А затем выхожу из стандартных сообщений, где ей и писал, и захожу в Телеграм, поражаясь самому себе, что раньше не просмотрел ее контакты здесь или в том же Вотсапе. Даже Ян до такого додумался бы, а я который день хожу словно пришибленный. Контакт ее в мессенджере есть. Так же как и фотография. На ней Марина еще моложе, все такая же яркая блондинка, только еще и безумно загорелая, в длинном, льющемся по манящему телу черном платье. А через грудь перекинута лента выпускника. Я увеличиваю фотографию, пытаясь разглядеть год выпуска, потому что от мысли, что ей и правда нет восемнадцати, меня начинает натуральным образом потряхивать. Только вот на последней цифре лента изгибается. Не видно. Ни черта не видно. Я шумно выдыхаю, затем проверяю контакт Марины уже в другом мессенджере, в нем у Марины другая фотография. Портрет. Не сказать, что она на нем намного старше, но все же не совсем девочка, и это немного успокаивает. Я понимаю, что опять веду себя как идиот. Даже если Марина окончила школу минимум в прошлом году, то ей все равно должно уже исполниться восемнадцать. А если в позапрошлом, то и подавно. Обе фотографии я скачиваю себе на телефон. А затем безумно долго рассматриваю фигуру Марины. В теплом пальто было понятно лишь, что она очень худенькая. Среднего роста и с худыми ручками, запястья ее очень узкие, а пальцы нереально тонкие. Слишком длинные и тонкие. А на ногтях нет маникюра. На фотографии же с выпускного формы Марины невозможно не заметить и не оценить. Несмотря на худобу она очень ладная. Все к месту, все при ней, и все так, как надо. Я прикрываю, глаза, чувствуя тот самый привычный отклик, и готов уже набрать номер Марины и наконец-то ей позвонить, когда телефон вибрирует в моих руках. Я разжимаю глаза и вижу входящее сообщение от моей блондиночки. Сообщение, в котором нет ни слова. Лишь ее геопозиция. Я смотрю на время — рабочий день в самом разгаре — и, усмехаясь, вырубаю компьютер, быстро хватаю ключи от машины, пиджак и спешу покинуть кабинет. — Стас, меня не будет до завтра, — бросаю я администратору нашего отдела. Секретарем его назвать у меня язык не поворачивается. Так, парень принеси-подай. В моем отделе даже на такую должность я принял только мужчину. Чтобы никто своей красотой не отвлекал ни моих парней от работы, ни меня самого. Уже подъезжая к парку, я понимаю, что мне нужны более точные данные. Выхватываю телефон из кармана, закрываю машину, опять собираюсь набрать Марину, а затем довольно улыбаюсь. — А что, если?.. — шепчу себе под нос и иду к той скамье, где чинил колесо на детской коляске. Да, Марина указала мне на тот же парк, и теперь я ощущаю легкое чувство азарта. Ждет ли она меня в том же месте? Или вообще не ждет? Скинула геопозицию свою и сбежала? Или вообще решила поиграть со мной и даже не появлялась в парке? Мысли мечутся как ненормальные, а холод опаляет грудь. Я на ходу застегиваю пиджак, но все равно ежусь. Сегодня намного прохладнее. Сердце в груди стучит слишком нетерпеливо, а мысли путаются от азарта, и когда я ступаю на знакомую аллею, то вижу такую же знакомую коляску и… Марину. Сегодня ее волосы не прямые. Они накручены, и с такой прической она смотрится еще нежнее и еще моложе. — Привет, — смущенно шепчет девушка, как только я подхожу, а на щеках ее проступает самый настоящий румянец. Если бы она замерзла, щеки покраснели бы раньше, а не в тот момент, когда я подошел настолько близко и просто взгляд от нее оторвать не могу. — Ты очень красивая, — шепчу я так же, как и она, но готов поспорить на что угодно, что если бы и не нужно было говорить тихо, то у меня все равно не получилось бы громко. Потому что голос срывается от того, насколько же Марина действительно красива. Глава 5.1 От взгляда Степана все внутри меня обмирает. Такое до безумия странное чувство: я ощущаю словно щекотку в животе. Неужели это и есть те самые пресловутые бабочки, о которых вечно говорят? Внутри все буквально дребезжит в лихорадочном предвкушении. Предвкушении чего-то прекрасного и долгожданного. — Спасибо, — одними губами отвечаю я и все же отвожу взгляд, потому что нет никаких сил и дальше смотреть в травянисто-зеленые глаза Степана. Кажется, что я тону в них, а еще умираю от наслаждения. Никто на меня никогда так не смотрел. Даже Макс. При мыслях о муже я отступаю еще на шаг назад и снимаю коляску со стопа. Лучше идти. Хоть куда идти. Лишь бы не стоять настолько близко к Степану и глазеть друг на друга, как влюбленные подростки. Я отворачиваюсь и выравниваю коляску, шаги Степы тут же слышатся позади меня, еще мгновение — и мужчина меня нагоняет. — Она спит? — Да, пока холодно, она с легкостью засыпает на улице. Степан кивает, будто ему моя фраза о чем-то говорит, а затем, улыбаясь краешками губ, спрашивает: — Как продвигается ее ползание? — Ну, — тяну я, стараясь скрыть улыбку, и все же подыгрываю Степе, — возможно, она дала бы вам фору. Не знаю, как автомат, но игрушки в ладонях при ползании она научилась таскать на ура. — Вот недаром мне всегда мама говорила, что девчонки сообразительнее мальчишек, — Степан смеется, и я тоже перестаю сдерживать свою улыбку. Дело даже не в нашем шуточном диалоге про Леночку. Мне просто хочется улыбаться лишь от того чувства легкости и какого-то наслаждения, что плещется внутри. Разумом я понимаю, что Степа просто разгадал подход ко мне. Вряд ли Леночкой он интересуется искренне, и все же я не могу устоять и начинаю рассказывать ему всякие глупости. Словно проверяя так мужчину на прочность, и в то же время я выговариваюсь. Искренне болтаю о том, что у меня на душе. И про то, что Лена умеет, и про то, что у нее не получается, и про погоду, и даже про любителей парковать машины у бордюров, загораживая пандусы. — Иной раз так неудобно приподнимать колеса у коляски. — Да-да, я видел уже, как ты коляску приподнимала. — С лица Степана так и не сходит улыбка, а взгляд его буквально прикован ко мне. Мне даже начинает казаться, что он и не слушает меня вовсе, просто пристально смотрит, словно… любуется? — Все-таки девочки хоть и сообразительнее, но с транспортными средствами дела у них обстоят хуже. Видимо, не только с машинами. — А вот не надо, — вспыхиваю я тут же, искренне возмущаясь, — я прекрасно знаю правила дорожного движения и управляю машиной неплохо, точнее… — осекаюсь я, — ездила. — Степа вопросительно изгибает брови, и я рассказываю: — Дома… в родном городе, — тут же уточняю я, вспоминая, что Степан ничего не знает обо мне, — я ездила без прав. В одиннадцатом классе. В этот момент мои щеки начинают пылать, а во взгляде Степана появляется что-то новое, словно его интерес становится еще сильнее… гуще. Или гуще становится его цвет глаз? Такое вообще возможно? — Вот как… — Степан прищуривается. — Да, мне еще не было восемнадцати, но мама начала доверять свою машину. И ее… то есть меня не останавливали. — Взяточничество? — улыбается он. — Нет, просто… просто… У мамы и правда много знакомых. Вряд ли она давала кому-то взятку, и если бы я действительно нарушила правила или ввязалась бы в историю, то, само собой, меня бы тормознули, но так… без повода, нет. Город наш небольшой, и все знали, чья эта машина. — Да ладно тебе. А что потом? Прав, я так понимаю, у тебя до сих пор нет? — Да, в столице уже стало не до их получения и учебы. Сначала поступление. Потом не было времени, а потом… потом и денег. — Я отвожу взгляд. — Мы с мамой очень сильно поругались, а… Степан меня перебивает, не дав заговорить о муже, и я малодушно радуюсь этому. Еще не время. Да и как? Как сказать ему о том, что у меня есть не только ребенок, но и муж? — Ты поэтому подрабатываешь няней? Нечем платить за учебу? — Нет! — восклицаю я, поражаясь тому, что Степан так не понял, что Леночка моя, а еще потому, что мне впервые становится стыдно за отсутствие денег. Не только на учебу, а вообще. По Степану видно, что он ни в чем не нуждается. И что он теперь обо мне будет думать? Зачем я только заговорила о правах? О Максиме я забываю моментально. — Я не… — Я скашиваю взгляд на Леночку, пытаясь подобрать правильные слова. И прекратить этот фарс. То сестра, то няня! Но язык словно примерзает к небу, я начинаю блеять, что-то совершенно несвязное, — Она… я… Да и не только в этом дело, я же… — я не договариваю, Степан опять меня перебивает: — Или ты просто бросила учебу? — Нет, я ушла в академ. После первого семестра. Даже второй не закончила. — Настроение окончательно пропадает, и я, крепче сжимая пальцы на ручке коляски, ускоряюсь. Мне больше не хочется ни о чем говорить. Совершенно. — Прости, — неожиданно произносит Степан и кладет руку поверх моей ладони. — Даже не думал, что способен быть настолько неделикатным. Степан виновато улыбается, а я смотрю на него и никак не могу избавиться от ощущения, что он лукавит. Я уверена, что он может быть очень дерзким и прямолинейным, а со мной он словно пытается… да, быть мягче и очаровательнее. Я сглатываю и возвращаю взгляд к нашим рукам. Происходящее до безумия неправильно. Его теплая ладонь лежит поверх моей, но у меня нет никаких сил выдернуть руку из-под его. Мне тепло и уютно. Несмотря на холодный и неприятный ветер, мне хорошо. Как бы неправильно это ни было. — Степ… — М-м-м? Я оглядываюсь, он так же, как и я еще секунду назад, смотрит на наши ладони. — Давай возьмем мороженого? — Мороженого? В такой холод? — Взгляд Степана возвращается к моему лицу, пару секунд мечется, а затем останавливается на моих губах, становясь настолько пристальным, что я начинаю ощущать себя тем самым мороженым. Мороженым, которое Степан сейчас хочет съесть или хотя бы просто попробовать. До того, как оно растает под палящими лучами солнца. И ничего, что на улице адски холодно. Взгляд Степана прожигает сильнее самых ярких лучей. Глава 5.2 — Да сейчас, наверное, и не найти его на улице, — полушепотом отвечаю я, чувствуя, как пересохли губы, а в горле словно першит, но кашлять не хочется, хочется просто прикрыть глаза, приблизиться к Степану и… Господи, мне хочется, чтобы он обнял меня. И не убирал свою ладонь с моей. Осознав это, я жмурюсь, а затем, все же взяв себя в руки, натянуто улыбаюсь и заявляю: — Это, наверное, придется идти в магазин. Не стоит. — Здесь рядом есть. — Степан оглядывается, а затем кивает, словно уверившись в своих словах. — Пойдем. — Он крепче сжимает мою ладонь и подталкивает коляску. — Нет, магазин — не очень хороший вариант. Лену придется доставать из коляски, она проснется… — Я сам схожу, а ты меня подождешь. Добро? — Я киваю. — Не сбежишь? — улыбается Степан и ускоряет шаг, коляска начинает ехать быстрее, и я вместе с ними. Мне приходится чуть ли не в два раза чаще переставлять ноги. Все же Степан выше меня, ноги у него длиннее и шаг шире. Сбежать? — Нет, — отвечаю, легко улыбнувшись, а сама не понимаю, почему мне самой в голову не пришла такая замечательная идея? Сбежать.