— Забавно выглядят. Они тоже космическая раса, да? Со своими звездолетами и прочим? — Ну да, а что? — Да так, ничего. Мне просто стало интересно, а как воюют настолько маленькие существа. Он ведь даже автомат не поднимет. Эвада хмыкнул. — Конкретно эти — никак. У них в принципе нет оружия и никогда не было. — Ого… — Чтоб ты понимал — не они одни такие. В галактике из примерно ста пятидесяти разумных видов более десяти совершенно не имеют армии и оружия, некоторые никогда его не имели вообще. И еще есть такие, у которых какое-то оружие есть, чаще покупное, но которые никогда ни с кем не воевали, а свой этап междоусобной вражды прошла задолго до выхода к звездам. Кирсан почесал макушку. — А как так получается, что в галактическом содружестве полно более или менее агрессивных рас, но при этом многие не имеют оружия? Как воюют в галактике и «горе от ума» Кирсан почесал макушку. — А как так получается, что в галактическом содружестве полно более или менее агрессивных рас, но при этом многие не имеют оружия? Эвада усмехнулся. — Ладно, вот тебе короткая лекция о межгалактической политике. Понимаешь, самое-самое главное, что у тебя может быть — не армия. Военная мощь важна, но она не главная. Авторитет и репутация — вот главное. Например, «первый круг» в галактике составляют одиннадцать самых развитых, древних и сильных рас, из которых сильнейшие мы, именно Совет Одиннадцати, по сути, рулит Содружеством. Но все одиннадцать рас «первого круга» в военном отношении слабее остальных рас, если те объединятся. Мы правим галактикой не силой оружия, а силой авторитета и престижа. В галактике бывают войны, даже между членами Совета. Но есть одна особенность всех этих войн: «сильные» воюют только с «сильными». На того, у кого оружия нет вообще, напасть невозможно. — Почему? Запрещает какой-то галактический закон? — Нет, запрещают фактические реалии. Предположим, космические кошки нападают на космических мышей. Мыши просят помощи — и со всех уголков галактики сбегаются сильнейшие, например, бульдоги, волки и медведи, чтобы защитить слабых и тем самым приумножить репутацию и авторитет. Так что если у тебя чешутся руки — тебе придется найти равного противника. «Слабый» позовет на помощь «сильных» и тебе быстро разъяснят, что ты очень не прав. Война может произойти, только если обе стороны хотят воевать. Кирсан ухмыльнулся. — Блин, у меня в голове вырисовалась дюжина способов злоупотребления защитой сильных… — Не получится. Понимаешь, разделение на «сильных» и «слабых» идет не по фактической силе армии. Сильные — это, например, мы. У нас есть амбиции, мы намереваемся править галактикой, построив галактическое общество по своему разумению того, как должно быть устроено содружество высокоразвитых цивилизаций. Именно готовность проводить свою линию и стать лидером определяет нас в категорию «сильных». А вот эти бегемотики, как ты их назвал, не имеют таких амбиций. Они просто живут своей жизнью и не пытаются никому дорогу перейти. Таким образом, если две равные цивилизации имеют амбиции и соперничают — они «сильные», и потому могут воевать между собой, собирать собственные альянсы и бороться всеми возможными способами. Не переходя за грань варварства, само собой. Как только кто-то понимает, что ему не по плечу соперничать с сильными — он капитулирует и автоматически переходит в разряд «слабых». — Удобно, чтобы прекратить проигранную войну и получить передышку. — М-м-м… ты не понял. Не существует никаких списков «сильных» и «слабых». Давай на примере. Коты и мыши воюют за астероид с ценными ресурсами. И те, и другие считают, что астероид должен принадлежать им. Предположим, коты проиграли — значит, астероид достается мышам. Если на этом конфликт исчерпан — стороны начинают зализывать раны и готовиться к будущей борьбе. Они все еще «сильные», то есть имеющие амбиции и волю к борьбе. Если же мыши решат «дожать» котов — сделать это будет очень трудно в силу ряда правил войны. Например, бомбить родную планету котов нельзя, и коты могут спокойно строить новый флот. Но если превосходство мышей подавляющее и коты понимают, что им не победить — они просят помощи и тем самым переходят в разряд «слабых». Приходим, предположим, мы и жестоко наказываем мышей за агрессию против слабых. При этом мыши получают болезненный урок, но все еще остаются «сильными», а коты становятся нашими вассалами, так сказать. Термин неточный, потому что вассал не обязан платить патрону налог или помогать в войнах. Однако вассал теряет свою политическую самостоятельность и обязан содействовать патрону в меру своих сил. Например, все, что знают наши вассалы, знаем и мы, их глаза — наши глаза. Ну и престиж и авторитет сильных измеряются в том числе количеством вассалов. Чем большему количеству обитателей галактики ты помог и чем более сложные проблемы можешь решать — тем выше твой авторитет в глазах всех остальных. И тем охотнее с тобой вступят в союз и тем меньше будет желающих оспорить твое превосходство, и так далее. — Хм… А если я, предположим, позову на помощь, прикинувшись слабым, но вскоре перестану быть примерным вассалом и снова решу стать «сильным» и устроить с кем-то войну? — Ты можешь обмануть галактическое сообщество только один раз, а во второй тебе больше никто не придет на помощь. Твою планету оккупируют, уничтожат всю инфраструктуру, сожгут все библиотеки. Добро пожаловать обратно в десятый век, и в следующий раз ты сможешь снова попытать счастья в борьбе за галактическое господство только через несколько тысяч лет. В общем, сильные — это те, которые готовы сами за себя постоять. Которые борются за власть и авторитет. Ключевой элемент — воля к борьбе и противостоянию. Они могут вступать в союзы с другими такими же, если своих сил мало, и сообща отстаивать общие интересы. А если ты хочешь просто спокойно себе жить — тогда ты будешь спокойно жить и вряд ли кто-то тебя тронет, потому что в галактике масса сильных, которые ухватятся за любую возможность приумножить свой престиж и расширить сферу влияния. Недостаток один: отсутствие возможности влиять на происходящее в галактике. Но некоторым это просто не нужно. — Хм… А в чем тогда смысл войны для средних цивилизаций, если победить нельзя? — спросил Кирсан. — Это почему нельзя? — По твоим словам, как только я начинаю побеждать, прибегают балларанцы и наказывают меня за агрессию против слабого, как это ты описал в случае с мышами и котами. — Нет, не так. Если мыши победили в войне за астероид — астероид их. Все, конец эпизода. Проблемы начнутся, если мыши развяжут новую войну против того, кто уже проиграл и отступил. Причем не обязательно источником проблем будем мы: на них ополчатся все их соседи. Война как метод решения спора — это одно. Война без причины — совсем другое. Никто не потерпит по соседству варваров. — А разве закрепить победу для того, чтобы больше не воевать — не причина? — Если ты хочешь «закрепить победу, чтобы больше не воевать», путем уничтожения противника — тебя уничтожат твои ближайшие соседи. Как раз для того, чтобы раз и навсегда обезопасить себя от варвара. — Охренеть… То есть, в случае с второй мировой нельзя было доходить до Берлина и цеплять флаг на рейхстаг, потому что это варварство? Эвада покачал головой: — Как раз стоило, потому что это и есть избавление от варварского врага в виде нацистов. А если война шла по правилам цивилизованного мира — о каком закреплении победы речь? — Ну хорошо, вот смотри. Я открыл астероид. Он мой. Но это оспаривает противник и начинает войну… — Стоп-стоп-стоп. Астероид не твой, ты только думаешь, что он твой. У тебя твое мнение, у твоего оппонента иное. Твое мнение против его мнения. Если ты не готов уступить — не «он начал войну», а «вы начали войну по взаимному желанию». Это форма решения спора такая. Ты выиграл — астероид твой. Все, война окончена. — То есть, я не смогу заставить его заплатить репарации за нанесенный им ущерб и жертвы? Эвада в ответ едва не засмеялся. — Ты о чем, какие репарации? В галактике никто не знает такого слова. Репарация — эвфемизм, обозначающий грабеж, осуществляемый победившей в войне стороной в отношении проигравшей, такое проходит только на Земле, но не тут. Если ты потерял сотни кораблей и десятки тысяч жизней — это цена, которую ты согласился заплатить за владение астероидом, ее никто не должен тебе возместить. Не хочешь нести потери — не воюй, все так просто. Попытка взыскать «репарации» будет расценена галактическим обществом как грабительская война сильного победителя против слабого проигравшего. С однозначными и очень грустными последствиями для первого. Пойми одну вещь… Каким бы сильным ты ни был — ты не можешь творить произвол. Есть правила, и ты будешь играть по ним или… или в лучшем случае вернешься в десятый век. В худшем твоя цивилизация будет уничтожена, потому что вся остальная галактика сильнее тебя, и она не потерпит варварства, беспредела и произвола. — Ладно. Но по этой системе получается, что слабый ничем никак не может владеть, потому что если он не имеет армии, то и «платить» за свои права ему нечем? Эвада снова покачал головой. — Опять мимо. Война начинается в том случае, если обе стороны хотят силового решения конфликта. Если ты не хочешь конфликта, но считаешь, что ты прав — есть несиловые методы, включая разные локальные и галактические арбитражи. Наконец, «слабая» цивилизация может попросить защиты у более сильной, и тогда условные мыши будут воевать за астероид не с котами, а с доберманами, если доберманы решат, что по справедливости астероид должен принадлежать именно котам. Если мыши не согласны с этим решением, они должны позвать на помощь свой альянс, если он у них есть, и если этот альянс согласится им помогать. Или же, если мыши убеждены в своей правоте, но не могут воевать с доберманами, они могут попросить защиты у еще более сильного… Ну, допустим, у нас. И если уже мы решим, что по справедливости астероид должен принадлежать мышам, то на него будет сброшен большой десант во главе с легатом… например, с тобой. Вот так это все работает. Само собой, что при этом мыши становятся нашими вассалами. — А мы — наемными «торпедами», да? — Торпедами? — Так на Земле называют выбивателей долгов. Эвада усмехнулся. — И снова нет, потому что ни одна великая цивилизация не опустится до роли наемника. Мы отстаиваем интересы только тех, на чьей стороне правда. Да, наличие огромной военной мощи дает право самостоятельно решать, где правда, а где кривда. Впрочем, если наши решения будут постоянно расходиться с мнением остальной галактики, то это в долгосрочной перспективе приведет к падению репутации. А без репутации ты никто, сколько бы там у тебя ни было боевых звездолетов, потому что у остальной галактики их все равно больше. — Понятно, что ничего не понятно. — Ха-ха. На самом деле все не будет так сложно, потому что если коты и мыши имеют амбиции и никто не хочет становиться на сотни лет зависимым от более сильного, причем из-за никчемного астероида, они не будут звать на помощь, а попытаются решить проблему между собой. И зачастую такие «решения» носят малокровный или бескровный характер, вот как твой случай. Это, разумеется, если они совсем никак не смогут договориться о разделе. И вообще большие войны не ведутся уже давно, потому что построить космический флот немыслимо трудно и дорого. Купить устаревшую боевую технику у более развитых цивилизаций можно, но и это дорого. А потом одна война за астероид — и оп-па, ты за час потерял то, что вся твоя раса создавала или покупала десятки или сотни лет. И все, одна «победа» — и ты в жопе, на сотню лет ты сходишь с доски, и это в лучшем случае. А если ты потерял свой флот, а к тебе в гости «реликт» нагрянет — там можно вообще уйти в небытие, «реликт» способен сжечь полпланеты за считанные часы. Так что сражения с тысячами боевых звездолетов у нас можно увидеть там же, где и у вас… в фантастических фильмах. * * * После этого случая Дирк сделала вид, что никакого такого разговора в «клубе» не было, и Кирсан решил последовать этому примеру. Он продолжил интенсивно тренироваться, как профессионально, так и в спортзале, и месяц спустя вдвоем с Дирк сдал сложный полевой тест, в котором ему пришлось противостоять сильному приезжему легату. Бой происходил по стандартным правилам, если не считать того, что Кирсан в качестве коммодуля имел «Оползень» с пилотом, а противник играл без коммодуля вообще, «с базы», и к тому же располагал легкими штурмовиками, от которых приходилось отбиваться одновременно с ведением сражения. В итоге Скай и Дирк все-таки проиграли матч, хотя в финале Дирк все же удалось дорваться до ближнего боя. — Хрень полная такие «учения», — сказала Дирк, вылезая из машины на базе. — Кромсать в клочья виртуальную технику совсем неинтересно, никакой отдачи, никакого визга вспарываемой брони… — Да ты маньячка, — шутливо буркнул Кирсан. Однако пять минут спустя искин «Стратег» выдал оценку, по которой выходило, что Кирсан, находясь в менее выгодном положении и играя против заведомо более сильного оппонента, продержался дольше, чем спрогнозировал «Стратег», и набрал больше очков, чем рассчитывали командующий, офицеры и сам легат-противник. Таким образом, рядовой тест, который не задумывался как какая-то веха, внезапно обрел важность и показательность. Что было еще важнее лично для Кирсана — так это немного неожиданный интерес к его персоне со стороны девушки-программиста, или кто она там была. Звали ее Занн, и проведенная с ней ночь показалась Скаю в высшей мере замечательной наградой за все муки, старания и усилия. * * * На следующее утро Кирсан встретился с Дирк в ангаре возле «Оползня» и сразу заметил, что она какая-то нездорово-радостная. — А представь себе, мы выбрались из пеленок! — сообщила она. — В смысле? — Проект начали рассматривать всерьез. Буквально завтра мы отправляемся на совместные учения с большой интернациональной группировкой в сотне световых лет отсюда!