– Действовал, Марина, – ответила леди Лотта сочувственно, и у меня внутри все оборвалось. Хотя я ведь понимала, что пытаюсь поверить в невозможное. – Отец не снимал его до смерти. Он ведь не женился повторно. И маму любил, очень любил. – А почему мог похолодеть браслет Люка? – упрямо продолжила я, вглядываясь в нее и ругая себя за то, что бережу, тревожу, заставляю и ее переживать еще больше. Свекровь поставила чашку и вдруг, закрыв глаза, с нажимом потерла переносицу. А когда открыла – глаза ее были покрасневшими, влажными. И губы – горько изогнутыми, и лицо – почти белым. – Я не знаю, Марина, – сказала она тяжело. – Не помню такого у отца. Но ведь браслет наследие Инлия, часть его стихии, а первопредок наш змееподобен. Может, и ветер, и змеи почувствовали родственную стихию? Не знаю, не знаю, – она прерывисто вздохнула, – но я понимаю тебя и тоже хочу верить в то, что мой сын жив. Пока не нашли его… тело, мы ведь имеем возможность верить… Я подсела к ней на подлокотник кресла и крепко обняла ее – уже не скрывающую тихих слез. Насколько разными мы были по темпераменту, настолько комфортно мне было рядом с ней, естественной в своих достоинстве и терпении. – Я поеду сегодня на форты, – сказала я ей. Свекровь подняла голову и вопросительно взглянула на меня. – Я могу помочь им, леди Лотта. Я ждала, что она скажет о риске, о том, как я безответственна по отношению к семье и детям, мягко упрекнет меня, попросит остаться, но она только покачала головой и проговорила: – Ты должна понимать, что именно ты сейчас – госпожа Дармоншира, Марина. Твои решения не оспариваются. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Я тоже на это надеялась. Поднявшись в свои покои, я отослала Марию и принялась лихорадочно рыться в шкатулках с драгоценностями. Перед тем как рисковать, нужно было выяснить, получится у меня хоть что-то или нет. «Амулет для привязки огнедухов можно создать только из драгоценных камней, происходящих из раскаленных глубин Туры, – сказала Василина. – Лучше всего алмаз или хризолит. Тогда они могут питать духов и быть им домом, как пламенный эфир. Хотя камни раз в шестьдесят дней все равно рекомендуется несколько минут подержать в огне». Люк за короткое время нашего брака ухитрился подарить мне столько камней – отдельно и в украшениях, – что они не помещались в шести шкатулках и частью лежали в ящике будуара. «Не всякий камень подойдет, мелкие бесполезны, нужны крупные, не меньше ногтя на мизинце. Желательно необработанные, но если их нет, то можно взять и шлифованные. Чем крупнее камень, тем больше духов к нему можно привязать, тем сильнее они могут быть и тем дольше они могут там находиться без подпитки». Из крупных бриллиантов у меня был только камень на обручальном кольце, которое запоздало надел мне на палец Люк. Но с этим кольцом я бы не рассталась ни за что. И я перебирала драгоценности, понимая, что большую часть даже не помню – я так зла была на мужа, что после дарения бросала их в ящик, не глядя, и, видимо, потом уже Мария находила их и клала на место. Увы, все бриллианты были небольшими, а хризолит я выявить из россыпи украшений с зелеными камнями всех оттенков не смогла. Не была я знатоком самоцветов. Я побродила по комнате, думая уже спускаться к леди Лотте и спрашивать, не знает ли она код к сокровищнице замка Вейн, но решила все же попробовать с обручальным кольцом. В конце концов, оставлю его себе, будет у меня кольцо с привязанным огневиком. «Принцип привязки к амулету похож на привязку к дому, – говорила сестра, – но вместо имени нужно назначить слово, по которому ты будешь вызывать огнедухов». Я вышла в гостиную, взяла с полки толстую свечу и, поставив на столик меж кресел, зажгла ее. Ножом для бумаг, морщась, надрезала ладонь, и окунула желтоватый бриллиант в кровь. И затем выполнила все точно так, как объяснила Василина, – сунула кольцо в свечу и, глядя, как моя кровь с гулом, словно пламя горелки, вспыхивает на алмазе, проговорила: – Стихия от стихии моей, велю тебе в камень этот войти. Огонь свечи расширился, окутывая и кольцо, и мою руку. Замелькали в нем крылья-искорки, загудели… но кровь моя на камне быстро выгорела, и исчезли огнедухи, не успев проникнуть в бриллиант и оставив меня разочарованной. Может, все получится, если для них будет больше огня? Я поспешно растопила камин, и несколько раз повторила все то же, но с пламенем над разгорающимися дровами. Бесполезно – дело было не в огне. Моя кровь смогла защитить камень от сгорания, но оказалась неспособной настолько усилить его, чтобы он смог заменить огнедуху источник родственной стихии. И никакие обеты не помогали. Порезы на ладони щипало, но боль эта отрезвляла и придавала злости. Я расстроенно вернулась в спальню, чтобы положить кольцо обратно в шкатулку, оглядела разбросанное по столу богатство – почти все здесь подарил мне Люк, почти все он прикладывал к моей коже и смотрел жадными темными глазами – и, содрогнувшись, отвернулась. Пусть Мария уберет. Я не могу здесь больше находиться. Среди камней синей змеей вилась та самая сапфировая нить, которую муж надел на меня в этой самой спальне в утро своей смерти. Раздражение от неудачи вылилось в лихорадочное желание действовать дальше. Я распахнула двери покоев и попросила гвардейцев, терпеливо ожидающих в коридоре, помочь мне. И минут через пятнадцать мы уже поднимались наверх, в одну из четырех башен замка Вейн. Я сжимала в руке нож для бумаг, зажигалки и флакон найденного у меня апельсинового масла, а охранники несли бутылки с керосином и выданные Ирвинсом большие керосиновые лампы, которые были заправлены. Лампы эти, по его словам, остались еще со времен старого герцога. Наверху, вокруг черного, пахнущего окалиной и маслом орудия, направленного в сторону фортов, гулял ветер. Двое бойцов, дежуривших на площадке башни, увидев наше появление из люка и поклонившись, отошли чуть в сторону. Я попросила поставить лампы подальше от ящиков со снарядами – у каменного бортика башни, который был высотой мне по пояс. Сама зажгла фитили в лампах; открутила у одной стеклянный верх и конус горелки, оставив огонь стелиться по стене, сунула в него руку и попросила: – Отзовись, стихия от стихии моей. Пламя плеснуло выше моего роста – и соткалась из него крохотная огнептица. Она настороженно зависла надо мной – пламенные перышки ее трепетали на ветру, хохолок сыпал искрами. – Смотри, что у меня есть, – сказала я, надрезая себе ладонь и морщась от боли. – Хочешь? Птица порхнула мне на руку так быстро, что я увидела только ярко-алый след. Она набрала в клюв кровь, заполнившую ложбинку ладони, и задрала голову, словно пила воду. – Я назову тебя Искрой, – проговорила я, гладя ее по хохолку. Птаха невозмутимо поглядела на меня сияющими белым глазами – после третьего глотка она выросла до размеров крупной вороны, и мне показалось, что во взгляде ее появилась осмысленность. А вскоре на моей руке уже переступал лапами огромный пламенный сокол. Я осторожно пересадила его на целую руку, а сама подошла к бортику башни, мазнула по ней раненой ладонью… – Храни стены эти и людей этих, как хранил бы меня, Искра. Дух, укоризненно полыхнув глазами, поклонился мне, принимая приказ, – и рассыпался искрами, взвился ввысь, огненной стрелой заметался вокруг башни. Мне стало его вдруг очень жалко – он потерял свободу, а я знала, как важна свобода. Я покосилась на встревоженных артиллеристов, на снаряды, на гвардейцев, лица которых выражали желание как можно скорее увести меня отсюда. Я их понимала: одно движение крыла – и у Вейна не будет башни, у Дармоншира – герцогини, а я не только погибну из-за непродуманности своих поступков, но и стану причиной смерти четырех ни в чем не повинных бойцов. – Иди сюда, – крикнула я в небо. – Искра. Дух стремительно снизился, завис перед бортиком, расставив крылья – шириной метра полтора, не меньше. – Не приближайся к снарядам и оружию, – приказала я, указывая на них для верности рукой, – а если увидишь рядом с ними огонь или искры – потуши. Не задевай людей. Им ты будешь помогать. Защищать замок и меня от врагов. А здесь для тебя всегда будет гореть огонь и стоять сытная еда. Видишь? – я подняла бутыль с апельсиновым маслом и льстиво заглянула духу в сияющие глаза. – Это очень вкусно. Станешь хорошо служить – тебе каждый день такое давать будут. Огнекрылый сокол печально загудел, медленно поводя крыльями в воздухе и оглядываясь через плечо, как будто хотел улететь. – Я тебе друзей в другие башни подселю, – продолжала уговаривать я, чувствуя себя приручающей норовистую кобылку, хотя могла приказать, выбора у него уже не было. – Сможете играть вместе. И когда не будет врагов рядом, летай, где хочешь, только чтобы когда нападали на нас, ты был здесь, и по зову на имя свое являлся. Ну, – я открыла бутыль и налила масла на целую ладонь, – не обижаешься? Вку-у-у-сно. Ну, красивый мой, хороший, давай, давай… Сокол повисел еще немного в воздухе, совсем по-человечески вздохнул и сел на мою руку. Обернулся фырчащим искрящимся котом, вылакал масло, и, спрыгнув на каменный пол, огненной дорожкой метнулся к одной из ламп и нырнул в нее. Я медленно вытерла рукой, на которой не осталось даже запаха апельсина, мокрый лоб и с облегчением вздохнула. Ну, хоть на такую привязку моей силы хватило. В лазарете было очень тихо. В операционных не горел свет, и это было непривычно. Только из процедурных доносились голоса. Из свободных виталистов я обнаружила только Энтери – остальные либо отдыхали, либо были заняты на процедурах, а дракон, одетый в зеленый халат и шапочку, забавно выглядевшую на его красных волосах, убранных в короткий хвост, сидел на месте дежурной сестры. Видимо, Кэтрин отошла по делам и не постеснялась попросить подменить ее. Впрочем, Энтери не выглядел недовольным. Он вообще по складу своему был крайне спокойным и терпеливым. И добрым. – Поможешь мне? – попросила я после обмена приветствиями и протянула ему руку. Энтери посмотрел на мою ладонь, чуть нахмурился, но пальцами над порезами провел: они тут же затянулись, оставив едва заметные белые шрамы. – Ты порезала себя затем, чтобы?.. – проговорил он, отпуская мою руку. Я вздохнула, думая, как объяснить. Нужно было спешить, но мне требовалась его помощь и дальше. И я решила сказать прямо. – Чтобы привязать огнедуха к башне, Энтери. Это… – я махнула рукой, пытаясь подобрать слова, но дракон внезапно кивнул. – Я знаю, как это. Нории мне рассказывал, что отдал твоему мужу амулет с привязанными водными духами, тер-сели. Я открыла рот… и закрыла его. – Ты не знала? – правильно понял мое замешательство собеседник. Я покачала головой. Странно, что Ангелина мне не рассказала. Или она тоже думала, что я и так в курсе? – Не знала. Но раз ты все понимаешь, могу я попросить тебя о помощи? Я собираюсь на форты… но без виталиста это бессмысленно. Я очень боюсь навредить детям… и себе, но привязать защитников обязательно нужно… раз уж я могу. Дракон лишь внимательно посмотрел на меня зелеными глазами и кивнул: – Дело правильное, сестра. Я помогу. Только Тасю предупрежу, и буду готов. Тебя отнести к фортам? – Нет, – благодарно улыбнулась я, – не стоит рисковать. Поедем на машине. Спасибо, Энтери. Я пошлю за тобой, когда нужно будет выезжать. Жак Леймин явно не знал, что мои приказы теперь не оспариваются. Ну или ему было на это плевать. Когда я позвонила, обрисовав свою идею и попросив предупредить командующего Майлза, чтобы на фортах подготовили источники открытого огня и миски с маслом, он предсказуемо и резко ответил: – Ваша светлость, это крайне рискованно. Каждый день происходят нападения иномирян. Прошу вас, откажитесь. Себя не жалеете, детей пожалейте. – Жак, – сказала я тихо и предупреждающе. Я могла бы сделать все и без него, но это было бы неправильно и небезопасно. – Думаете, его светлость бы одобрил вашу идею? – произнес он жестко. – Жак, – повторила я, мысленно призывая себя к терпению. – Скажите мне, что фортам не нужна та поддержка, которую могу дать я. Скажите, что это не позволит им продержаться немного дольше, и я откажусь. Он молчал – в трубке я слышала покряхтывания и сипы, словно он набирал воздуха в легкие, чтобы сказать что-то – и не говорил. – Уезжали бы вы в Рудлог, ваша светлость, – как-то по-стариковски потерянно и жалобно попросил он вдруг. – Поберегли бы деток, госпожа Марина. Ну не жили же еще. Хоть они бы… если уж его светлость… Я закусила губу и заставила себя молчать. Он все сопел, думал, ворчал себе под нос, а я терпеливо ждала. – Я сейчас позвоню Майлзу, – наконец, сдался он. – С вами поедут не только ваши гвардейцы и дракон, но и мои люди, и Тиверс – он сможет поставить и удержать щит на случай нападения по пути к фортам. И послушайте меня, ваша светлость. Я еще обсужу это с командующим, но, полагаю, разумно выехать ближе к ночи. В темноте стрекозы не налетят, а если начнется наземное наступление, мы успеем вывезти вас даже с последнего форта. – Я всецело полагаюсь на вашу компетентность, Жак, – заверила я, чувствуя себя более взмокшей, чем когда приручала огнедуха. – Жду вашего звонка. Мы выехали к фортам, когда село солнце, и прибыли в Первый уже в полной темноте. Постовой потребовал наши имена и, как полагается, доложил офицеру – и через несколько минут железная решетка ворот поползла вверх. Командующий Майлз, уставший и сосредоточенный, тоже приехал в Первый форт, и после коротких приветствий мы прошли к широкой стене, утопающей во мраке. – Специально к вашему приезду отключили прожекторы, которыми освещали заградительные полосы, – объяснил командующий, недоверчиво поглядывающий на меня. – Мы не увидим врага, если решит подойти, но и вас они не увидят. У них есть уже наше оружие, не стоит рисковать. И, прошу, если ваши действия связаны с огнем, совершайте их здесь, за стенами. Снайперу достаточно трех всполохов света, чтобы несколько раз прострелить пространство вокруг. За моими действиями у стены форта, в башнях которого уже горели временные очаги, наблюдало с пятьдесят человек – моя охрана, военные, – и мне не по себе было под их взглядами: а вдруг не получится, не сработает? Но все получилось. Я привязала к старым каменным стенам двух огненных птиц и, не утруждая себя изысками фантазии, назвала их просто: Пламя и Огонь. Если не умру от потери крови к Двадцатому форту, будет еще время поломать голову над именами, когда все доступные кончатся.