— Да жаловаться грех, — пожал плечами Леонид. — В отпуске вот… — А кем ты нынче работаешь? — Да все тем же, Катана, все тем же… — Подумать только, все воюешь… — А что мне еще остается? Я за всю жизнь никогда никем, кроме профессионального наемника, не был. Поздно новую профессию осваивать. А ты? — А я… я уже всё. И Леонид внезапно понял, что «всё» Катана сказал не о своей карьере, а о себе. Синкай снова улыбнулся, но его взгляд стал привычно жестким, как у того Катаны, которого Леонид знал десять лет назад. — Должно быть, сами небеса устроили нам тут встречу, — сказал японец своим шелестящим голосом. — С моей стороны очень невежливо напоминать, что за тобой должок, но сейчас я в этом нуждаюсь, а у тебя другой возможности его вернуть уже не будет. — Что ты имеешь в виду? — спросил Леонид, точно зная, что ответ ему не понравится. — Мне как раз нужен кайсякунин. — Кайся… чего? — Помощник при харакири. — Охренеть… Улыбка Катаны стала шире. — Там ничего сложного. Мечом по шее стукнуть — голова сама отвалится. Да, и просто к слову — в Японии это не считается убийством, кайсякунин не несет никакой ответственности. Я запишу на планшет последнее послание, после этого тебя даже искать не будут. Леонид тяжело вздохнул. — Так ты уже… сдался? — Вовсе нет, — покачал головой Катана. — Сдаться — это когда ты мог бы бороться, но прекращаешь. А я просто проиграл, вот и все. Путь воина — жить, когда нужно жить, и умереть, когда нужно умереть. Мой час пробил, делов-то. — И ты для этого специально сюда приехал? — Ага. Эта гора, у тебя за спиной — она особенная. Самое лучшее место. Кроме того, сюда приходят, среди прочих туристов, люди, подходящие по духу. Среди которых я надеялся найти кайсякунина. Я не чета великим людям, слишком слаб для агонии в три-четыре часа. Сказочное везение — встретить тут именно тебя. Своего рода знак, что небеса простили мне все. — Есть же куча куда более комфортных способов… — Есть, но они неправильные. Когда тебе в жизни только и остается, что умереть — хочется сделать это правильно. Я в жизни не сделал ничего такого, чем можно было бы гордиться, зато кучу того, чего не стоило делать. Вот только понял это слишком поздно. Почему-то человек устроен так, что глаза открываются тогда, когда уже ничего нельзя исправить. К счастью, я японец, и у нас харакири — последнее оправдание на все обвинения, в некотором смысле… В общем, я пойму, если ты откажешься. Ты не японец, и это может оказаться чересчур даже для тебя… Леонид тяжело вздохнул. — Это и правда чересчур. Но я всегда плачу свои долги… Хоть и не думал, что когда-нибудь мне придется платить… вот так. Итагаки буквально просиял. — Ну что ж, тогда идем. Спешить нам некуда — к вечеру поднимемся, когда там уже не будет посетителей. Два человека начали свой путь на вершину горы Каймон. Расизм и расисты Следующие три дня Кирсан провел в медблоке: «обратная связь» по нервам не восстанавливалась. — Это на сто процентов излечимо, — заверил его врач через Эваду, — просто придется потратить больше времени. Тело полностью приняло мозг — мозг не хочет принимать тело. Кирсан смог вставать с кровати и самостоятельно ходить и принимать пищу, но только при условии, что он прямо наблюдает действующую часть тела и корректирует движения, шаги и жесты. На второй день в его палату вошла девушка и на совершенно правильном, хоть и с акцентом, русском языке сказала: — Здравствуй, меня зовут Изабелл. Я буду учить тебя балларанскому языку. — Здравствуй, я Скай. Ты тоже с Земли? — Да. Девушка показалась Кирсану странной. То есть, не считая того, что у нее серая кожа, заостренные уши и янтарные глаза — ведет она себя как-то странно. С виду симпатичная: примерно как негритянки. То есть, русскому непривычен вид африканских женщин, но многие все равно воспринимаются как симпатичные. — А что такое «балларанский язык»? — спросил он, помня, что Эвада назвался вардоранцем. — Это язык, на котором говорят наши хозяева. Э-э… блджад, что⁈ Какие еще нахрен хозяева?!! По этому поводу Кирсан имел с Эвадой довольно продолжительный и непростой разговор. — На случай, если ты не заметил — Изабелл очень глупая. Интеллект граничит с умственной неполноценностью. Она не может понять сложные вещи, для нее если два индивида неравноправны — то один из них господин, а второй раб. Мы оставили попытки объяснить ей, что к чему: ей так проще. У нее отсутствует эмоциональное неприятие рабского статуса. Не видит в этом проблемы. — Это не ты говорил, что вы забираете только выдающихся? — Она — выдающаяся… по своему. Изабелл — савант, у нее крайне низкие умственные показатели соседствуют с запредельной способностью к языкам. Она знает два варианта балларанского и еще тридцать с хреном земных языков. Русский выучила за три недели. Мы сделали для нее исключение для того, чтобы упростить работу с новыми иммигрантами. Так вот, вернемся к вопросам статуса. У нас нет рабства, но при этом нет также и понятия, описывающего разницу между статусом обычного представителя расы и иммигранта. Потому в качестве костыля используются термины «надгражданин» и «подгражданин». «Над» и «под» описывают наше положение не относительно друг друга, а относительно государства, скажем так. Я нахожусь над государством, ты — под. — Это как⁈ — Давай посмотрим на твою родную страну. В ней гражданин имеет меньше прав, чем государство. Государство может законно применять к гражданину принуждение, силу и наказание. Таким образом, в своей родной стране ты был «подгражданином», находился ниже государства. Тут твой статус ровно такой же. Кирсан хмыкнул. — А как гражданин может быть выше государства? Я что-то не вдупляю, как такое может быть и как такая система способна работать. — Конечно же, никак… в случае с землянами. Но мы — не земляне. Мы находимся на уровне развития, который непостижим для большинства иммигрантов. У нас «государство» является собственностью граждан. Конечно, тут сам термин «государство» некорректен — но используем его. Давай на примере. Положим, ты идешь по Невскому проспекту, на обочине стоит полицейская машина. Ты открываешь дверцу и берешь оттуда… рацию. Это будет истолковано как что? — Хищение госсобственности… — То бишь воровство у государства. Но я не могу украсть у государства, потому что оно и так мое. Если я возьму рацию из полицейской машины — полиции у нас нет, но предположим, что есть — это будет называться «гражданин распоряжается своим имуществом». — Хм… То есть, кто угодно может просто сесть в полицейскую машину и уехать, и это будет нормально? — Ты прав наполовину: это может сделать кто угодно… технически. Только никто так не делает. И это точно не будет нормально. Если так сделаешь ты — у тебя должно быть очень веское объяснение, типа «мне понадобилось срочно отвезти в больницу тяжело раненого». Иначе ты отправишься обратно на ту самую лавочку, откуда я тебя забрал. Но тут есть момент. Если ты так поступишь — никто не удивится. А че удивляться, это же земляшка. Отправить уродца обратно и забыть. Если так сделаю я… это будет удивление и шок. Ко мне сразу прибегут врачи — проверять, что со мной не так и где я умудрился отравиться тяжелыми психотропными токсинами. Потому что здоровый я так бы не поступил. — А землян у вас совсем не уважают, да? Обидно прозвучало — «земляшка», «уродец»… Эвада вздохнул. — А за что вас уважать? За то, что каждый год куча землян гибнет от голода, или за то, что примерно столько же гибнет насильственной смертью? За первую мировую вас уважать или за вторую? За Майданек, ГУЛАГ или Хиросиму? Все гораздо хуже, чем ты думаешь. Вы воплощаете все, что мы презираем и ненавидим. Вы лживы, жадны, глупы, эгоистичны и жестоки, причем к себе подобным. Мы ненавидим вас вдвойне за то, что вы наша дальняя биологическая родня и самим фактом своего существования бросаете на нас тень. Большая часть нас, узнав, что земляне устроили ядерную войну, с облегчением скажет: ну наконец-то, туда им и дорога. — Ну тогда два закономерных вопроса… — мрачно протянул Кирсан. — Почему мы забираем к себе землян и почему сами не стерли вас с лица Земли и памяти галактики? Кирсан почувствовал, как у него вытягивается лицо. — Э-э… да, только в обратном порядке. Как ты догадался? — Ты не первый иммигрант, которому я это говорю. Ответ на первый вопрос довольно прост: мы делимся на балларанцев и вардоранцев. Одна раса, одна цивилизация, одна идеология. Но на местах есть некоторые различия в мировоззрении. Балларанцы — название нашего вида в целом и жителей нашей родной планеты — Балларана. Вардоран — вторая по населению наша планета, и мы немого иначе смотрим на вещи. Балларанцы не делают никакой разницы для двух разных землян — им все равно, кто ты и какой ты. Землянин — диагноз неизлечимый. А мы, вардоранцы, строго того же самого мнения о землянах в целом, но при этом признаем, что среди вас изредка попадаются индивиды, более-менее тянущие на определение «высокоразвитое разумное существо». А некоторым даже выдаем колоссальный кредит доверия… вот как тебе. Что же касается вопроса «почему балларанцы не уничтожат землян?» — то тут одновременно все очень сложно и в то же время просто. Мы — не вы. У нас есть четкое понимание того, как должен вести себя представитель самой развитой цивилизации в галактике и наивысшей формы разумной жизни, и мы неукоснительно придерживаемся этой линии. Если б мы стерли вас в порошок — пали бы на ваш уровень. — М-м-м… Понятно, — сказал Кирсан и подпустил в голос ехидства: — то есть, расизм в высокоразвитой галактике процветает вовсю, да? Эвада усмехнулся: — Вы, земляне, любите подменять понятия. Вот когда белый хомячок говорит, что белые хомячки лучше черных — это расизм. Когда я говорю, что белые земляне в среднем умнее негров — это научно-медицинский факт. Но негры называют этот факт «расизмом»: обвинить другого проще, чем признать свою отсталость. — И вот прямо сейчас я очень хорошо понимаю негров, — усмехнулся Кирсан. — Это немного неприятно, когда кто-то называет тебя низшим существом, а себя — высшим. — Понимание — это хорошо, но только в том случае, если оно помогает тебе сделать правильные выводы. Давай разберемся, правы ли негры… «Митохондриальная Ева», женщина, которая стала предком всех ныне живущих землян, жила в Африке примерно триста пятьдесят или пятьсот тысяч лет тому назад. Негры — первая версия современного человека, и все это время они жили в Африке в неизменном виде. Просто потому, что нашли свою нишу в природе, для жизни в которой было достаточно их уровня развития. Приспособились и устаканились. Примерно пятьдесят-восемьдесят тысяч лет назад часть негров перебирается в Европу, где белеет и проходит через горнило борьбы за выживание с более сильным и умным конкурентом — неандертальцем. Не перебивай, тут нет ошибки. Чтобы победить в неравной борьбе, бывшим неграм, а теперь уже кроманьонцам, пришлось изобрести лук, полностью освоить огонь, открыть «дышащую» глиняную посуду и приручить собаку. Таким образом был заложен фундамент будущей техногенной цивилизации. При этом неандертальцы, хоть и были умнее, не смогли сделать того же, потому что на тот момент выживали на пределе физических возможностей. У них был изъян — короткая берцовая кость, из-за чего они тратили на ходьбу на треть калорий больше, чем кроманьонцы. Когда у тебя нет лишних сил и времени на досуг — ты не изобретешь лук. Если у тебя нет лишнего куска мяса — ты не сможешь приручить собаку, ибо будешь смотреть на нее, как на еду, а не как на потенциального друга. Так что неандертальцы проиграли гонку технологий. Ну а затем европейцы строят свою цивилизацию и приплывают в Африку на кораблях, в железной броне и с огнестрелом, где их встречают все те же негры с все теми же копьями, что и полмиллиона лет назад. Таким образом, между негром и белым человеком лежит минимум пятьдесят тысяч лет эволюции, и когда негры требуют равенства и кричат о расизме — я иронично улыбаюсь.