Алексей смотрел в бинокль, прикидывая направление ветра. Да, он сносит дым вправо и все больше закрывает сектор обстрела Кореневу. И Началов моста не видит. Стрелять в дым осколочно-фугасными? Можно повредить мост, а он в любой момент может понадобиться нашим для переброски людей и техники. – Логунов, бронебойными приготовиться, – крикнул Соколов, приняв единственное в данной ситуации правильное решение. – Бабенко! Заводи… заднюю. Выползай на два корпуса и разворот влево. На насыпь на пониженной. Башню вправо, стрелять сразу, как только танк выйдет на бровку. «Короткую» и сразу вперед! Только так, думал Алексей. Если «семерка» поднимется на насыпь, то мост будет в зоне обстрела, линия прицеливания будет выше дымного облака. Правда, и мы будем как на ладони, но можно успеть прицельно выстрелить, пока «семерку» не подожгли. Закрывать люк лейтенант не стал. Прикрываясь его крышкой, он продолжал наблюдать за полем боя. Когда «семерка», натужно ревя мотором, поднялась на насыпь, лейтенант повернул голову назад и увидел танк Коренева. «Тридцатьчетверка» уже не стояла в вырытом для нее окопе. Она неслась на полной скорости к реке, обходя дымное облако. Башня развернута стволом к мосту. – «Двойка», назад! – заорал Алексей, сжав горло вместе с ларингофонами. – Нельзя! Приказываю, назад! Соколов рассчитывал, что ему легче противостоять одному немецкому танку. Поднявшись на насыпь, он мог поджечь его, а потом почти беспрепятственно вести огонь по другому танку, который прорвался к мосту. Коренев же, со своей стороны, противостоял трем танкам. Он мог успеть выйти из зоны распространения дыма, мог успеть выстрелить первым. Но сам бы попал под обстрел немецких пушек. Танк Началова дисциплинированно стоял в окопе и расстреливал пятившиеся назад бронетранспортеры. Уже три немецкие машины горели, по полю разбегалась немецкая пехота. Звонко выстрелила пушка, голос Логунова приказал снова заряжать бронебойным. Алексей ударился лбом о бронированный люк, но спас шлемофон. Бабенко почти мгновенно тронулся с места, даже гильза от снаряда еще не успела упасть вниз. «Семерка» пошла, набирая скорость, резко вильнула в сторону, двинулась прямо вдоль реки. Башня разворачивалась назад. – Выстрел! Танк на мосту полыхнул огнем, выпуская черный чадящий дым. Соколов приказал перенести огонь на танки, что маневрировали правее моста, но их снова стал скрывать дым. Уже не такое плотное, облако расползлось и мешало прицеливаться, то скрывая танки, то снова давая возможность рассмотреть их. Началов снова выстрелил – от взрыва фугасного снаряда один из бронетранспортеров перевернулся набок. Соколов опустил бинокль. Потеряв пять танков и четыре бронетранспортера, немцы уходили назад, к лесу. Неподалеку, совсем близко от свежей могилы бойцов старшего лейтенанта Акимцева, горела «двойка» старшины Коренева. – Парень хотел как лучше. – Блохин снял каску и пригладил мокрые волосы. Четыре обожженных тела лежали на земле возле только что потушенного танка. Бойцы забросали землей языки пламени только тогда, когда выгорело все горючее. Каким-то чудом не взорвался боезапас. Соколов стоял рядом с сержантом, сняв шлемофон. Ну, вот и еще одного танка у него нет. Экипаж Коренева – последний из взвода лейтенанта Задорожного. Эх, Серега! Хороший был командир, инициативный, умелый. Только не рассчитал на этот раз. И приказа не дождался. И сам погиб, и ребят погубил. А ведь «семерке» удобнее было обойти дым и прикрыть мост, а ты решил сам рискнуть. Храбрый поступок, мужественный, но ты ошибся, старшина. – Необходимо блиндажи восстановить, – сказал Соколов, понимая, что думать надо о живых и о выполнении задачи. – Раненых там удобнее расположить и бойцам надо выспаться. Ночью немцы не полезут, они еще не поняли, что нас тут мало. А утром жди атаки. Надо дать людям отдохнуть. Там, на краю леса, какие-то строения – дом, несколько сараев. Ферма, что ли… Можно оттуда досок и бревен привезти. Давай, Блохин, на полуторках туда, а мы пока ребят похороним. Глава 5 Сумерки были близко, поэтому старшина торопился. Подогнав полуторку к крайнему строению, он велел водителю разворачиваться и открывать задний борт. Отправив двух бойцов к деревянным сараям, он с двумя другими стал обследовать кирпичное длинное строение с маленькими окнами. Здесь еще пахло навозом и прелым сеном. – Телятник тут был, похоже. – Блохин, поправил автомат на плече и пнул пустую пробитую банку из-под керосина. – Давай, хлопцы, разбирай загоны внутри. Снаружи доски не трогайте, они уже подгнили. Слабоваты. А внутри как новенькие. – Жалко, что всю живность угнали, – сказал кто-то из солдат. – Сейчас бы мяска пожарить на огне, телятинки. Пальчики оближешь. – А ты пошарь, может какой телок в угол забился, – хохотнули в ответ. Неожиданно сухо лязгнул затвор автомата. Блохин медленно повернулся и присел на одно колено, приготовив оружие. – Эй, кто там? А ну выходи с поднятыми руками! Выходи, а то гранату брошу! – Дяденьки-красноармейцы, не стреляйте, – раздался тонкий детский голос, старательно выговаривающий слова. – Мы не фашисты, мы здесь прячемся! Через минуту в свете ручных фонариков показались две перепачканные мордашки. Бойцы подняли из погреба двух детей лет восьми. Судя по платочку, очень грязному, но аккуратно повязанному, на одной детской головке и большой, не по размеру кепке на второй, это были мальчик и девочка. В остальном их худенькие фигурки терялись в огромных взрослых ватниках. – Это кто же вы такие? – пытаясь за строгим голосом скрыть добродушную улыбку, спросил Блохин. – А ну-ка, докладывайте! – Дяденька командир, мы не враги, мы свои, советские! – заговорил уверенным голосом мальчуган. – Мы брат и сестра Рыжовы. – Да, советские, вот! – Девочка распахнула ватную фуфайку. Под ней на застиранном платьице красовался октябрятский значок. – Мы октябрята. У нас в школе в одной из первых создали октябрятские звездочки. – Эх, вы, герои, – запахивая на девочке фуфайку, тихо проговорил Блохин. – Попались бы вы фашистам с этим значком – быть беде. А твой-то значок где? – Дома остался, – поник головой мальчуган. – На школьной форме. – Что же мне с вами делать? – Старшина покачал головой, потом посветил фонариком в погреб. – Слышь, хлопцы. Дуйте с досками на позиции, да доложите Соколову про этих ребят. А я тут останусь пока. Оставив за себя Логунова и приказав выдвинуть за мост боевое охранение, Соколов на мотоцикле отправился к разрушенному телятнику. С собой он взял только Руслана Омаева. У лейтенанта и так уже оставалось очень мало бойцов, а завтрашние бои обещали быть напряженными. Дел было еще очень много. Блохин сидел на старой колоде у бокового входа, точнее, там, где от входа осталась большая дыра, разбросанный битый кирпич и просевшая крыша. Огонек его самокрутки то появлялся, то исчезал в плотных сумерках. Соколов хотел было отругать сержанта, что тот не таится, но подумал, что это будет излишняя строгость. Наверняка здесь безопасно, иначе бы за их спинами уже были бы слышны взрывы и стрельба. Лейтенант заглушил мотоцикл. Омаев отошел в сторону и стал прислушиваться. Соколов подошел к Блохину. – Вот они, щенята чумазые, – засмеялся сержант, подталкивая к командиру двух ребятишек в огромных не по росту взрослых ватных телогрейках. – Эй, да вы же рыженькие оба! – посветил фонариком лейтенант. – А мы и есть Рыжовы, – с гордостью ответил мальчик. – Меня Прохор зовут, а сестренку Фрося. Наш папка с Финской войны с орденом пришел. – А где же сейчас ваш папка? – Фашистов бьет! – пренебрежительно скривил губы мальчик. – Тут дело такое, товарищ лейтенант, – пояснил Блохин. – Отец у них, понятное дело, на фронте. С матерью и бабушкой ребятишки в эвакуацию ехали. Эшелон разбомбили, кто куда. Какие-то люди подальше от огня ребят увезли. А потом, говорят, танки немецкие. Паника была. Ребята перебежали сюда, нашли этот погреб и прячутся тут уже две недели. Верят, что мамка их найдет обязательно. Или папка приедет с фронта и спасет их. Такие вот дела. – Обязательно нас найдут, – заявила девочка, которая молчала все это время, судя по выражению лица, ей очень хотелось вставить свое слово в эту беседу. – Всем трудно, а мы все равно должны взрослым помогать и не бояться. – Ах, вы юные герои, – улыбнулся Соколов. – И как же вы тут живете? Едите что? – Живем мы хорошо, там не страшно внизу, даже когда тут стреляют или бомбежка. Идемте, мы вам покажем. А едим то, что на дороге находим. Там разбитые машины. Консервы собираем, сухари. Иногда крупа попадается, тогда варим ее днем, чтобы свет от костра не видно было. Алексей слушал этих восьмилетних детей, которые так удивительно приспособились выживать в военное время, почти в зоне боевых действий. И ведь не боятся. А почему? Потому что еще не знают, чего нужно бояться, не верят в смерть, верят в сказку, что их найдут родители. А держатся очень мужественно. Такие серьезные не по годам. – А где это вы продукты находите? На какой дороге они лежат? – попытался выяснить Соколов. На самом деле внутри него все сжималось от жалости. Грязные, голодные, но такие стойкие и храбрые ребята! Сколько же горя принес на нашу землю враг! А дети продолжали рассказывать. Выяснилось, что на дороге в километре отсюда немецкие самолеты разбомбили машину. И было это два дня назад. Получалось, что случилось это за день до того, как группа Соколова отбила у немцев мост. Что это было? Подкрепление, которое шло к мосту? – Сейчас там уже плохо пахнет, – грустно сказал мальчик. – Там мертвые все. – Вы мертвых не бойтесь, – посоветовал Блохин. – Вы живых бойтесь. А мертвые что… – Там дядьки двое ходили, – вставила Фрося. – Это потом уже, когда наших красноармейцев побили. Мы с Прошей испугались сильно и не пошли туда. Потом уже пошли, когда они ушли. – Так уж и испугались. – хмуро возразил мальчик. – Это ты испугалась, говорила, не пойдем, пусть сперва уйдут. Больно страшные они. – Ничего я и не говорила… – Ну, показывай, как вы тут живете, – решил примирить ребятишек Соколов. – Пойдемте, дяденьки командиры, – обрадованно заговорил Прохор. – Только осторожнее идите, там лестница шаткая, я все время держу ее, когда Фроська спускается. Лестница и правда была хлипкая, треснутая в нескольких местах, и без двух ступеней в самом верху. Подвал, в котором жили ребята, был неглубокий, меньше двух метров. Видимо, здесь намечалось серьезное строительство, готовилось современное хозяйство с водопроводом, канализацией, механизированной подачей кормов. Да вот только война поставила на всем этом крест в самом начале. Соколов спрыгнул вниз, потрогал рукой бетонный потолок. Плиты перекрытия крепкие, все надежно. Стены из красного кирпича и строительные бетонные блоки. Прохор достал из кармана мятую коробку спичек и зажег керосиновую лампу без стекла. Язычок огня заплясал, на стенах заплясали тени. – Мы только на немножко зажигаем, – пояснил мальчик. – Голова сразу болит. Задохнуться можно. А если немножко, то ничего. – А это не керосин, – машинально произнес Алексей, поведя носом. – Это же соляра, дизельное топливо. Откуда у вас это, ребята? Канистру нашли? – Не-е, – засмеялась гордая Фрося. – Это я нашла. Там на путях стоит большая бочка. Цистерна называется. Полная! С вагон размером! Я сразу поняла, что это… А Проша залез и маленьким ведерком мне на веревке подавал… мы так целое ведро принесли. – Надо проверить, – негромко сказал Соколов сержанту. – Шестьдесят тонн топлива – это просто подарок судьбы. И еще, смотрите, здесь можно разместить всех наших раненых. Посмотрим, что там на дороге, о каких продуктах ребята говорили. Но это завтра, а сегодня, пока темно, надо с позиций эвакуировать всех раненых сюда. И ребятишки будут при деле. А когда нам разрешат покинуть позиции, заберем их с собой. Пристроим где-нибудь с помощью командования. Погибнут они здесь. Соколов и Блохин поднялись наверх. Омаев появился из темноты почти беззвучно. – Товарищ лейтенант, где-то железная дорога рядом. Соляркой пахнет. – Унюхал? Молодец! – Соколов похлопал танкиста по плечу. – Мы уже знаем, ребятишки рассказали. Тут где-то на запасных путях цистерна с горючим стоит. Они себе притащили почти ведро. Лампу заправляют. Блохин отправится на позиции, они раненых сюда перевезут, пока темно, укроют в подвале. А мы с тобой пойдем, посмотрим на цистерну. И еще ребята рассказывали, что где-то рядом «мессер» расстрелял нашу машину. Там убитые лежат. А ребята за продуктами к этой машине ходят. Блохин завел мотоцикл и уехал к мосту. А Соколов, поправив на плече автомат, отправился с Омаевым через поле в направлении, указанном детьми. В километре от моста, судя по карте, располагался небольшой сельскохозяйственный поселок, что-то вроде полевого отделения опытного хозяйства. И железнодорожная ветка туда подходила. Еще до войны, а может, и до революции там были склады, которые теперь совсем разрушились и стояли заброшенные и никому не нужные. Молодой чеченец шел первым, держа наготове оружие. Алексей не переставал удивляться, как Руслан мог передвигаться, не издавая шума. Сам Соколов то и дело наступал на сухие ветки, спотыкался о камни или оскальзывался на сурчинах. Омаев недовольно морщился, еще внимательнее вглядывался в темноту и прислушивался. Каким образом он умудрялся выдерживать направление, Алексей не мог понять, полагая, что это просто природный дар горца. Руслан своими талантами давно уже заставил Соколова относиться к нему с доверием и уважением. Сильный характер, воля, готовность отдать жизнь за своих товарищей в бою, а еще и таланты следопыта, умелого бойца, владеющего навыками рукопашного боя. Вскоре стал угадываться трупный запах. Узенький серп луны почти не освещал землю, но рассмотреть накатанную грунтовую дорогу было можно. В стороне от нее возвышалась мрачная туша сгоревшего грузовика. Это тоже можно было понять по запаху горелой резины. – Вон они, – кивнул головой Омаев. – Подойдем, посмотрим?