– Блохин, передать по цепочке, чтобы все отползали назад, за крайние дома и развалины. Тихо, не поднимая головы. Громким шепотом стали передавать приказ, зашуршали камни, послышалось позвякивание оружия. Отползали молча, кажется, бойцам передалась тревога командира. Опытные солдаты поняли, чего опасался командир – артналета или неожиданной атаки фашистов. И тогда уж за камешком не спрятаться. Это не позиция – почти чистое поле. И окопаться не успеть. Сил мало. Контратака захлебнулась, значит, надо отойти. Соколов крутил головой, посматривая на бойцов. Он увидел только двух милиционеров. А их было, как сказали в штабе, человек двадцать. Почти все местное отделение милиции во главе с майором. Два взвода саперов. Но человек тридцать или сорок все же есть. Молодцы, их дело мосты наводить, укрепления строить, мины ставить, а они вон как воюют. И стреляют хорошо. Жалко карабины у всех, а не автоматы. Хотя, на расстоянии до пятисот метров, пока немцы не подошли, карабины и винтовки лучше. Точность одиночного выстрела выше, чем очереди из автомата. И расход патронов меньше. А вот ополченцев лейтенант потерял почти всех. Эх, заводчане, заводчане! Храбрый вы народ, да только подготовки не хватает. Но что поделать, когда такая ситуация, что каждый на счету, кто может держать в руках оружие. Злость копилась в душе, заполняла собой все нутро. Алексей понимал, что злость – плохой советчик командиру в бою, но это чувство помогало не думать о своей смерти, оно помогало подниматься и крушить врага. «Я бы пришел в ужас в свои школьные годы, – подумал Алексей, – если бы мне сказали, что придет время, когда я буду хотеть убивать!» Но это война. – Пошли, – прошептал Соколов Блохину и первым стал отползать назад. Они преодолели не больше двух десятков метров, когда в воздухе зашипели снаряды. Лейтенант бросился в глубокую воронку, чувствуя, как туда же падает Блохин. Первые взрывы были далекими, но потом снаряды стали рваться все ближе и ближе. Земля летела на голову, на спину, камень больно ударил по ноге, но Соколов только сильнее сжимался в комок и мысленно молил небо о спасении. Земля дрожала и подбрасывала людей, кажется, она даже стонала. «Держись», – шептал Соколов, закрывая голову руками. Он даже не понимал, кому шепчет – себе или страдающей в этот момент земле. А может, просто пытается отвлечься от мыслей о смерти. Еще удар! Еще! Он не чувствовал ног, так их завалило. Стараясь выбраться наружу, Алексей усердно шевелил всеми конечностями, плечами и головой. А когда с облегчением понял, что выбрался, вздохнул полной грудью и перевернулся на спину. В глазах плыло, в голове гудело, но небо перед ним было чистым и ясным. И светлым. «Рассвело, – подумал Алексей. – А почему так тихо? Я оглох или больше не рвутся снаряды? Неужели немцы пошли в атаку?» Соколов приподнялся и высунулся из воронки. Из низины с рычанием выбирались танки, поднимались и перебегали фигуры немецких солдат. Начали бить пулеметы – по камням, по развалинам задний на окраине города. – Атака, Блохин, атака! – Алексей толкнул сержанта, но тот остался неподвижным. – Блохин! – закричал лейтенант и стал трясти автоматчика за плечи. Но сержант спокойно и равнодушно смотрел в небо открытыми глазами. Изо рта мимо опаленных усов сбегала струйка крови. Первые ее капли уже смешались с пылью, а следом наплывали другие – красные, яркие. Алексей опустил Блохина на землю, потом провел пальцами по его лицу, закрывая мертвые глаза. На ладони осталась кровь. Лейтенант смотрел на нее, не пытаясь вытереть, потом взял автомат Блохина и передернул затвор: – Ну, идите! Я тут. Я еще живой! За спиной было метров пятьдесят свободного пространства, дальше начинались развалины крайних домов, где укрылись бойцы. Сейчас Соколов был один на переднем рубеже. Отойти не удастся, добежать не успеть. Срежут первой же пулеметной очередью. И не уползти. «Значит, будем воевать здесь, – спокойно подумал Алексей, сжимая приклад «ППШ» и нащупывая пальцем спусковой крючок. Немецкие танки открыли огонь по развалинам, видимо, пытаясь деморализовать оставшихся в живых русских, если они еще оставались после шквала артиллерийского огня. Камни молчали, и Соколов в какой-то миг испугался, что он вообще единственный, кто выжил в этом аду. Значит, ему остается подняться в полный рост, встать на пути врага и выпустить единственную и последнюю очередь из автомата. Последнюю – потому что больше не успеть. Но тут за спиной со знакомым звонким гулом ударила пушка «тридцатьчетверки». Этот звук он никогда не спутает с выстрелом другого орудия. Звук, ставший родным, как голос друга. Выползавший из оврага головной немецкий танк замер на месте. Два других начали водить стволами, искать цель. Из развалин дружно ударили винтовки, длинными очередями заработал «дегтярев». Немецкая пехота заметалась, солдаты начали пригибаться и стрелять в сторону русских, кто-то падал на землю, но офицеры тут же поднимали их и гнали вперед, в атаку. Снова немецкие танки открыли огонь из пушек. Набирая скорость, они пошли на сближение. Расчет был ясен – войти в мертвую зону, где развалины мешали советским танкистам наводить орудия, выйти из зоны обстрела, заставить «тридцатьчетверки» попятиться, покинуть укрытия. Снова выстрел, и еще один танк замер на месте. Открылись люки, немцы стали покидать подбитую машину, но двое сразу упали под пулями красноармейцев. Соколов был счастлив. Умело, очень умело действуют его подчиненные. Он не может сейчас руководить боем, но танкисты и без него все делают правильно. Два из трех танков подбиты. Только бы Логунов и Началов не двинулись с места. Надо стоять и бить из укрытия. Неизвестно, что там немцы подготовили еще. Вражеская пехота залегла, но изредка делала попытки подняться и идти вперед. Алексей несколько раз вскидывал автомат, но немцы словно чуяли – падали на землю и пятились назад. Не нравится, сволочи, не получается! И тут случилось страшное. Справа со стороны реки вдруг вырвались еще два танка. Черно-белые зловещие кресты. На большой скорости они пошли к развалинам прямо на позиции саперов и во фланг советским танкам. Выстрел, другой. Алексей вжался в землю, видя, как танки идут прямо на него. Эх, гранату бы сейчас. Хоть одну! Но тут навстречу танкам поднялся какой-то боец. В его руке – противотанковая граната. Рано, рано поднялся! Соколов даже скрипнул зубами от досады. Боец взмахнул рукой, но тут же упал как подкошенный. Танки все ближе, они пройдут в нескольких метрах от лейтенанта! За спиной снова выстрелила «тридцатьчетверка». Удар болванки пришелся прямо в передний каток гусеницы фашистского танка. Соколов пригнулся – осколки гусеницы и бронебойного снаряды взвизгнули над его головой. Танк дернулся, как будто ударился в стену, и закрутился на одном месте. Второй снаряд ударил в корпус левее места механика-водителя. Теперь в нескольких метрах от себя лейтенант видел замерший грозный танк и дыру в броне, похожую на вмятину в сдобной булке. Открылся люк механика-водителя. Немец был ранен, его лицо заливала кровь. Он с трудом просунул свое тело, чтобы покинуть танк. И тут Соколову в голову пришла идея. Он посмотрел на лежащего рядом мертвого сержанта и прошептал: «Мы еще повоюем, Блохин. Мы еще живы». Алексей короткой очередью сразил немецкого танкиста, тот повис на броне, растопырив руки. А в башне подбитого танка уже открывался верхний люк, за ним боковой. С гортанными криками танкисты стали поспешно выбираться наружу, опасаясь нового снаряда, от которого мог начаться пожар и сдетонировать боезапас. Соколов выждал пару секунд, потом короткими очередями в упор расстрелял убегающий экипаж. Один немец остался висеть на командирской башенке, второй упал на землю, третий застрял в боковом люке головой вниз. Немецкие солдаты не видели Соколова, танк закрывал его, но свои могли узнать лейтенанта-танкиста по его ребристому шлемофону. Теперь надо торопиться. Чем немецкий танк отличается от советского, Соколов знал. За год войны он пополнил свои знания, вынесенные из танковой школы, он не раз бывал внутри немецких трофейных танков. Нередко приходилось рассказывать молодым танкистам, в основном из пополнения, об особенностях, сильных и слабых сторонах немецкой техники. И сейчас Алексей действовал быстро и точно. Запрыгнув на броню подбитого танка, он вытащил из бокового люка мертвого немецкого наводчика и сбросил его на землю. Теперь быстро ногами вперед. Немного мешали ноги командира, висящего сверху, но это можно было пережить. Внутри тошнотворно пахло кровью и внутренностями. Бронебойный снаряд угодил в корпус танка там, где сидел радист-пулеметчик. То, что от него осталось, выглядело безобразно, но советского лейтенанта это волновало мало. Снаряды есть. Соколов выхватил из укладки бронебойный и загнал его в казенник пушки. У немцев башня поворачивается электромотором, это сейчас кстати, рука еще плохо слушается после бомбежки. Теперь – к прицелу. Вот он, гад, идет, корму подставил. Алексей старательно совместил метки прицела, целясь в мотор вражеского танка. Выстрел! Лязгнул затвор, выбрасывая гильзу, ударил по ногам мертвого немецкого командира. «Потерпишь», – зло прошипел Соколов, загоняя новый снаряд в казенник пушки. Танк загорелся как костер. Перегретый мотор, пары бензина и рядом – открытый огонь. Это было удовольствие – повелевать чужой машиной, использовать ее против ее же хозяев. Это была месть, святая и долгожданная! Доворот башни, еще немного. Совсем чуть-чуть, и другой немецкий танк скроется за развалинами. И окажется сбоку от танка Началова. Тогда «восьмерке» придется отходить, разворачиваться. И немцы снова поднимутся в атаку. Получи! Выстрел! Удар болванки пришелся в башню немецкого танка. Железный монстр даже покачнулся, замедляя ход, потом повалил дым, следом раздался ужасающей силы взрыв, который на миг ослепил Соколова. Когда он протер глаза и снова посмотрел в прицел, то увидел, что с немецкого танка сорвало башню взрывом собственного боекомплекта. Она горела на земле в нескольких метрах от корпуса. Как голова Змея Горыныча, отрубленная богатырем. – А где у вас осколочные? – громко спросил Соколов, выхватывая из укладки подходящий снаряд. Лязг казенника, и пушка с мерным гудением стала поворачиваться в сторону реки. Стискивая зубы, Алексей наводил орудие и стрелял. Он видел разрывы, видел, как разбегается немецкая пехота, откатываясь к оврагам. А потом его танк покачнулся, уши заложило от сильного грохота. Как будто рядом с головой по листу железа ударили здоровенной кувалдой. Когда Соколов опомнился, он понял, что лежит на казеннике, сбитый с ног. В нос лезет нестерпимая вонь горелой резины и изоляции. «Это мотор», – догадался лейтенант и полез, обдирая локти и колени в боковой люк. Автомат зацепился за что-то ремнем и не давал вылезти. «Черт, надо было сначала его выбросить наружу, а потом самому», – с ожесточением подумал Алексей, чувствуя, как не на шутку разгорается вражеская машина. Заорав в полный голос, он рванулся с такой силой, что внутри, как ему показалось, что-то хрустнуло и оборвалось. Вывалившись прямо на мертвого немецкого наводчика, Алексей попытался вскочить на ноги и убежать, но зацепился ногой и упал. Практически тут же в танке взорвался боекомплект. Оглушенный лейтенант бежал в сторону своих позиций. Он спотыкался, в голове гудело, но он упорно не выпускал из рук автомат. Снова падал, вставал, обдирая ладони о камни и колючую траву. А впереди почему-то прыгали и кричали саперы; двое ополченцев подбежали к Соколову и, подхватив его под руки, поволокли, пытаясь вырвать из рук автомат. Алексей поднял голову и увидел, как за домами несутся «тридцатьчетверки» с красными звездами на башнях. Они делали остановки, стреляли и снова неслись вперед. – Зачем, Василий Иванович? – с укором прошептал Соколов. – Я же приказывал оставаться на месте. До прихода помощи. Сожгут ведь… Но на башнях танков были другие номера, и танков было не два, а четыре или пять. И пехота. Солдаты прыгали с брони и бежали рядом с танками, стреляя на ходу. Громкое торжествующее «ура» разносилось в утреннем воздухе и плыло над рекой. Хотя, может быть, плыло как раз все перед глазами лейтенанта. А потом появилось лицо Логунова. Все в копоти, рукав комбинезона порван и обожжен. А еще у старшины были очень виноватые глаза. – Ты, это, командир, не переживай. Отбили мы немцев, и помощь подошла. Гонят их аж за реку, чтобы больше не совались на эту сторону. Только беда у нас, понимаешь… – Кто? Кто, Василий Иванович? Говори! – Соколов вцепился в рукав старшины. – Да нет, ребята все целы, не волнуйся. «Семерка» наша того… Нет ее. Сгорела. – А Началов? – Тоже все целы. Но «восьмерка» с катушек слетела. Ходовая вдребезги – два попадания. Мы теперь рота безлошадных, Алексей Иванович! А ты молодец! Я даже не сразу понял, что происходит, а ты целых три танка подбил! Целых три, да еще из немецкой пушки. Извини, я когда понял, уже поздно было. Немец тебе болванку влепил в мотор. Ты ремень-то выпусти, что ты вцепился в него. Все уже, кончен бой! – Что? – не понял Алексей, а потом поднес к глазам свою руку. Пальцы крепко, до посинения, сжимали автоматный ремень. А на конце ремня виднелась скоба с шурупами и остатками древесины. Этой скобой ремень крепился к прикладу автомата. – Это ты зачем же так? – грустно засмеялся Логунов. – Оружие портишь. Это откуда ты такую силищу взял? Это же надо суметь! – Наверное, когда жар почуял задницей, – криво усмехнулся Соколов, отпуская ремень. – Когда болванка в танк угодила, я понял, что горю, вот-вот рванут снаряды и бензин. Я в люк и, понимаешь, запутался в ремне, автомат поперек люка застрял. Очень уж жить хотелось. Честно говоря, я думал, что это у меня внутри хрустнуло. Ребра там или какая другая кость. – Силен. Вот и попадись теперь тебе под горячую руку, командир. – Логунов покачал головой, пряча улыбку. Соколов видел, что старшина шутит, пытается поднять командиру настроение, а сам… Лейтенант повернул голову и посмотрел на развалины. Невдалеке горела их «семерка» – боевой друг и надежная защита. Неподалеку от горящего танка виднелись трое танкистов: один сидел, уткнувшись лицом в согнутые руки, двое стояли рядом и смотрели на огонь. Соколов, оперся на руку старшины, поднялся и пошел к своему экипажу. Придерживая командира, рядом шел Логунов. Они подошли к ребятам и остановились рядом. Бабенко, кажется, плакал. Видно было, как вздрагивали плечи сидевшего на камнях механика-водителя. Омаев и Коля Бочкин грустно и растерянно смотрели на догоравшую машину. – Что носы повесили, танкисты? – попытался взбодрить подчиненных Соколов, но голос сорвался, и он закашлялся. – Ничего. Друзья погибают, но мы-то живы. Будем драться так, чтобы погибшим не было за нас стыдно! Глава 8 Соколов знал, что основная часть города на правом берегу была захвачена фашистами. Широкое Воронежское водохранилище было серьезным рубежом, на котором держали оборону советские части. Это позволяло сдерживать гитлеровцев, но ширина реки была помехой и для наших бойцов. Красная армия не просто держала оборону, она пыталась постоянно контратаковать врага. В августе основные бои развернулись на юго-западной окраине города, недалеко от места слияния рек Воронеж и Дон. Через полуразрушенную дамбу ГЭС советские части сумели переправиться на правый берег и захватить плацдарм в районе деревни Чижовка, всего в нескольких километрах от центра города. Сильная оборона немцев на окрестных холмах и господствующих высотах в районе Чижовки, откуда простреливалась вся долина, делала задачу практически невыполнимой. Следовали постоянные контратаки немцев, зачастую переходящие в рукопашные схватки за каждый дом, за каждую улицу. Но сбросить наши части в реку немцам не удавалось. Именно на Чижовском плацдарме сражалась 100-я дивизия, задачей которой был захват главенствующих высот. Из сводок штаба дивизии Соколов знал, что новое наступление наших войск на Чижовском плацдарме, начавшееся утром 12 августа, проходило очень напряженно. Тяжелейшие бои развернулись на пятачке правого берега Воронежа. Наши солдаты буквально по метру пробивали главную полосу обороны фашистов, тянувшуюся от центра Воронежа через Чижовку и военный городок к Шиловскому лесу. Высоту опоясывали несколько рядов траншей с развитой системой ходов сообщения, блиндажами и дзотами. Повсюду проволочные и минные заграждения. Гитлеровцы приспособили под огневые точки подвалы и погреба, фундаменты разрушенных домов и все каменные постройки, которые еще оставались целыми в этом районе. Несмотря на ожесточенное сопротивление и хорошо подготовленные позиции немцев, 100-я стрелковая дивизия все-таки смогла вклиниться во вражескую оборону и занять окраины Чижовки. Уже к вечеру первого дня наступления 460-й стрелковый полк Вологодской дивизии полностью очистил от немцев улицу Солодовникова, которая тянулась вдоль реки Воронеж. 454-й полк пробился дальше на юг до самого Шиловского леса. Благодаря героическим усилиям советских солдат Чижовский плацдарм увеличился почти до пяти километров по фронту и до двух километров в глубину. Немцы подтянули резервы и не прекращали контратаки. Несколько следующих дней продолжались затяжные бои за каждый жилой дом и корпуса бывшего военного городка. То и дело возникали рукопашные схватки. Уже больше недели продолжались непрерывные сражения за Чижовку. Обе стороны несли огромные потери. В начале сентября Соколов впервые услышал, как солдаты назвали Чижовский плацдарм «Долиной смерти». Алексей каждый день приходил в штаб дивизии. Он ждал приказа, но от лейтенанта почти всегда отмахивались. Восстанавливать танки нет ни сил, ни средств. Вытащили обе подбитые машины с окраины – и на том спасибо. Все силы шли на удержание и расширение Чижовского плацдарма.