темные волосы, ни смуглая кожа ничего не будут значить, потому что никто нас не найдет. И, может быть, если мы обоснуемся на побережье, то от жителей какой-нибудь деревни я смогу узнать новости о Кон. И, надеюсь, когда кончится война, она согласится поехать со мной в Италию. Может быть. Может быть. Понимаю, все это пустые фантазии, потому и не делюсь ими с Чезаре. Работаю веслом, и от каждого гребка ломит руки, ноет сердце. – Когда ты видел Кон, все с ней было в порядке? – спрашиваю я. – Да, bella. – Он прерывисто дышит, но продолжает изо всех сил орудовать веслом. Лодку раскачивает на волнах. – Все хорошо, она с Джино. Мы приближаемся к барьерам, волны разбиваются о громады из камней и цемента, в последнем оставшемся зазоре вьются водовороты. В часовне я слышала слова Нила Макленни, что барьеры изменили направление течений. Всё теперь тащит на север – неизвестно куда. На миг мне представляется, как лодку нашу уносит в немые просторы Северного моря. Если повезет, то нас прибьет к Шетландским островам или к острову Фэр-Айл, где родилась мама. А если не повезет, что вероятнее, нас ждет смерть от жажды. Лодка раскачивается, кренится. От соленых брызг жжет в глазах. А где-то Кон, одна, ждет, когда я вернусь. Ветер доносит крик. Кажется, ее голос. Кажется, мое имя. Я, наверное, ослышалась… но нет, крик долетает снова, а по барьеру кто-то бежит. В широкой юбке, длинные рыжие волосы развеваются на ветру, закрывая лицо. Она снова зовет меня, машет руками. А позади нее еще кто-то. Мужчина. Тоже бежит, нагоняет ее. Разрыв сокращается на глазах. Издалека не видно ни светлых волос, ни ухмылки на красивом лице, но я знаю – это он. – Черт! – вырывается у меня. Чезаре следует за моим взглядом и говорит что-то по-итальянски. – Мне нужно вернуться, – кричу я сквозь шум ветра. – Я с тобой… – Нет! Нет, даже не думай. Он тебя убьет. – Я тебя не брошу, – кричит Чезаре. И тут же пытается развернуть лодку, преодолеть течение, что влечет нас в зазор. И я так его люблю. Он не раздумывая готов ради меня рискнуть жизнью. А «я тебя не брошу» он говорит так уверенно, как сказал бы, что солнце горячее, а вода мокрая. Кон бежит все быстрее, но Энгус нагоняет. Протягивает руки, вот-вот ее схватит. Сильней налегаю на весло. Надо его опередить. Нет, бесполезно. Течение подхватило лодку и тащит к зазору, где ревет вода. – Кон! – зову я отчаянно. Но Энгус ее уже настиг. Вот он схватил ее за руку, что-то кричит ей в лицо. Она трясет головой, рвется прочь. Энгус не пускает. А лодку нашу уносит все дальше от Кон. И я встаю во весь рост, и лодка кренится, а волны взбухают. Чезаре кричит, хватает меня за руку, но я вырываюсь. И вижу, как Кон толкает Энгуса в грудь. Вот он, теряя равновесие, отклоняется назад. Вот он схватил ее. Вот оба падают. Я прыгаю в воду. Ухожу на глубину, пытаюсь выплыть, борюсь с течением, которое все тащит к барьерам. Волна накрывает меня с головой, тянет вниз, крутит. Со всех сторон ревет вода. Воздуха нет. Из последних сил рвусь навстречу свету, жизни, но вокруг только бурлящее море. В груди жжет огнем. Выныриваю, глотаю воздух, смотрю, где Кон, где Чезаре. Но лодки нет, лишь сердитые волны со всех сторон. Отчаяние и страх захлестывают меня. Надо их найти. Плыву к барьерам, где можно выбраться из воды. Но меня вновь накрывает с головой, тянет под воду. Вот кто-то схватил меня за ногу и увлекает все глубже, глубже, к основанию барьера, где дно усеяно камнями и железом. И я знаю, кто это – Энгус, хочет меня утопить. И знаю, что есть только один способ выжить, спасти Кон, где бы она ни была, – утопить его самой. Часть пятая У бурных чувств неистовый конец[16]. Уильям Шекспир, «Ромео и Джульетта», акт 2, сцена 6 Владеем этим царством мы с тобой, Звучит в сердцах у нас морской прибой. Мы выросли под песни зимней вьюги, Связавшей небо с морем и землей. Роберт Рендалл, «Оркни»