– А главное, такую ветку в какую землю ни воткни – пустит корни и станет расти, будто для этого места и предназначена, – закончил он. – Мне не нравится, когда вы начинаете изъясняться иносказаниями, – честно сказала я. – Я ведь вам говорила, когда мы едва познакомились: скажите прямо, чего от меня хотите, а иначе мне все время кажется, будто я чего-то не понимаю, и от этого становится страшно. Знаете, больше всего я не люблю не понимать, что происходит. – Я тоже, сударыня. В этом мы с вами очень похожи. Но обсудим это позже – мы уже на месте. * * * Конечно, я не думала, что девочки сумеют узнать меня под хорошей маскировкой, да еще со взрослой прической, в дорогом платье… Максимум – отметят, что лицом ее величество и Эвина Увдир немного схожи, вот и все. И все равно волновалась. А еще – это уже было страшной авантюрой! – мне очень хотелось дать о себе знать Сэль и Юне. Я обещала писать им, когда уезжала, но возможности такой мне не представилось, да и… каюсь, я не часто вспоминала об этом обещании. Только думала: наверно, они огорчились. Или разозлились: как же, Эва уехала к счастливо обретенному отцу, наверняка богатому, вон какую карету прислал… задрала нос и даже знать о себе не дала! А может, испугались: кто знает, что со мной случилось? Вдруг господин в карете был вовсе не поверенным, а преступником, который собирает по пансионам подходящих девушек для какого-нибудь ритуала? О, мы обожали страшные истории! Но как хотя бы намекнуть на то, что я жива? Написать письмо и попросить того же Данкира отправить его из любого уголка Дагнары? Так ведь я не знаю ни одного подходящего местечка, а девочки удивятся, если не увидят обратного адреса. Наверно, канцлер придумал бы что-нибудь, но обращаться к нему с подобной мелочью мне поначалу было страшно, а потом просто стыдно: и без того хлопот невпроворот, а тут еще дурацкие девчачьи записки… Случай представился совершенно нежданно: как и было сказано, приют оказался в списке лучших, по мнению графини Ларан, более того – Сэль попала в число отличившихся учениц, а стало быть, я смогу перемолвиться с ней парой слов. О нет, не сказать правду – это невозможно, но… И ведь все равно не догадается… Вот Юна сразу поняла бы любой намек, но она никогда не отличалась любовью к учебе и оставалась хорошисткой, а стало быть, ей придется стоять в общих рядах учениц. Как же быть? Я перебрала свои сокровища – подарки девочек на прощание, среди которых были не только карандаши и красивые тетради, но и разные сувениры, и даже скромные украшения. Увы, ни один из них нельзя было не то что надеть (скажем, заколку для волос), но даже пришпилить к сумочке – это мгновенно бросилось бы в глаза. Но кое-что я все-таки придумала… На госпоже Увве лица не было от волнения, а я поразилась – такой маленькой и хрупкой она мне показалась. Не могла же я настолько вырасти за несколько месяцев? Или все-таки могла? Наряды мои обновляли регулярно, но я не следила, насколько именно удлиняют подол и рукава. – Ваше величество… – шептала она. Наверно, голос пропал от переживаний, с ней такое случалось. – Какая немыслимая честь для нас… – Ну что вы, сударыня, – я ласково коснулась морщинистой руки, – это всего лишь визит вежливости. Но право, все пансионы отличаются, и мне интересно взглянуть, как и что у вас здесь устроено. Проведете для меня экскурсию? – Как вам будет угодно, ваше величество… – По-моему, вы ее еще сильнее напугали, – шепнула мне на ухо баронесса Эррен, когда моя свита устремилась следом за госпожой Увве. – О, такие дамы крепче, чем кажутся, – тут же вставила ее кузина. Надо сказать, госпожа Увве действительно быстро взяла себя в руки. Она продемонстрировала нам кухню: кухарки застыли, не в силах даже поклониться, и только истопник, ковырявшийся в засоренном дымоходе, протер запорошенные сажей глаза, увидел меня, неожиданно встал во фрунт и отдал честь. Не знала даже, что он служил… Горничные жались к стенам, но любопытство брало верх, а самая бойкая – конечно же, это оказалась Мика! – взяла на себя труд показать дамам спальные и классные комнаты. – Извольте, сударыни, – журчал мягкий голос, а я так жалела, что не могу обнять ее, как перед отъездом! – Здесь спят старшие девочки, спальни младших дальше по коридору… – Это какие-то крайне морозоустойчивые девочки. – Баронесса Эррен повыше подтянула меховой палантин. – Совсем как любимые розы моего супруга, ваше величество: цветут они даже под снегом, да только соцветия мелкие и совсем не ароматные. – Уверяю вас, здесь еще достаточно тепло, – промолвила графиня Ларан. – Думаю, хотя бы вода для умывания не замерзает в кувшине. «Бывало и такое», – чуть не сказала я, но вовремя прикусила язык. Вместо меня ответила графиня Эттари: – Мы уже обсуждали это, дамы. «В скромности и строгости» не должно означать – в холоде и голоде. Вообще-то сказал это канцлер, я повторила дамам, а им так понравились эти слова, что их сделали девизом кампании. – Разумно. Баловать девочек ни к чему, но постоянные простуды и скудная однообразная пища им на пользу уж точно не пойдут. Но в вашем заведении, госпожа Увве, – добавила графиня Ларан, – с этим дело обстоит неплохо. Хотя я все же настаиваю на том, чтобы топили в комнатах лучше. Тут и взрослый запросто получит воспаление легких, что же говорить о детях? – Как вам будет угодно, сударыня, – госпожа Увве присела в низком поклоне. Уверена, она лихорадочно подсчитывала, хватит свободных денег на закупку дров или же придется ужиматься в другой статье расходов, скажем, починке крыши. – Если пансиону не хватает средств, ему будет оказано необходимое вспомоществование, – успокоила я, и мне послышался вздох облегчения. – К тому же, думаю, многие захотят перевести дочерей сюда, не так ли, Рина? – О, не сомневаюсь, ваше величество. Вы ведь читали доклад о качестве образования в других заведениях, не так ли? – Да, и была потрясена. Полагаю, обеспеченные люди, желающие своим дочерям лучшего будущего, не откажутся платить немного больше за по-настоящему качественное обучение. А теперь, госпожа Увве, я хочу увидеть ваших подопечных и их наставников! – Прошу, ваше величество… Она засеменила по направлению к большому залу, вся сжавшись, и я почти услышала ее мысли: что, если королева решит, будто ученицы недостаточно воспитаны? Плохо одеты? Неряшливы? А учителя?.. Все предупреждены, но ведь Агсон может понести какую-нибудь выспреннюю чепуху, как всегда в минуты волнения, а другие… Канцлер тронул меня за локоть – он прекрасно чувствовал мое состояние, – а я кивнула и внутренне собралась. И когда вошла в большой зал и встретилась взглядом с портретом Дагны-Эвлоры, только улыбнулась – так и казалось, что она следит за мной ревнивым взглядом, но мне некогда было обращать на это внимание. Гулкий вздох пронесся над рядами учениц, и они склонились в глубоких придворных поклонах, все, как одна, – наверно, их дрессировали днем и ночью, чтобы не осрамить пансион перед королевой. Я искала взглядом знакомые лица и находила – учителя, это понятно, мои однокашницы… – Какие у вас грациозные воспитанницы, – не удержалась я, и на щеках госпожи Увве вспыхнули алые пятна. – Бла… благодарю, ваше величество, – выговорила она. Надо же, тогда, в разговоре с моим мнимым отцом, она ничуть не робела, а теперь… С другой стороны, одна сиротка и дело всей жизни – есть же разница? – Их учительница манер и танцев когда-то была примой королевского балета… Дамы за моей спиной ахнули и зашушукались, а я поняла, откуда у госпожи Тассон такая осанка и изящество движений. Она никогда не упоминала, где и кем служила прежде, муштровала нас жестко и даже жестоко, зато теперь я чувствовала себя на паркете бального зала, наверно, так же уверенно, как она когда-то – на сцене. Госпожа Тассон приблизилась, заметно хромая и опираясь на трость, с достоинством поклонилась. Должно быть, уйти со сцены ее заставила травма – от этого никто не застрахован. Но неужели нельзя было вылечить ее? Кто теперь узнает… Сама она вряд ли скажет. – Богиня всемилостивая! – выговорила вдруг графиня Эттари и шагнула вперед. – Парящая над сценой! «Как лепесток весной взмывает над цветущим садом»… Сударыня, я видела ваше сольное выступление, когда была еще девочкой, и до сих пор оно у меня стоит перед глазами! – Право, не нужно… Госпожа Тассон еще сильнее сжала губы. Девочки не смели шушукаться, но переглядывались с изумлением: неужели эта сушеная старая дева когда-то в самом деле была балериной? Выступала перед его величеством? Да ведь они теперь с нее живой не слезут, пока не узнают, что да как! Я бы точно не отстала… – Я мечтала о вашем автографе всю сознательную жизнь, – сказала графиня и открыла сумочку. – И если вы откажете мне, я… право, останусь жить в этом пансионе до тех пор, покуда вы не снизойдете до меня! Ваше величество, вы ведь позволите мне?.. – Несомненно, – ответила я, глядя, как она вынимает старый снимок, уже потускневший от времени. На нем едва узнаваемая госпожа Тассон – не юная уже девушка, какое там! – действительно словно летела в немыслимом пируэте над сценой. Графиня отлично подготовилась, вот что я хочу сказать. Вероятно, она вовсе не была поклонницей немолодой балерины и даже никогда не видела ее выступлений, но какой эффект произвели ее слова! – Учитесь, сударыня, – шепнул мне Одо, и я уверилась в своей правоте. Госпожа Тассон неловко расписалась, едва не уронив живо поданное вечное перо, и отошла в сторону. Мне казалось, ее душат слезы, но позволить дать себе слабину на глазах у стольких людей? У королевы? И тем более воспитанниц?.. Нет, никогда! У кого же мне предлагалось учиться? У графини Эттари или учительницы танцев? Наверно, у обеих… Было произнесено еще несколько дежурных фраз, и, наконец, мы перешли к награждению лучших учениц. Сэль… Вот она, Сэль, стоит в первом ряду и смотрит на меня так, будто узнала. Но нет, быть этого не может, просто она чудовищно волнуется – как и я. – Сэллин Нарш, – называют ее имя, она делает шаг вперед и приседает в заученном реверансе. Даже дышать боится, по-моему, а Юна в середине шеренги изо всех сил сжимает кулаки – лишь бы подруга не опозорилась!.. Сэль подходит и снова приседает так низко, что я вижу ниточку пробора в ее темных волосах. Мы с ней одного роста, но она постаралась не опозорить госпожу Тассон – та даже с больной ногой могла показать какой угодно поклон и заставила нас выучить все, что знала сама и на что нам хватало скудных способностей… – Встань, дитя мое, – эти слова срываются легко: я хорошо помню, как называет меня Дагна-Эвлора. – Ну же, не бойся взглянуть на меня! Я ведь не какой-нибудь болотный огонек-призрак – посмотришь и не вернешься. Сэль, кажется, вспоминает наши ночные разговоры и наконец-то смотрит на меня в упор – неверяще и испуганно. Надо же, я совсем забыла, какие у нее глаза – серые с рыжими крапинками, издалека кажутся карими… Награждают отличившихся учениц обычно грамотами и книгами. Грамоты, ясное дело, были подготовлены заранее, а вот насчет книг я имела собственное мнение, а Одо махнул рукой – делай что хочешь, хватает забот посерьезнее. – О тебе пишут, что ты любишь читать, – начала я, и Сэль опустила глаза. Наверно, подумала, что сейчас ей всучат какой-нибудь справочник молодой хозяйки или сборник назидательных историй. – А о чем? – Простите, ваше величество? – пискнула она. – Ну, какие книги тебе нравятся? О приключениях, путешествиях или о любви? Сэль сделалась невозможно красной, покосилась на госпожу Увве, потом выговорила шепотом: – О приключениях, ваше величество… – Но конечно, встревать в эти приключения должны двое, не так ли? Ну же, перестань краснеть! – Я наклонилась чуть ближе и шепнула: – Сама донельзя люблю подобные истории, а потому, думаю, тебе понравится это сочинение… Кто-то из свитских подал мне пухлый томик и перо, я раскрыла книгу на титульной странице и быстро написала: «Милой Сэль Нарш». И подписалась привычным уже витиеватым росчерком, а вдобавок быстро нарисовала свой профиль – я часто рисовала его на полях черновиков, – только не с косой, а с прической. Данкир сказал, что и ее величество любит изображать красивые женские головки на подвернувшихся под руку бумагах, и я подумала – это меня не выдаст. Сэль прижала подарок к груди, неловко поклонилась, потом вернулась на свое место. Лицо ее сияло торжеством: даже директриса не посмеет отнять королевский дар! И уж непременно она поделится им с Юной… Я одарила других девочек, а затем нам пришла пора отправляться прочь. – Госпожа Увве, – сказала я напоследок, взяв руки пожилой женщины в свои, – вы являете собою пример для многих и многих. Прошу, не уроните чести вашего пансиона. – Он очень многое дал стране, – добавил канцлер не без намека. Кто его просил встревать! – Да, ваше величество… Как прикажете, ваше величество… – шептала директриса нам вслед. Я была уверена, Мика, посмотрев в окно вслед отбывающей карете, непременно если не скажет, так подумает: «А ведь точно на такой увезли госпожу Эву! Разве что запряжка поменьше была… А ее величество один в один… Ох ты, что на ум взбрело! Лучше пойду на кухне помогу…»