Бабенко заглушил двигатель и неуклюже спрыгнул на землю. Затекшие ноги в мокрых сапогах не гнулись, танкист чуть не упал. Его подхватили чьи-то руки. – Как вы, Семен Михайлович? – послышался голос Борисенко. – Все нормально, товарищ подполковник. Половину уже сделали. Договорить бодрым голосом не удалось, и Бабенко хрипло закашлялся. Подполковник ощупал одежду танкиста. – Да вы же весь мокрый! Идите, вас сменит тракторист! Надо переодеться, выпейте горячего, а то простудитесь. – Нет, нельзя, там сложный грунт, – кашляя, стал объяснять Бабенко. – Тракторист не знает, как, он посуху привык дорогу прокладывать, а я на танках где только не ездил, я чувствую, что под гусеницами. Вы уж позвольте мне закончить. Так лучше будет, надежнее. Подполковник повернулся и строго крикнул: – Быстро сюда сухие сапоги и портянки. И ватник! – Где их взять? – попытались возразить из темноты, но Борисенко оборвал говорившего: – С себя снимите! Через пять минут сапоги и портянки. А через час чтобы здесь было двадцать комплектов сухого обмундирования. Люди мокрые – в воде по пояс! Бабенко кивнул, когда ему сунули в руки обжигающую кружку с чаем. Руки тряслись от холода и напряжения. Несколько раз танкист обжигал губы – все никак не мог отхлебнуть. Когда же наконец сделал несколько глотков, то почувствовал, как обрадовались теплу все его внутренности. Сначала горло, грудь, потом пищевод и желудок. Дрожь еще оставалась в руках, но внутри уже проходила, сменяясь вязким теплом. – Побыстрее бы надо машины грузить, товарищ подполковник, – отдуваясь, попросил Бабенко. – Рассвет скоро. И тут с резким шепелявым свистом стал приближаться снаряд. Кто-то крикнул: «На землю!» В этот момент черный взрыв взметнулся прямо в конце дамбы, разметав недавно насыпанные и утрамбованные камни. Вода с шумом опала, расходясь грязными кругами. Грузовик, который только высыпал груз и отъезжал к берегу, стал клониться на один борт, его заднее колесо погрузилось в воду, машина медленно, со скрипом, стала сползать с дамбы и перевернулась. Колеса еще вращались в воде, когда пузырящаяся черная вода накрыла грузовик. Несколько человек бросились с берега спасать тонущих. Глава 9 Алексей смотрел в бинокль и мысленно отсчитывал расстояние до первого ориентира. Он знал, что Логунов и Началов тоже смотрят в прицелы и тоже отсчитывают метры. Снаряды – в казенниках, пулеметчики – на своих позициях. Прицеливаются. Корректировщики замерли, чтобы вовремя дать уточнение на батареи. Еще с десяток метров… Только бы все получилось! Два хлопка прозвучали как-то обыденно и привычно. Соколов даже поймал себя на мысли, что немного разочарован: слишком долгое напряжение, выстрелов он ждал громких… Кому, как не танкисту, знать звук выстрела танковой пушки. И кому, как не лейтенанту Соколову, ждать выстрелов тихих, не привлекающих внимания немецких командиров. Два хлопка – и почти сразу же в воздухе над головами атакующих вспыхнули два седых облачка с огненной начинкой. Огонь исчез, облака развеялись по ветру, а среди атакующих возникло замешательство. Цепи солдат сильно поредели, замер на месте один из бронетранспортеров, видимо, осколки поразили водителя. Офицера с пистолетом в руке уже не было видно. А за спиной, со стороны реки, уже громыхали залпы батарей. Шелест над головой, еще, еще! И тут же возле высот и в немецких цепях стали рваться снаряды. Немного, с большим разбросом. Из-за разрывов не слышно было пулеметной стрельбы, но Омаев и Васютин с расстояния в 60–80 метров косили тех, кто пытался подняться. Немцы попятились, потом побежали, хотя в цепи снаряды почти не рвались. Теперь ураганный огонь открыли немецкие батареи. Они стали бить не по позициям красноармейцев, а по крайним развалинам, до которых их пехота даже не дошла. Кто-то понял, что ведется корректировка огня советских батарей, когда первыми же выстрелами был нанесен сильнейший урон атакующим. Через час, пробравшись через развалины, в окоп боевого охранения приползли корректировщики. Молодого паренька притащили на плащ-палатке с окровавленной грудью. Лукьянов сморщился, как будто больно было ему. – Петька… – прошептал младший лейтенант и покачал головой. – Как же так… Обстрел передовых позиций немцы перенесли на нейтральную полосу, где стояли танки. Снаряды разносили в пыль остатки строений, груды битого кирпича и бревен – все, что было разрушено во время предыдущих боев. Лукьянов отправил своих бойцов ползком и снова улегся грудью на бруствер рядом с пулеметчиком. – Уходите, – предложил Соколов. – Твоих подождем, – отрезал артиллерист. Через два часа танкисты попадали на лежаки в отведенной им землянке. В полосе обороны советских частей и на всем протяжении нейтральной полосы строений почти не осталось. Немцы методично уничтожали все здания, которые мешали стрельбе прямой наводкой, которые могли использоваться как наблюдательные посты или посты корректировщиков. Любое строение, каким бы удобным для размещения личного состава оно ни было, теперь становилось источником опасности, целью для немецких артиллеристов. – Вот это мы им сегодня всыпали! – возбужденно говорил Началов, стягивая через голову гимнастерку, нательная рубаха на его спине была мокрой, хоть выжимай. Омаев и Васютин принялись разбирать для чистки пулеметы, но тут откинулся в сторону брезент, и двое бойцов внесли в землянку армейские термосы. Соколов приказал всем умываться, есть, потом чистить оружие и спать. А сам отправился к командиру батальона, где уже находился Лукьянов. Шаронов о чем-то горячо спорил с артиллеристским разведчиком. Когда вошел Алексей, оба как будто облегченно вздохнули. – О чем спор? – спросил Соколов, вешая на гвоздь пилотку. – О втором акте этого спектакля, – устало объявил Лукьянов. Сейчас младший лейтенант не выглядел на восемнадцать лет: резкие складки возле губ делали его похожим на молодого старичка. – Вы место выбрали? Мы же вчера еще с вами определили, что второй точкой будет район старой водонапорной башни. – Я считаю, что с этой затеей надо прекращать, – резко бросил артиллерист, ни на кого не глядя. – И людей погубишь, и дела не сделаешь. – А войны без жертв еще не придумали, – тихо сказал Алексей, усаживаясь на лавку напротив Лукьянова. – Риск есть, но не больше, чем сегодня. Или ты думаешь, что немцы догадались, откуда раздались первые выстрелы? – Командир полка получил из штаба запрет на самовольное ведение огня. В том числе и для поддержки пехоты. Командир должен четко оценить опасность и согласовать свои действия с командиром стрелкового полка. Потом доложить в штаб дивизии и получить разрешение. – Что за… – Соколов поперхнулся. – Ты это серьезно? Кто такой приказ отдал? – Не важно, но он существует. – Командир дивизии в отъезде, вот и перестраховывается кто-то исполняющий обязанности, – проворчал Шаронов. – Проблема с доставкой снарядов, со всем проблема. Их можно понять. – А нас понять можно? – взорвался вдруг комбат и грохнул кулаком по столу так, что подпрыгнул масляный светильник. Соколов успел подхватить его на лету и осторожно поставил на стол. Так вот о чем тут шел спор. Лукьянову приходится говорить нам в глаза, что артиллерийского прикрытия не будет. Скорее всего. Но ведь речь не о том, чтобы он со своими танкистами возвращался на левый берег. Его задачу никто не отменял. Просто условия изменились. – Ладно, Саша. Обойдемся, – спокойно заявил Соколов. – У штаба дивизии свои заботы, а нам надо приказ выполнять. Пойдем сегодня ночью без артиллерии, своими силами. – Фрицы не дураки, – проворчал Шаронов. – Они наверняка догадались, что стреляли их танки. Слушай, а давай по первоначальному плану, который предлагал Лукьянов? Соберешь, сложишь там, в башнях, снаряды, как считаешь нужным, я тебе взрывчатки подброшу. У меня прилично мин запасено. Сколько раз снимали, на разминирование ходили. Взводы боевую активность стараются держать на высоте, мины снимают. Бабахнем фугасом, когда немчура подойдет! – Эффектно взорвать танки? – Соколов отрицательно покачал головой. – Красиво, шумно, но бестолково. Если повезет, перевернем один бронетранспортер, который поблизости окажется. Ну, десятка два солдат из строя выведем. Вот и все. – Что, все равно пойдешь? – уставился на танкиста комбат. – Пойду, – кивнул Соколов. – Пойду потому, что могилы моих сгоревших заживо ребят от самой границы тянутся. И я хочу остановить этот кровавый пунктир. Пойду, потому что в одном белорусском городке, где хозяйничают фашисты, осталась красивая девушка, почти девочка с больным отцом на руках. Она не отсиживается в подвале, а борется, и ее школьные товарищи, и другие взрослые там не ждут, пока к ним придет Красная армия. И я, как командир этой армии, не могу сидеть сложа руки, меня не просто совесть мучает, она меня жжет огнем внутри. Мне легче под вражеский танк с гранатой, чем вот так сидеть и ждать, пока изменится ситуация. Нет у меня сейчас танка? Танки есть у врага, И они будут стрелять. Я все буду использовать, что убивает врага! От улицы остался сплошной, заваленный остатками зданий пустырь. Собственно, в этой части города весь ландшафт перестал быть городским. Когда-то в детстве Алексей лазил с друзьями на городскую свалку. Они шли из леса, немного заблудились и вышли к деревне не там, где планировали. Недалеко от их дома была свалка, куда свозили битый камень разрушенных зданий и старые сгнившие срубы. Никогда не думал лейтенант Соколов, что детские воспоминания посетят его вновь и именно здесь. Ни одного целого дома, даже фрагмента дома в виде остатков стен. Пять подбитых немецких танков стояли среди этого дикого ландшафта. Один угодил гусеницей в погреб и застыл, накренившись набок. Тут его и расстреляли артиллеристы. Еще два танка «Т-III» стояли в разных положениях, чернея закопченными боками. В них наверняка выгорело все внутри. Соколова заинтересовали два «Т-IV» последней модификации с удлиненными стволами. Пехота рассказала, что немцам удалось-таки утащить одни танк на буксире, к другим они фашистов просто не подпустили. Обстреливали буксир несколько раз, в том числе и ночами. Пока ремонтники больше не совались. Зато атаки на советские позиции шли здесь чуть ли не каждый день. Чаще всего это была разведка боем или попытка не давать обороняющимся покоя. Иногда атаку начинали здесь, чтобы отвлечь внимание оборонявшихся от наступления на другом участке. Стреляли тут круглые сутки. То с одного, то с другого холма на окраине города начинал бить пулемет. Сначала длинными, потом короткими очередями, видимо, давая остыть стволу. Пулеметчик обычно расстреливал две ленты и замолкал. Но не проходило и получаса, как с другой позиции начинал стрелять другой пулемет. Потом били минометы. Сначала не прицельно, не стараясь накрыть определенные площади. Просто две мины в одну сторону, две в другую. Где по окопам, где по дорогам и блиндажам, которые успевали разведать наблюдатели. А бывало били прицельно, по полчаса или по часу. И тогда мины перепахивали десятки или сотни метров позиций. Соколов с командирами танков лежал в узкой длинной щели, вырытой два дня назад пехотинцами. Сюда прятался пулеметный расчет «максима» во время минометных обстрелов. Чем уже щель, тем меньше вероятность, что мина попадет точно в нее. В обычные окопы мины попадали часто, убивая и калеча красноармейцев. – Хреново, что башни у них в нашу сторону развернуты, – проворчал Началов, разглядывая в бинокль танки и окружающую местность. – А они должны были предусмотрительно навести пушки на свои позиции, а потом послушно подохнуть? – ответил Логунов. – Что-то надо думать. – Что? – недовольно спросил Соколов. – Развернуть башню, спилить половину ствола, а в нашу сторону водопроводную трубу направить? Если аккумуляторы сдохли, вручную эту дуру крутить замучаешься. – Дым? – снова предложил Началов. – Вроде обстрел с нашей стороны или что загорелось. – Наша артиллерия стрелять не будет, – напомнил лейтенант. – Если только немцы не вздумают тут пробивать оборону на полном серьезе. Нам нечем будет закамуфлировать дым, никакого обстрела, а дым появился. Это сразу насторожит фашистов. Не это главное, вы посмотрите, как стоят танки. Три «Т-III» подбиты на таком месте, которое трудно преодолеть. Надо или вытянуть эти машины, или обходить их. Вытянуть немцам не удалось – наши не дали. – Значит, они пойдут мимо этих подбитых «четверок»? – понял мысль командира Началов. – Танки и бронетранспортеры точно пойдут там, – вставил Логунов. – А пехоте везде путь открыт. Им по пересеченной местности даже лучше атаковать: есть где залечь, перебежками пройти зону сильного огня, есть где накопиться перед штурмом. – Артиллерийские разведчики имеют сведения о накоплении вражеских сил в этом районе города. – Лейтенант опустил бинокль и задумчиво стал смотреть на холмы. – Командование знает, но пока несогласно с тем, что это сильная угроза. Хотя нам с вами всех своих планов командование армией не расскажет. Наша с вами задача – использовать брошенные немецкие танки для нанесения максимального урона врагу, сорвать его попытки атаковать наши позиции и сбросить нас с плацдарма. – Приказ ясен, – весело отозвался Логунов. – Будем устраивать фрицам ловушку здесь. Лейтенант на ночь оставил в окопах не только одну роту, но и все имеющиеся в его распоряжении пулеметные расчеты. Один взвод он выдвинул перед боевым охранением для наблюдения за действиями немцев и прикрытия отхода танкистов, если те нарвутся на врага. Соколов со своими экипажами и отделением автоматчиков пополз вперед по нейтральной полосе. Камней разного размера было много. От валунов до мелкого щебня. Металлические части оружия обмотали порезанными старыми портянками. Никто не надевал каски, чтобы не издавать металлических звуков. Соколов с Омаевым ползли следом за автоматчиками. Ночь была ветреной. Низкие тучи то и дело закрывали звездное небо и узенький серп луны. Где-то впереди справа на ветру трепалась и мелькала какая-то тряпка. Двое автоматчиков, сделав остальным знак замереть, поползли обследовать подозрительное место. Сильно несло трупным запахом. Автоматчики махнули рукой и поползли дальше. Значит, все нормально. Омаев несколько раз приподнимал голову и на пару минут замирал. Его чутью Алексей доверял больше всего. Когда отделение заняло оборону, Соколов и Омаев принялись обследовать технику. Никаких признаков, что в танках после их гибели кто-нибудь появлялся, не обнаружилось. Экипажи заняли места в подбитых машинах и начали проверку боеприпасов. Время неумолимо летело вперед, а не ползло, как того хотелось Алексею. Танки разделяли метров сто. Все люки были открыты, похоже, немцы спешно покидали машины под шквальным огнем с нашей стороны. Лейтенант лежал среди камней, ожидая доклада. Недалеко от него готовил свою позицию Омаев, справа расположился Васютин из экипажа «восьмерки». Автоматчики молча наблюдали за окружающей местностью.