Он протянул мне руку, помог отодвинуть стул, и я тоже поднялась. – Встретимся за обедом, – благодушно кивнула свекровь и вдруг насмешливо и ласково улыбнулась мне. Все она понимала – что с нами творится. Стоило нам выйти в пустой коридор недалеко от центральной лестницы и закрыть двери, как я потянулась к Люку, впилась ему в губы – и мы так и остались стоять у столовой, поглощенные друг другом. Я целовала его, я облизывала его шею, я забиралась пальцами под ворот, дрожащими руками гладила лицо, вглядываясь в потемневшие, хмельные глаза, и почти плакала от счастья, и снова и снова вжималась в него, ощущая его дикое, тревожное нетерпение. На лестнице раздались голоса, и мы замерли, глядя друг на друга. Сердце мое колотилось как бешеное – Люк же тяжело дышал, рот его дергался в улыбке, на виске пульсировала жилка. – Пойдем, – прохрипел он, когда шаги затихли, и потянул меня за руку. И я пошла за ним. Даже нападение иномирян не могло бы остановить нас сейчас. Даже конец света. Я шла за мужем, не чувствуя ног. Осталась позади лестница, хлопнула дверь наших покоев, заскрипела дверь спальни. Затрепетали от сквозняка занавески. Простонал что-то Люк, пытаясь стащить с меня платье, выругался, нащупав наконец молнию на спине. Я рвала, дергала на нем рубашку – потому что не могла расстегнуть пуговицы. Кое-как справилась с одной, с другой. Близость его тела и невозможность прильнуть, почувствовать всей кожей доводила меня до неистовства. – Сними, Люк, – почти умоляла я, – сними. Он снял. Мое белье. Расстегнул бюстгальтер – потяжелевшая грудь заныла, выскользнув из чашечек. Стянул по бедрам трусы – я переступила через них прямо в туфлях – и начал снимать свою рубашку, рассматривая меня посветлевшими глазами с вертикальным змеиным зрачком. Во рту Люка мелькнули клыки, и я, свистяще выдохнув от возбуждения, снова прильнула к нему, к его губам, чувствуя, как царапает язык, и трясущимися руками пытаясь расстегнуть его ремень. И он с шипящими ругательствами подхватил меня одной рукой под ягодицы, заставляя обвить его ногами, и понес к кровати, ухитряясь и целовать, и сминать мою грудь, и ласкать ее языком, и шептать что-то порочное, жаркое. – Детка… какая ты красивая… я сейчас подохну, если ты еще раз потрешься так… И я терлась, и целовала его, и выгибалась от его ласк, и в голове не было ни одной мысли. Ни единой. У кровати он остановился, опустил меня на нее, тяжело дыша, и вдруг сделал шаг назад. Я непонимающе смотрела на него. – Трусишь? – спросила я насмешливо и сипло, приподнимаясь на локтях. Погладила себя по груди, которую он только что с такой жадностью облизывал, тряхнула волосами. Люк выдохнул, покачал головой. – Боюсь навредить тебе, – прохрипел он. – Не стоит ли… спросить у доктора Кастера? Я засмеялась. Возбужденный и озадаченный Люк – та еще картина. – Какие мы стали сознательные, – прошептала я, поднимаясь. – Сам поражаюсь, детка, – усмехнулся он, наблюдая за мной горящими глазами. – Мне кажется, я знаю, как это исправить. – Я подхватила с будуара шкатулку с драгоценностями и, открыв крышку, с размаху, веером высыпала их на постель. Шкатулка со стуком полетела на пол. Люк тяжело задышал. Облизнулся. – Кто-то упрямится? – удивилась я хрипло, высыпая на кровать одну шкатулку за другой. Он сглотнул, дрожащей рукой потер себе шею. На мгновение прикрыл веки. Я забралась на кровать. Легла спиной на впивающиеся в тело украшения. Сгребла что-то в горсть и, глядя только мужу в глаза, ссыпала себе на грудь. Люк зашипел, вздергивая голову. По телу его пробежала дрожь. – Марина… – прохрипел он беспомощно. – Черт… как я скучал по этому безумию, детка… – А по-моему, ты все еще трусишь, – прошептала я, вставая на четвереньки и подползая к краю кровати. Коленям и ладоням было больно, но это только больше возбуждало меня. И Люка. Он смотрел уже с той жадностью, которая лишь на шаг отделяет от прыжка в бездну. И когда я пальцем поманила его к себе, он сделал шаг, другой, встав вплотную к постели, – а я поднялась на колени и обхватила его за шею, чтобы снова поцеловать. – Марина, – сказал он сипло, задирая голову, сжимая кулаки, – я царапала ногтями его грудь и бедра, я покусывала его соски. – Я с ума сейчас сойду… как мне уберечь тебя? – Кажется, – вкрадчиво ответила я, спускаясь на пол, обходя его и заставляя повернуться спиной к кровати, – я знаю, что нужно сделать. Он усмехнулся, и я, сладко поцеловав его в губы, изо всех сил толкнула его в грудь. А когда он упал спиной на кровать – забралась сверху. Склонилась, глядя в его безумные глаза, потерлась об него, закусив губу и чувствуя, как он меня заполняет, – и тут он не выдержал, застонал, задвигался снизу, схватив меня за бедра и заставив вспомнить, как же это невозможно остро и безумно хорошо – любить такого, как Люк. Громкое дыхание. Взгляд глаза в глаза. Испарина, покрывшая наши тела. Поцелуи-ласки и поцелуи-укусы. Медленное, тягучее раскачивание – и мечтательная полуулыбка на его губах. Почти ожесточенная скачка – и его хрип, и жилы, очерчивающие напряженную шею, и засиявшие мягким светом глаза, и мой всхлипывающий шепот: «Люк, Люк, Люк». Близость наша была громкой, влажной, очень порочной и земной – и в то же время настолько бережной, полной такой сокровенности, что у меня дыхание перехватывало. Мы рассказывали до боли переплетенными пальцами, как невыносимо, бесконечно нужны друг другу. Просили прощения самыми интимными прикосновениями, покорностью и открытостью. Вжимаясь кожа к коже, узнавали по перестуку сердец, что так будет всегда – до конца веков я принадлежу ему, а он – мне, и ничто этого не изменит. И отступал страх: не было ему места в нашей лихорадочной, жаркой любви. Мы отдыхали на ложе из драгоценных украшений, горячих и скользких от наших тел, вымотанные, расслабленные, пьяные от прошедшего удовольствия; легко касались друг друга, что-то бормотали нежное, глупое, смеялись – и вдруг ласки снова становились требовательнее, а дыхание – чаще, и непонятно, кто первый тянулся к другому, чтобы утолить вновь проснувшийся голод. * * * Я, не в силах пошевелиться, улыбалась в потолок, раскинувшись на кровати, а муж лежал, повернувшись на живот, и легко гладил меня под грудью. Мышцы мои мелко дрожали, волосы были влажными, и при этом тело было так расслабленно, будто я махом выпила пару бутылок лучшего в мире солнечного вина. – В браке определенно есть свои плюсы, – едва слышно пробормотал Люк. – Угу, – отозвалась я, жмурясь. – Мне еще никогда не было так легко, детка. – Голос его был таким сонным и умиротворенным, что хотелось смеяться. «И мне», – попыталась сказать я, но язык не ворочался. Я вся была полна упоительного, теплого счастья, и страшно было двинуться, чтобы не потерять это ощущение. Но тело остывало и все сильнее ощущались украшения под спиной. Я с усилием повернула голову – Люк дремал и лицо его было спокойным и мирным. Кольцо с крупным изумрудом впивалось ему в плечо, из-под груди виднелось сплетение ожерелий, но мужу это ничуть не мешало. Я поерзала, повернувшись на бок, кое-как отгребла из-под себя браслеты, колье и кольца, обхватила Люка за руку и замерла, рассматривая его. Спать не хотелось – и я могла бы лежать так вечность, если бы через какое-то время организм не напомнил, что, кроме телесных радостей, есть и телесные нужды, и надо заставить себя встать. Когда я вернулась, успев ополоснуться и вдоволь насмотреться на красные отпечатки украшений на моей коже, Люк, обнаженный, стоял у окна. По обе стороны от него занавески трепетали от ветра. Оглянулся – я подошла, и он обнял меня. От него пахло потом и нашей близостью. Небо было чистым, и мы смотрели поверх зеленого леса и крыш прибрежного городка на синее-синее море, спокойное, мирное. Так мирно было и у меня на душе. – Я хочу, чтобы таким был каждый день, – сказала я, прижимаясь к мужу. – Закончишь войну, и мы будем жить долго и счастливо. И не ссориться. – Совсем? – усмехнулся он, поглаживая меня по плечу. Люк не мог не шутить над смертью. Меня кольнуло страхом, но я мотнула головой, отгоняя его. – Иногда можно, – великодушно разрешила я и с нежностью коснулась губами его пальцев на моем плече. – Мне тоже понравился процесс примирения. Люк плескался в душе, а я, одевшись, собирала драгоценности обратно в шкатулки – Мария, конечно, со мной привыкла ко всему, но это было только наше умопомрачение, и я не хотела делиться им ни с кем. Руки были слабыми, я то и дело замирала и улыбалась. Его светлость появился, когда я отдыхала в кресле, подтянув под себя ноги и откинув голову на спинку. Люк одевался, я с удовольствием наблюдала за ним. Часы в гостиной пробили двенадцать, и я наконец-то обратила внимание на будильник. – Еще час до обеда, – с удивлением проговорила я. – А мне казалось, мы уже все на свете пропустили. – Мало? В следующий раз буду больше стараться, – со смешком пообещал Люк, застегивая рубашку. Я глаз не могла оторвать от его длинных пальцев. – Куда уж больше, – пробормотала я, потягиваясь и чувствуя, как отзываются дрожью мышцы. Он удовлетворенно хмыкнул. – Да, мне сейчас не хватает только сигареты. – Так кури, – благодушно согласилась я. – Не в покоях, конечно. Меня уже переломало табачной ломкой, и я больше не хочу убить всех курящих. Буду тебя нюхать и страдать, что мне ближайшие пару лет это недоступно. – В кабинете покурю. – Он заправил рубашку в брюки, взялся за ремень, и от воспоминаний о том, как я нетерпеливо дергала его, пытаясь расстегнуть, по телу прошла мягкая горячая волна. – Когда буду Майки звонить, – продолжил муж хрипло. – У нас ведь были планы… Я подняла голову – Люк жадно смотрел на меня, и от взгляда его снова что-то сладко сжалось внутри. – У тебя еще есть силы? – спросила я насмешливо, поднимаясь. – У меня нет. – У меня тоже нет, – признал он сокрушенно, кривя губы в улыбке и наблюдая, как я подхожу. – Но это не мешает мне тебя хотеть, Марина. – Ну тогда, – я взялась за его ремень, – мы обойдемся без разврата. – Совсем? – поинтересовался Люк тем же тоном, что несколько минут назад спрашивал про ссоры. – Разве что чуть-чуть, – прошептала я, застегнув ремень, и поцеловала мужа.