Когда я села в автомобиль, полковник Майлз, провожающий нашу обширную делегацию, склонился у окна, и я опустила стекло. – Ваш муж тоже хватался за любую возможность, – сказал он, и я, не ожидавшая этого, растерянно улыбнулась. – Благодарю вас, моя госпожа. Эта помощь очень кстати. Он взял мою руку и поцеловал – а затем вытянулся и отдал честь, и я, уже собиравшаяся рассыпаться в ответных любезностях, так и не нашлась, что сказать. Этой ночью меня хватило на шесть фортов. К четырем часам утра, на пути к Седьмому, меня начало знобить – и не помогали ни действия Энтери, ни молоко, которое дракон взял на кухне и которого я выпила уже несколько литров. Мой брачный браслет предупреждающе холодел, и катились по телу исцеляющие волны, а веки смыкались. Мы долго ехали к Вейну – охрана осторожничала, и я дремала, то и дело распахивая глаза и снова погружаясь в болезненные видения. Мне снились зеленые жаркие луга у далеких Милокардер – те, куда выводила дверь из дома Люка, – мне снился Люк, обнимающий меня горячими руками и шипящий на ухо «злая девочка», мне снилось, как мои брачные браслеты обратились в змей и вцепились мне в ладони. – Вот это да, – услышала я приглушенный голос Энтери. – Как силой отца нашего пахнуло… Мне снился большой серебряный змей, лежащий на горе драгоценностей – будто бы все камни из моих шкатулок многократно преумножились и стали его ложем, и видела я среди них и ту самую сапфировую нить, – а змей, корчась, сбрасывал старую шкуру, как поношенный чулок, и так невыносимо больно было ему, что и я чувствовала эту боль и кричала во сне, пока мне на лоб не легла прохладная драконья рука и не услышала я слова на незнакомом языке, после которых окончательно провалилась в сон. * * * Генералу Ренх-сату уже пятый день поступали донесения о слухах, которые ходили среди простого люда, живущего за фортами: что хозяин непокорных земель, колдун Дармоншир погиб, что замок его и укрепления на границе герцогства остались без защиты. Слухи эти подтверждались словами захваченных лазутчиками вражеских солдат. И сейчас тиодхар Ренх-сат, приказавший своим войскам после разгрома отступать, дабы дождаться подкрепления от столицы и с новыми силами (и знаниями) ударить, смести неподдающиеся укрепления, выжидал. Ему, прошедшему столько битв и пережившему столько хитрейших противников, слишком легким казалось избавление от колдуна и его дивных помощников, состоящих из воды и воздуха. И даже то, что рванувшая было за его войсками армия дармонширцев замедлилась, а потом отхлынула обратно к фортам, и то, что разведчики на раньярах каждый день наблюдали, как расширяют солдаты защитные полосы перед стеной, не убеждали его атаковать. – Это может быть ловушкой, – сказал он своим военачальникам. – Заставить нас, пока не набрались мы еще сил, напасть снова и разбить нас по частям. Ренх-сат занял опустевший графский замок на середине пути между столицей и Дармонширом и опытной крепкой рукой собирал вокруг армию, усиливал ее, велев потрошить военные склады местных, а тем нейрам, которые уже знали, как управляться с оружием туринцев, дать под командование по сотне бойцов, чтобы обучить и их. – А если и правда мертв колдун? – спросил один из тха-норов, которых тиодхар собрал на совет. – Не потеряем ли время? – Если он мертв, не воскреснет ни завтра, ни через декаду, – отвечал ему Ренх-сат, – но зато мы через декаду наберем силы. Дождемся оружия от богов наших и, ударив, сметем сразу. Вокруг, в бывшей графской столовой тихо сновали личные рабы генерала, подавая воду, мясо и хлеб – Ренх-сат не терпел затуманенности мозга и излишеств. Рабы, обслуживающие генерала в быту, и рабыни, греющие ему постель, были приведены с Лортаха, ибо люди нового мира требовали обучения и подчинения, и не было в них любви к господину и желания угождать, а были только страх и отчаяние. А страх не только ломает, но и толкает на неожиданные поступки – воткнуть нож в горло тому, кого боишься, например. Ренх-сат не боялся случайного ножа, но не желал отвлекаться от главного, что составляло его жизнь, – войны. Именно она будила в нем удовольствие, а не воспитание рабов. Женщинами он пользовался без жестокости, тяги к смене тел не имел и посему на предложения угождающих ему помощников привести девку покрасивей из местных морщился и сплевывал. На что ему ножны, что будут рыдать и кричать, когда клинку нужно отдохновение? Однако с солдат он драл три шкуры, и боялись те его до заикания: за малейшее неповиновение или проступок назначались плети, и получить их мог и простой рекрут, и благородный тха-нор. – Император будет гневаться, – произнес еще один из тха-норов. Говорить прямо он не боялся – Ренх-сат не терпел проступков, но речей требовал честных, без подобострастия. – Император умеет отличать золото от позолоты, – ответил на это генерал. – Что ему спешка, если мы проломим голову о форты и допустим врага к вратам? Он знает меня и верит моим решениям. Нет, не станем мы бросаться вперед. Если ошибемся, это будет стоить нам армии, и тогда уж великий Итхир-Кас нас не пощадит. Сделаем иначе. Если жив колдун, но затаился, заманивая нас, можно выманить его на достойную добычу. Для начала продолжим щипать те форты – отправляйте туда раньяров каждый день, вдруг не выдержит, нападет. А пока будем отвлекать их армию, нужно добраться за стену до замка, в котором живет жена колдуна, и выкрасть ее. Он не допустит нападения на замок, если жив, нет. Мягок он сердцем, раз пришел за своим братом, – и уж жену защитить появится. Тогда все и узнаем. Сейчас же нужно думать нам, что противопоставить ему, если он жив, как убить чудовище, которым он становится. Кто придумает верный способ – будет награжден мной по заслугам, поставлю правой рукой своей, золота дам столько, сколько попросите. Слово мое знаете, не нарушу. И за тяжелым столом, за которым когда-то собиралось многочисленное и шумное графское семейство во главе с добродушным графом, который при нападении был убит в этом самом зале, вновь загудели голоса, обсуждающие, как воевать дальше. Глава 14 14 апреля, Дармоншир, Марина На следующий после посещения фортов день я проснулась, просто открыв глаза. Не было ни приступа удушья, ни слез, и голова была ясной: виталистический сон всегда помогал выспаться и отдохнуть. Я полежала в кровати, укутавшись в одеяло и отчаянно пытаясь вспомнить, что мне снилось – потому что там, в моих снах, точно был Люк, и его голос, и сияние драгоценных камней, и змеи, и еще что-то, и еще… смутные тени образов таяли, и картинка никак не складывалась. Только настойчивый хриплый шепот продолжал звучать в ушах: «Марина, Марина». Я замотала головой, прижав руки к животу, и сжалась, сухими глазами глядя в сумрак, на задернутые шторы, которые шевелились от ветра из открытых окон, и долго лежала так, в тягостном оцепенении, пока не поняла, что все же сводит горло и текут по щекам горькие бессильные слезы. И тогда я уткнулась лицом в подушку и заскулила, замычала, закричала, колотя по ней кулаками. Но ни раскаяние, ни злость, ни слезы, ни ярость ничего уже не могли исправить. Нужно было вставать. Работу в лазарете никто не отменял, а потом следовало подняться во вторую башню замка, привязать хотя бы еще одного огнедуха, и разобрать письма, и попросить Леймина подыскать мне секретаря… но вчерашний запал, чуть приглушивший мои эмоции, словно плеснул и отступил, обнажив их еще больше и высосав силы. Я снова была разбита и раздавлена, и мир был пуст без Люка, и все вокруг меня было черной и бессмысленной пустотой. Смогу ли я когда-нибудь осознать и принять, что его больше нет? Или мне до конца своих дней предстоит просыпаться вот так, в ускользающих образах прошлого, и вспоминать мужа, и думать, каково бы это было прожить с ним всю жизнь? Часы щелкнули, и я перевела на них взгляд. Ровно одиннадцать. Звук этот вернул меня к действительности – тут же ощутились и слабость, и дурнота: если не встать и не побрести в ванную, то через несколько минут туда придется бежать. Заныли изрезанные вчера ладони, и я посмотрела на них – целые, даже без шрамов. Фантомные боли. Вся моя жизнь сейчас – фантомная боль. «Марина». Я, почти зарычав, рывком поднялась, запрещая себе дальше погружаться в тьму отчаяния, и распахнула шевелящиеся шторы – за открытым окном было зелено снизу, серо сверху и очень тепло; ток воздуха был едва заметен, но остудил мое горячее от слез лицо и привел в себя. Позавтракав, я спустилась в лазарет. Операций сегодня не предполагалось, но мне нужно было пообщаться с доктором. Доктор Лео, непривычно свежий и бодрый – видимо, ему тоже удалось отоспаться, – выслушал меня в смотровой и неодобрительно покачал головой. – Я так понимаю, отговаривать вас бесполезно? – Бесполезно, – подтвердила я. Он вздохнул, поправил очки над седыми бровями, строго глядя на меня. – Тогда я возьму у вас еще кровь, Марина Михайловна. И сейчас же вас осмотрит Энтери, – он кивнул медсестре, и та вышла из кабинета. – Если есть хоть малейшая опасность для детей – вы эти поездки прекращаете. В любом случае увеличите потребление жидкости. И я назначаю вам питание как у доноров – и только попробуйте не употребить весь предписанный рацион. Я кивала, обещая все на свете, а он, уже отправив кровь в анализатор, все перечислял и перечислял то, что нужно сделать. – Прием кровевосстанавливающего, витаминов, – он посмотрел на результаты, – инъекции препаратов железа, покапать глюкозу… Зашел Энтери, провел надо мной ладонями, успокаивающе улыбнулся. – Все в порядке, – сказал он, и доктор Кастер, подождав, пока он выйдет, задумчиво посмотрел на меня. – Сколько вы еще планируете пускать себе кровь? – поинтересовался он. – Три ночи еще как минимум, – честно ответила я. – Тогда я запрещаю вам работать эти дни, – сказал он строго. – Никаких ударных нагрузок, ваша светлость. Можете неспешно гулять и спать, не хотите спать – просто лежать в кровати. Пока нет боевых действий, вы можете себе это позволить. Персонала в лазарете хватает. Я представила себе три чудовищно долгих дня наедине с собой и своей тоской и передернула плечами. – Мне нужно занятие, доктор. – Полагаю, вы способны найти его, – худое лицо его было непреклонным. – Максимум, что я могу вам разрешить – это процедуры и уколы, но никакой санитарной работы и операций. И так как в приоритете для вас высыпаться после ночной кровопотери и виталистических процедур, я могу поставить вас на полсмены с двух до шести дня, не больше. И не спорьте. Я безропотно согласилась и на эту малость. – А сейчас, – он взглянул на часы, которые показывали чуть больше двенадцати, – предобеденная прогулка, ваша светлость. Минут сорок, не меньше. Идите. Мало ли что нас ждет впереди, – он помрачнел, – отдыхайте и набирайтесь сил, пока есть возможность. * * * Стоял штиль, лишь иногда прерываемый дыханием ветерка. Над лесом и башнями Вейна, почти касаясь их, нависали низкие плотные тучи: такие не разродятся дождем, но могут несколько дней закрывать небо, навевая сонливость. Несмотря на отсутствие солнца, было на удивление для Инляндии сухо и очень жарко: пришлось даже переодеться в длинное легкое темно-фиолетовое платье без рукавов и шляпу с широкими полями, иначе польза от прогулки была бы крайне сомнительной. А вот бедные мои охранники были в форме и при оружии: я брела по зеленой тропинке вокруг замка в сопровождении капитана Осокина и одного из гвардейцев и чувствовала себя престарелой пациенткой пансионата, послушно выполняющей рекомендации врача. Далеко отходить не стоило – несмотря на то что после нападения нежити люди Леймина прочесывали лесопарк вдоль и поперек, никто не мог гарантировать, что в укромных уголках не затаились какие-нибудь твари. По пышным зеленым деревьям носились рыже-серые белки, пару раз я видела зайцев – и, конечно, попадались змеи. Их количество явно пошло на спад, но они так же целеустремленно ползли куда-то к морю, огибая стволы, живописные мшистые валуны, ручейки, скамеечки и беседки. А я думала о том, что могла бы гулять здесь с Люком. «Марина». Я моргнула, тряхнула головой и подняла взгляд на видимую сквозь деревья переднюю правую башню Вейна, ту, к которой я привязала огнептицу по имени Искра. После прогулки нужно обязательно подняться навестить ее. А с привязкой огнедухов к другим башням все же разумнее повременить – сейчас приоритетнее защитить форты, не стоит лишний раз себя обессиливать. Я почти обошла замок и сквозь широкую опушку из невысоких сосенок и дубков видела уже центральный вход – до него было метров двести – и пациентов перед ним. Передо мной на дорожку спрыгнула клочковатая серо-рыжая белка, застрекотала – они тут были наглые и избалованные кормежкой. Я бессознательно сунула ладони в широкие карманы платья. – Извини, дружок, но у меня там только телефон, – сказала я, разводя руками: в одной из них была зажата трубка. – Ты его есть не будешь. Белка презрительно задрала хвост трубой и молнией метнулась к ближайшему дубу. А я, сдержав зевоту, поняла, что еще пара таких прогулок – и я действительно начну только есть и спать: так умиротворяюще действовали на меня эта пышная зелень, и пение птиц, и шуршание травы. Я покосилась на трубку, которую все еще сжимала в руке, и, неизвестно на что надеясь – телефонная связь с Блакорией давно не работала, – набрала Мартина. Осмотревшись и сделав несколько шагов, опустилась на траву у старого кряжистого дуба. Охранники остались стоять вполоборота ко мне на расстоянии шагов в пятнадцать. Чуда не произошло – тишина в трубке сменилась короткими рваными гудками, и я, сунув телефон обратно в карман, посмотрела на едва заметную призрачную сигнальную нить на запястье, которую оставил мне Март. Мартин лучше всего умел залечивать мои раны. Мартин мог сделать так, чтобы мне стало не настолько больно. Он придет. Он поможет. Я смогу поплакать ему, а он как всегда утешит и заставит встряхнуться. Найдет слова.