– А вы полагаете, что Ее милость – конечная величина? – спросила я, увидела недоуменный взгляд и пояснила: – Это же не кусок хлеба, от которого одному отломил, другому, и у тебя даже крошек не осталось. Она или есть, или ее нет, вот и все. Правда, если жадничать и стараться оставить все себе, тогда она может и пропасть. – Это что за новейшие веяния в богословских теориях? – нахмурился Одо. – Никакие не веяния, просто народная мудрость. Объяснять я не стала: слишком долго пришлось бы рассказывать о пансионе, сказках старой служанки и многом другом. Данкиру не все следовало слышать. Может, потом я расскажу Одо, если он не забудет спросить. А забудет – значит, ему и не нужно этого знать. – Я слышал что-то похожее, но в иной интерпретации, – задумчиво произнес Данкир. – Кому много дано, с того много спросится, как-то так. И еще: чем больше отдашь, тем больше получишь. Звучит странно, вы так не считаете? – Ведь не хлеб и не золото отдаешь, я только что об этом сказала! – А… Ну, если речь о тонких материях, тогда конечно: ты с добром – и к тебе с добром… – Только это не работает в наше время, – проронил канцлер. Взгляд его был устремлен в пространство. – Постарайтесь не забывать об этом в приливе юношеского максимализма. Глава 20 Празднество во дворце я запомнила плохо. Впрочем… ничего особенного не происходило: церемониал я знала назубок, в танцах не участвовала, вот и все. В памяти отпечаталось, что многие дамы явились в платьях, украшенных на корсаже и на подоле у кого вышивкой, у кого самоцветами – но непременно всех оттенков красного, а сами эти украшения были нарочито асимметричными. У других я замечала ленты и банты, тоже отмеченные алыми пятнами, и недоумевала до тех пор, пока баронесса Эррен – она умело отсекала от меня чересчур говорливых гостей – не заметила моего удивления и не шепнула на ухо: – Последний писк моды. Называется – «королевский крап». Изначально было – «кровь королевы», но это как-то… грубо, согласитесь, ваше величество? Я вспомнила бомбиста, свое платье, забрызганное кровью, и только головой покачала. Кто бы мог подумать, что покушение может сделать меня законодательницей мод? Впрочем, полагаю, после сегодняшнего о «королевском крапе» забудут и примутся носить серебряные ткани… А может, станут сочетать: мода – вещь абсолютно непредсказуемая, а красное на серебре смотрится весьма недурно. – Один ушлый садовник уже представил новый сорт роз – дагнарские окровавленные. Или крапленые, – добавила баронесса. – Очень красивые цветы: нежно-кремовые в алых пестринках. Пользуются бешеной популярностью, стоят немыслимых денег – спрос заметно превышает предложение. – Когда же он успел их вывести? – поразилась я, одновременно улыбаясь очередному гостю. – Воспользовался услугами мага? – Ну что вы! Полагаю, у него росло на задворках несколько кустов переродившихся роз – бывает, знаете ли, старые сорта меняют окраску и размеры цветков с течением времени, – вот он и придумал, как использовать. Даже если ему не удастся закрепить этот сорт, он и без того сорвет немалый куш. – Вы разбираетесь в садоводстве? – Не я, ваше величество, мой супруг! В то время, когда он не пропадает в гарнизонах, он переселяется в сад. Там уже пройти нельзя, чтобы не зацепиться за его очередную колючую любимицу – кругом арки из роз, розовые аллеи, кусты роз, ползучие розы… О, это невероятно красиво, аромат стоит непередаваемый – голова идет кругом… Но вы не представляете даже, скольких садовников нужно нанять, чтобы содержать в порядке все это великолепие! – Хотелось бы мне взглянуть на ваш розовый сад, – искренне сказала я. – Для нас честью будет принять визит вашего величества, – улыбнулась баронесса. – Но, полагаю, лучше отложить его до лета. Сейчас цветут только самые стойкие сорта… Хотя, конечно, багряные розы под снегом – это очень красиво. – Не сомневаюсь. И, думаю, к лету вы как раз закончите с инспекцией больниц. Пускай не всех – это никому не под силу, но хотя бы выборочно… Нужно составить представление о том, что там творится. – Я могу сказать и так, ваше величество: сущее безобразие. На одного преданного делу врача наподобие господина Боммарда приходится сотня неумелых, равнодушных и вороватых… Только заменить их некем. – Думаю, если хорошенько поискать, то замена найдется, – твердо сказала я. – Туда идут те, кто не может заработать… хм… частной практикой, верно? Потому и воруют, что бедные люди не могут им заплатить, а жить на что-то нужно. Конечно, мои представления об этой прослойке общества могут быть очень далеки от реальности, но… – Но в целом вы правы, ваше величество. Знаете, еще не так давно, при жизни вашего дедушки, существовала система королевских больниц для неимущих. Они были, конечно, не чета военному госпиталю, но там оказывали первую помощь всем нуждающимся и не брали с них денег – платила казна. К слову, студенты-медики часто проходили там практику, если не могли устроиться подавать инструменты какому-нибудь светилу. И это кое-как работало, покуда финансирование не прекратили. – А почему его прекратили? – Война началась, ваше величество. Врачи ведь военнообязанные, их и призвали, студентов в том числе… В тех заведениях остались только совсем негодящие. Ну а после победы об этой системе то ли вовсе позабыли, то ли отложили ее восстановление на будущее… и тоже позабыли. Во время второй войны появилось нечто похожее – передвижные госпитали, но все это держалось на одном энтузиазме. И тоже не дожило до наших дней. – Я об этом даже не слышала, – призналась я. – А вы, вижу, хорошо разбираетесь в вопросе… – Пожалуй, лучше, чем мой дражайший супруг – в сортах роз, – улыбнулась баронесса. – Мой двоюродный дедушка служил по медицинской части и многое рассказывал, хотя родители мои приходили в ужас от подобных историй – некоторые совершенно не предназначены для девичьих ушей. Насколько мне известно, он до сих пор пишет мемуары, но вряд ли сумеет выпустить их в свет – там многовато подробностей, способных очернить имена признанных героев Дагнары. – Полагаю, вам нужно повидаться с этим почтенным господином, – сказала я, – и получить у него копию мемуаров. Не для огласки, разумеется! Уверена, там найдется много любопытного… Я имею в виду интересующий нас вопрос, конечно же. – Ваше величество, он с этими записками не расстанется, даже если прикажете вы лично, – покачала головой баронесса. – Лучше уж отдайте ему распоряжение набросать проект восстановления той старой системы, это его взбодрит как нельзя лучше. Ну а я доставлю старику информацию… Полагаю, после этого он забудет, что уже лет десять как пребывает на смертном одре, и вихрем примчится в столицу с докладом! – Пускай так и будет. Только скажите имя вашего двоюродного дедушки – должна же я указать его в письме… Сначала будет просто письмо – не хочу начинать с приказа. – Генерал Льерго Норинц. Отставной, разумеется. – Норинц? – поразилась я. Я видела это имя в учебниках! – Герой Двухдневной кампании?! Неужели он еще жив? – Приглашение на похороны мне пока не присылали, – серьезно ответила баронесса. – Значит, все еще изводит родню и прислугу. Нрав у него на старости лет сделался совершенно невыносимый. – Чувствую, они найдут общий язык с Боммардом… – Даже не сомневаюсь, ваше величество. – Скажите… А он, случайно, не из Вартица родом? Очень уж характерное имя… – Да, он соотечественник его превосходительства: в Дагнаре немало тамошних уроженцев. В Вартице замечательные люди, – сказала баронесса, – но невероятно упрямые. – О, у меня была возможность заметить… Я покосилась на Одо, но он изображал памятник самому себе. И Данкира не отсылал ни на мгновение, я бы заметила. В смысле, заметила бы, что тот принес хоть какие-то новости, не важно, дурные или хорошие: тогда Одо хоть как-то изменился бы в лице. Но нет, очевидно, он решил выдержать празднество до конца и только тогда лично справиться о самочувствии ее величества. Может быть, и правильно: вдруг ему недостало бы самообладания удержать лицо перед публикой, если бы вести оказались дурными? Хотя о чем я… – Думаю, вы унаследовали фамильное упрямство? – Пожалуй, так, ваше величество, пускай и по женской линии. – В таком случае убедите генерала Норинца, что он вновь необходим на поле боя с самым худшим из противников. – То есть… – С жадностью. Ленью. Равнодушием. Мне продолжать? Баронесса нахмурилась, потом кивнула: – Я поняла, ваше величество. Если потребуется, привезу его силой. Хотя, думаю, хватит даже рассказа о столичном военном госпитале и экзаменах господина Боммарда, чтобы дедушка вскочил со смертного одра и верхом ринулся в столицу! – Главное, отберите у него оружие, – искренне попросила я. – Иначе мы можем кого-нибудь недосчитаться. Возможно, это не слишком ценные экземпляры, но кто-то ведь должен заниматься грязной работой? – Не грязной, а рутинной, ваше величество, – поправила она. – Грязная, увы, выпадает на вашу долю и отчасти на нашу. – Да. Вы правы… Больше мы в тот вечер о делах не разговаривали. Баронесса представила мне свою кузину – графиню Эттари, вот и все. Они действительно были полными противоположностями: графиня оказалась небольшого роста, худой и черной, как галка, с резкими чертами смуглого лица, на котором горели черные же глаза, и порывистыми движениями. Язык у нее был весьма острый – куда острее, чем у баронессы, и я узнала много интересного об окружающих. Сказал бы мне кто совсем недавно, что я стану сплетничать с придворными дамами! Вернее, выслушивать их сплетни, потому что самой мне сказать нечего… Однако я поняла, отчего баронесса рекомендовала свою кузину в старшие свитские дамы: та была на редкость проницательна, жертв видела насквозь и могла охарактеризовать двумя-тремя меткими фразами. «Лишь бы меня не разглядела», – мелькнула мысль. К счастью, все когда-нибудь заканчивается, кончился и этот праздник. Одо сделал мне знак – можно удаляться, – и я поспешила послушаться. И без того голова гудела от обилия сведений, полученных от графини! Нужно еще как-то рассортировать их, соотнести с тем, что я знаю об указанных персонах, понять, как это использовать… «Не загадывай слишком далеко», – сказала я себе, прощаясь с гостями, и положила руку на локоть Одо. Мне показалось, он дрожит, но, конечно, это не могло быть правдой. Канцлер был даже не каменным – железным… * * * В особняке у моря было непривычно тихо и пусто. Солнце давно уже село – жаль, я не видела, мне всегда хотелось посмотреть, как оно опускается в волны. – Явились наконец! – встретил нас Боммард. Судя по красному пятну на его щеке и взъерошенным седым волосам, он успел вздремнуть. – По-вашему, у меня других пациентов нет? – Что с девушкой? – отрывисто спросил канцлер. – Спит, – буркнул врач. – Взгляните сами. Только не шумите! Данкир, сделайте их потише, не заставлять же ее величество разуваться! Мужчин – тем более, этак больной точно подурнеет… Судя по его неуклюжим шуткам, операция прошла успешно. Я уверилась в этом, увидев лицо Дагны-Эвлоры – она действительно спала, но не прежним тяжелым сном, вызванным дурманящими зельями. Мне показалось, она даже улыбается… – Вы ее что, обрили? – спросил вдруг канцлер. На королеве была точно такая же шапочка из бинтов, какую я помнила по фотографиям в газетах. – А вы полагали, я стану путаться в ее лох… то есть локонах? Ничего, волосы не руки, отрастут. Любой маг поспособствует… Пускай Данкир практикуется, раз он теперь придворный! – Каковы же результаты, сударь? – перебила я, не то, если бы Данкир ответил, вставить хоть слово оказалось бы затруднительно. – Вы… удалили опухоль?