Наш дом стоял возле самого леса, рядом с еще одним таким же длинным домом, в шесть подъездов, и несколькими короткими. Одинаковой высоты, они почти ничем не отличались друг от друга: одинаковые окна, одинаково застекленные лоджии. Я всю жизнь называла их балконами. Но балкон в моем доме был один. На втором этаже кто-то сделал себе пристройку, и вот уже пятнадцать лет, где-то в районе третьего подъезда, висит посреди стены сшитый из деревянных щитов маленький балкончик. А совсем рядом с ним растет дерево. Я решила сначала сходить посмотреть на этот балкон, а потом уже наведаться в магазин. Снег засыпал деревья, и казалось, что в феврале выросли белые листья, которые так легко сбросить – достаточно за ветку потянуть. Балкончик был на месте, ровно там, где я его помнила. И деревья росли так же близко, как сохранила моя детская память. Я подумала, что по этим деревьям легко влезать котам или еще каким-нибудь сущностям, как по ступенькам. Постояла, подождала, вдруг реально кто-нибудь полезет, – не полез – развернулась и пошла к магазину. Сетевой супермаркет находился совсем рядом с домом. Не знаю ни одного района, где не было бы такого одноэтажного магазина с красной крышей. Выбор здесь никакой. Все самое интересное расхватывают, стоит его только на полку выложить. Но самое необходимое есть всегда, даже пасту с зубной щеткой можно найти. Когда я была на той стороне мира, даже не обратила внимания на магазин: что там от него оставили мародеры? Хотя мы проходили мимо него несколько раз. Покупателей было совсем мало. Только скучающий охранник слушал причитания менеджера магазина, что одна из камер над овощами барахлит, а сервис никак не пришлет настройщика. В помещении пахло чем-то протухшим. Я быстро нашла то, что просила бабушка, и решила заглянуть к тем самым овощам, вдруг есть что свежее. Со стороны фруктов сидело темное пятно и копалось в коробке с яблоками. Плесенью и гнилью здесь пахло сильнее. Я сжала в кармане ключ и увидела вчерашнюю кикимору. Или не вчерашнюю, а просто похожую. Маленькое существо было замотано в грязные лохмотья, куриными лапками зацепилось за край коробки, а длинным носом водило по фруктам. Там, где нос касался бочка яблока или кожуры апельсина, сразу возникала гниль, фрукты вяли и скукоживались. Запах стоял просто невозможный, я зажала нос и поспешила к кассе. – Кажется, надо перебрать раздел с овощами, – сказала я девочке-кассиру, которая посмотрела на меня так снисходительно и угрюмо, что продолжать резко расхотелось. Они знают, что у них живет, но не знают, как с этим бороться. И непрошеные советы им не нужны. Возможно, когда в магазине устроят перестройку отделов, где-нибудь за батареей найдут гору тряпья и выкинут его на помойку. А если повезет, то пожилая уборщица это тряпье сожжет, сетуя, что даже на половые тряпки не пустишь. Вместе с жуткими тряпками сгорит и кикимора. Это знание пришло само от очередного голоса в голове. Как Знат вообще жил с этим радио? Из магазина я отправилась не домой, а к тому самому мосту. Чудовищному мосту из моего детства, который перекочевал в сон. Ожидала увидеть ржавую конструкцию, всю исписанную граффити и сальными шуточками, ровно такую, какую помнила. А моста не было. Его разобрали, огородив все вывеской «Реконструкция». Уже успели перестроить ступеньки, закрепили каркас для нового, чистого и целого, моста, сохранив старые каменные столбы-основы. Еще один аргумент за реальный мир, который менялся вопреки моей памяти. Не было той безысходности, нашлись те, кому мост нужен в реальной жизни. Я представила, что прихожу домой к бабушке и рассказываю, как изменился мост, а в ответ слышу: – Ну еще бы, ты когда там в последний раз была? Живешь рядом, а сходить прогуляться не допросишься. Отвлекшись на выдуманный диалог, я не заметила, как задела какую-то корягу и ободрала ботинок. В кустах хихикнули и быстро убежали вглубь леса. – Подобное притягивает подобное, – повторила я. Я шла домой и думала, что теперь буду видеть сущности за каждым поворотом, что они будут выпрыгивать на меня, показывая кривые лапы и рога. А все шло так, как шло раньше. Просто теперь я стала видеть больше причин в этом мире. Меньше всего нравилась причина запаха в магазине. Я расстегнула куртку и повесила ключ на шею, давно хотела это сделать, но слова бабушки останавливали. Меня обогнала компания на лыжах, я прислушалась к их разговорам. Один из них сломал лыжу и теперь хохотал во весь голос. На ровном месте сломал, даже сам не заметил, как это случилось. На кочку налетел, скорее всего. – Не было на той дороге кочек, – ответил один из лыжников, – я же перед тобой ехал. – Ну вот ты мимо нее проскочил и не заметил! Я хотела подольше послушать препирательства незнакомцев, но позвонила бабушка: – Ты куда опять пропала? – Она явно нервничала. – Я возле дома, – поспешила успокоить. – Хотела на мост посмотреть, а его весь разобрали на реконструкцию. – Еще бы, ты когда последний раз в лесу была? Я улыбнулась. В подъезде кто-то ругался, на пару этажей выше кричали друг на друга два женских голоса и плакал ребенок. Ругань закончилась, дверь закрылась, а ребенок продолжал плакать так же громко, как при открытой квартире. На том же этаже жила бабушкина подруга, старая вдова Фрида, у которой никогда не было детей. Несчастная женщина, говорила бабушка, ей Бог дал все, кроме возможности иметь детей. А когда у бабушки было плохое настроение, то кляла она Фриду всеми чертями и лешими, каких только вспоминала. Ребенок заливался плачем, и я не могла остановить себя, поднялась на пятый этаж посмотреть, может, у него дверь захлопнулась. На лестничной площадке никого не оказалось. Я постояла немного на этаже, в голове не было ни одной мысли. Открылась дверь в квартиру, на пороге стояла Фрида и вопросительно смотрела на меня. – Тебе чего? – Здесь ребенок плачет, – сказала я. Фрида вздрогнула: – Никто не плачет! Вали отсюда! – и захлопнула дверь. Стало тихо. Ребенок замолчал, а по стене побежали чьи-то ноги, я видела следы, но не видела их обладателя. Я немного опешила от этого приветствия: Фрида никогда не позволяла себе так разговаривать с кем-либо. Даже в период, когда ходили по квартирам, продавали картошку, Фрида очень вежливо спроваживала таких дельцов. Бабушка ждала меня возле двери, нахмурилась, когда увидела на груди ключ, забрала покупки и ушла на кухню. – А у кого ребенок на пятом этаже? – Я уже знала ответ, что ни у кого, но хотелось вернуть себя в реальность этим вопросом. – На пятом этаже нет детей, – ответила мне бабушка. Вернуть не удалось. – Там плакали, – сказала я. – Пусть плачут, не трогай их, и они тебя не тронут. – Они? – Так, все, закрыли эту тему! – прикрикнула бабушка. – Я сколько раз тебе сказала, чтобы ты в это не лезла? Еще и на мост поперлась смотреть. Ты их по всему району собрать хочешь? Никто не плакал! По крайней мере, из тех, кого надо утешать. Бабушку было уже не остановить, она грохотала посудой и ругалась на все, что только могла вспомнить. Домовой ушел в другую комнату, надоело слушать этот оркестр. Надо пойти к Фриде и спросить про Лихо, решила я, раз у бабушки его упоминание вызывает «священный» ужас, может, ее странная подруга что расскажет. – Зря-зря-зря, – закряхтел рядом домовой. – Зря-зря-зря, не лезь в это. – Почему тот, кто что-то знает, либо боится говорить, либо не хочет? – Потому что не стоит в это лезть, – пришла в комнату бабушка. – Живешь обычной жизнью, вот и живи. А эту всю дрянь не трогай. Дипломом лучше займись. – Да сколько же можно повторять одно и то же? Я была там, я знаю, что это такое. – Ничего ты не знаешь, – необычайно зло и тихо проговорила бабушка. – И не готова знать. Где бы ты ни была, обычным людям там не место! Тень выползла из шкафа в прихожей и ушла на кухню, уводя за собой бабушку. А я осталась одна. Мне даже не с кем было это все обсудить. Друзей я так и не завела, блог вести не научилась, от людей шарахаюсь как на улице, так и в соцсетях. А бабушка… Бабушка знает куда больше, чем говорит. И Фрида наверху тоже знает, кто плачет на лестничной клетке. Последняя попытка, и я пойду докучать Фриде. – Баб, поговори со мной! – О чем угодно, только не об этом, – был ответ. – Почему? Если ты хочешь меня оградить, то уже поздно, я сама в это попала. – Потому что еще рано, потому что я не хочу передавать вам все это знание. Мать твою уберегла и тебя тоже уберегу. – Баб, уже не убережешь… Я видела Лихо, я с ним боролась. Бабушкино лицо посерело, она прижала руку к груди и медленно опустилась на табуретку, так вовремя подпихнутую домовым. – Ба-аб, где твое успокоительное? – Я бросилась к всевозможным пузырькам. – Сколько капель? – Десять. Вся кухня пропахла валокордином, пока я трясущимися руками отсчитывала несчастные десять капель. – Домовому дай понюхать. Мы долго сидели в тишине. Домовой не двигался под столом, только периодически тяжело вздыхал. Бабушка катала по дну стакана оставшиеся капли успокоительного. – Есть правила. – Бабушка говорила медленно, взвешивая каждое слово. – И главное правило: чем меньше про них говоришь, тем спокойнее и им и нам. А особенно это касается Лихо. Его лучше вообще не обсуждать. Не стоит кликать беду. Я тебе рассказывать ничего не буду. И не одобряю твое желание узнать все самой. Бабушка сделала паузу и посмотрела на меня. В ее глазах было столько боли, что желания продолжать мучить ее вопросами не осталось никакого. – Но я понимаю, – опять заговорила она, – что будет хуже, если ты ничего не узнаешь. Тебе там явно что-то еще подарили, помимо этого куска камня. Извини, но ты будешь сама все узнавать.