— Нет. — Хорошо. — Я повернулся и пошел прочь от окна, прямо из комнаты. Брайс замешкалась, но, когда я не остановился, она поспешила за мной. Я уже почти дошел до ее машины, когда папа позвал меня по имени. Он не стоял сзади у боковой двери. Он прошел через парадную дверь и стоял на крыльце. Отец не произнес ни слова. Вместо этого он сжал руки в кулаки и стал подниматься по ступенькам крыльца один за другим. Как давно он не ходил по этим ступеням? На последней ступеньке его нога зависла над цементом тротуара, не желая опускаться. Когда он приземлился, его ботинок был тяжелым и неповоротливым. Медленно, мучительно, отец пошел по тропинке к тому месту, где была мама. Последний раз я видела его на этом тротуаре в самый худший день в моей жизни. Ник бросился в дом, чтобы позвать его. Крики моего брата были такими громкими и неистовыми, что они донеслись до улицы. Я стоял на коленях у маминого тела, испуганный мальчик плакал и умолял, чтобы это был кошмар. Папа примчался домой из гаража. Спрыгнув с мотоцикла, он подошел к маме, оттолкнув меня в сторону. Затем он поднял ее на руки и зарыдал, его сердце было разбито. Наши жизни разбиты. Воспоминание подкралось ко мне незаметно. Боль в груди была невыносимой, ноги ослабли, голова закружилась. Я вытянул руку, ища, за что бы ухватиться. Я нашел Брайс. Она подошла ко мне, стоя прямо. Она была моей опорой, когда отец сделал последний шаг и опустил голову. — Мне жаль, — прошептал он в землю, затем посмотрел на меня. — Мне жаль. — Тебе не следовало создавать клуб. Слова, которые я никогда не думал, что произнесу. Я не винил клуб в смерти мамы. Это делал Ник. Но я не винил. Я винил человека, который нажал на курок, того, кто, как обещал мне папа, был убит жестокой, медленной смертью. А теперь? Теперь я жалею, что некогда был Tin Gypsy. — Ты прав. — Папа кивнул. — Мне не следовало создавать этот клуб. По крайней мере, теперь его нет. Я отпустил Брайса, повернувшись к отцу спиной, и пошел к машине. Она не заставила меня ждать. Она пробежала к водительской стороне и села в машину, задним ходом выехала с подъездной дорожки и помчалась по улице. Папа просто стоял на том же месте на тротуаре, уставившись себе под ноги, словно все еще видел там мамино тело. Я наклонился вперед, уронив голову на руки и зажмурив глаза. Мой желудок трясся. Давление в голове было непреодолимым. Перед глазами появились белые пятна. Резкое жжение в голове было похоже на тупой кинжал, медленно вонзающийся в мой висок. Была ли это паническая атака? Тревога? У меня никогда не было ни того, ни другого, но я был в трех секундах от того, чтобы меня стошнило в машине Брайс. — Хочешь, чтобы я остановилась? — спросила она. — Нет. Веди машину. — Я тяжело сглотнул. — Продолжай ехать. — Хорошо. — Ее рука подошла к моему позвоночнику, погладила вверх и вниз, а затем вернулась к рулю. Я сосредоточился на гуле колес о черную поверхность, глубоко дыша, чтобы побороть эмоции. Мили спустя, когда я уже не боялся, что меня вырвет, или я заплачу, или закричу, я открыл рот. — Я скучаю по маме. Она была такой счастливой, и, черт возьми, она любила нас. Всех нас. Даже его. Черт. Одна слезинка выскользнула, и я смахнул ее, не позволяя упасть еще одной. — Жаль, что он не сказал ей. — Да, — задохнулся я. — Но раз он этого не сделал, я рада, что она никогда не узнала об Амине, — мягко сказала Брайс. Часть меня хотела бы увидеть, как она надерёт папе задницу за это. Бросит его и накажет за неверность. Но это разбило бы ей сердце. — Я тоже. Брайс ехала по городу, никуда не сворачивая с одной дороги, потом с другой. Наконец, взяв себя в руки, я спросил: — Ты не отвезешь меня к моему байку? — Конечно. Ты хорошо себя чувствуешь, чтобы ехать? — Да. Я не уверен, что это было. Странное чувство. Она грустно улыбнулась мне. — Горе, если бы я могла предположить. — Никогда не проходит. Брайс проехала несколько кварталов, пока мы не оказались на Центральной авеню и не направились к The Betsy. — У Женевьевы не было фамилии парня Амины. Нам придется копать дальше, чтобы выяснить, кто он. Если ты вообще хочешь этого. — Ты предполагаешь, что я не хочу, чтобы папа попал в тюрьму. — Я знаю, что не хочешь, — сказала она. — Ты хочешь правды так же, как и я. Кто-то убил Амину, и этот человек заслуживает правосудия. — Согласен. — Я не позволю этому человеку угрожать моей семье. Нику и Эммелине. Их детям. Эмметту и Лео. Пресли. Они были единственной семьей, которая имела значение сейчас. — Как ты собираешься искать парня? — У Женевьев не было фотографий, потому что я сомневаюсь, что Амина когда-либо их делала. Очевидно, она не часто говорила о нем. Все, что знала Женевьева, это его имя — Ли. — Женевьев. — Ее имя было горьким на вкус. Я уже ненавидел ее. Это было нелогично, но сегодня эмоции сжимали руль. Женевьева не была моей сестрой. Она была той, о ком я изо всех сил старался забыть, что она дышит. — Да, так ее зовут. — Брайс нахмурилась. — Прежде чем осуждать ее за действия ее родителей, вспомни, что она тоже только что потеряла свою мать. Она милый человек. Добрый и искренний. — Она ничего не значит. — Она твоя сводная сестра, нравится тебе это или нет. Прежде чем все закончится, она узнает о Дрейвене. О тебе. Сейчас она думает, что он ответственен за убийство ее единственного родителя. Как ты думаешь, что она будет чувствовать, когда человек, который, как она думает, убил ее мать, на самом деле ее отец? Полегче с Женевьевой. Она не заслуживает твоего гнева. Она не сделала ничего плохого. — Господи, — проворчал я. — Ты всегда должна быть такой разумной? — Да. Я поборол ухмылку. — И что теперь? Дочь… — Женевьев, — поправила она. — Женевьев — это тупик. Что дальше? — Я не знаю. — Она вздохнула. — Честно говоря, со всем, что произошло за последние пару дней, мне нужно время, чтобы подумать. Дать ему отдышаться, пока он не придет ко мне. Время, чтобы отдышаться мне понравились. Парковка у The Betsy была почти пуста, когда мы приехали. Мой велосипед был припаркован рядом со зданием, где я оставил его вчера вечером. Никто из посетителей The Betsy не посмел бы его тронуть. Брайс оставалась на своем месте, ожидая, пока я выйду из машины. — Пока. — Позвоню позже. — У тебя нет моего номера. Я поднял бровь. — Ты уверена в этом? Я запомнил ее номер телефона с того дня, когда она приехала в гараж для фальшивой замены масла. Уилли дал мне его, когда я позвонил ему. Я сомневался, что Брайс знала, что ее сотрудник когда-то был частым гостем на наших подпольных боях. Он всегда ставил на меня, и я приносил ему много денег, так что он мало что скрывал, когда я звонил. — Ладно. Как скажешь. Позвони мне позже. Она оставила меня у мотоцикла, и я смотрел, как она уезжает. Я ждал целых пять минут, прежде чем достал телефон из кармана. — Серьезно? — ответила она с улыбкой в голосе. — Мне стоит беспокоиться, что ты превращаешься в прилипалу? Да. С ней не было никаких границ. Она была рядом со мной последние двадцать четыре часа, но все было по-другому. С самого начала все в ней было по-другому. — У меня к тебе дело, — сказал я, усаживаясь на байк. — Я сложу остатки твоего белья, если ты приготовишь мне ужин. — Я готовлю завтрак на ужин. Мне хочется бисквитов с подливкой. У меня пересохло во рту. — Я могу съесть завтрак. — Я делаю бисквиты с нуля. Это боль в заднице и беспорядок. Приберись вместе со стиркой, и можешь приходить в шесть. Как эта женщина смогла заставить меня улыбнуться после того, что мы проделали после обеда?