Госпожа Тассон тоже долго будет стоять у окна, потом отбросит трость и попробует повторить несколько па. У нее мало что выйдет, но она кивнет и еще выше поднимет голову на сухой жилистой шее: пускай ей никогда больше не парить над сценой, она все еще в состоянии научить девочек грации и изяществу. И пускай уверяют, что с таким даром можно только родиться: она-то знает, что строгая муштра кого угодно заставит держать осанку и не путать повороты в танце. Госпожа Увве закроется в своем кабинете, возможно, немного поплачет – от облегчения, что все так хорошо прошло, ни девочки, ни учителя не подвели и, кажется, произвели самое благоприятное впечатление, – выпьет глоточек ягодной настойки для успокоения нервов и займется делами. Потому как обещанного денежного вспомоществования еще нужно дождаться, а топить сильнее приказано уже теперь. И то – зима суровая… Сэль и Юна, как и остальные, тоже постоят на подоконнике, пытаясь разглядеть отбывающий кортеж, а потом займутся книгой. Остальные будут толпиться кругом и просить дать не то что потрогать королевский подарок, а хотя бы взглянуть поближе, и Сэль непременно им позволит. Но только не сию минуту, а когда сама насладится вдоволь. Думаю, они с Юной станут читать всю ночь при огарке свечи, как делала это я. И может, Юна, разглядывая подпись и рисунок на титульном листе, скажет, что Эва рисовала точно так же, только у королевы, конечно же, вышло намного красивее. А может, промолчит: вдруг они решили не упоминать больше предательницу Эву?.. – Какой вы все-таки еще ребенок, сударыня, – сказал вдруг канцлер, и я вздрогнула от неожиданности. – О чем вы? – О ваших шпионских ухищрениях. Полагаете, я не заметил? Не помню ваше личное дело, в котором, к слову, указаны имена ваших подружек? Не обратил внимания на ваш чрезвычайно таинственный вид, который вы обрели именно перед визитом в родной приют? Прошу прощения, пансион. Я почувствовала, что заливаюсь краской. – Вы догадались? – Я догадался, что вы затеяли нечто. Но что именно – увы, так и не понял. Однако вид у вас довольный, стало быть, авантюра удалась. Поэтому будьте так любезны, объясните, что вы сотворили? Написали что-то на полях этой книжки невидимыми чернилами? Вклеили вместо какого-нибудь рисунка другой, с зашифрованной надписью? Или написали этот шифр на уже имеющейся картинке? Упросили Данкира зачаровать ее на прикосновение этой девушки? Ну же, не молчите, мне в самом деле любопытно! К стыду моему, я вынуждена была признать, что ничего из перечисленного мне даже в голову не пришло. А казалось бы, столько перечитала… С другой стороны, я никогда не имела дела с настоящими шпионскими ухищрениями, как выразился Одо. Выслушав меня, он улыбнулся: – И только-то? Полагаете, они поймут? – Не знаю. Но мне стало спокойнее. – Думаю, вам станет еще спокойнее, если я скажу: эти ваши подружки уверены, что вы живы и здоровы, а счастливо обретенный отец души в вас не чает и на радостях даже пошел на поправку. – Но… как? – Очень просто. Я взял на себя труд отправить несколько записок от вашего имени. Скопировать почерк несложно… хотя о рисунках я не подумал, вернее, не догадывался, – самокритично добавил Одо. – Разумеется, к запискам прилагались подарки. – А… ответы? Они отвечали? – Конечно. Я все ждал, когда вы вспомните о своих приятельницах… Вернемся – отдам вам письма. Заранее вынужден извиниться – пришлось их прочесть, иначе как бы я отвечал? – Улыбка его стала шире, и я вдруг подумала, что в юности Одо, наверно, был тем еще авантюристом. – Ну а теперь переписка сошла на нет. Вашему батюшке доктора рекомендовали сменить климат, поэтому вы отправились в морское путешествие. Фотокарточка на палубе парохода прилагалась. – И ее подделали? – Отчего же? Снимок ваш, самый настоящий, а совместить его со снимком парохода – тоже настоящего – пара пустяков для специалиста. – Нужно было сразу вас попросить… – Отчего же не попросили? Впрочем, догадываюсь: побоялись. А потом стало не до того. – Точно так, – вздохнула я. – Я думала, вам не до таких мелочей. – Сударыня… – Одо наклонился ко мне чуть ближе. – Не может быть мелочей в таком деле, как наше, неужели вы еще не поняли? Мне вовсе ни к чему было, чтобы эти ваши подружки начали разыскивать пропавшую Эвину Увдир – не важно как, через родителей, приятелей, давая объявления в газеты… Даже разговоров о вашем исчезновении быть не должно. Вам повезло, случилось настоящее чудо – вас разыскал отец. И точка. Всевозможные пересуды – лишние зацепки для посторонних, понимаете, я надеюсь? – Теперь понимаю. – Вот и славно. Пришлете им что-нибудь из-за моря, пускай порадуются за вас. Еще, полагаю, отец вскоре выдаст вас замуж, и вы останетесь жить очень далеко от родных краев, а общение постепенно сойдет на нет… И впредь не стесняйтесь обращаться ко мне даже с такими вот, по вашему мнению, пустячными просьбами. Может статься, это вовсе не пустяки. – Конечно… Одного не пойму, Одо, как вы ухитрились скопировать манеру моего письма настолько хорошо, что девочки не заметили подлога? – не утерпела я. – Опыт, сударыня, – ответил он. – И тщательный анализ изрядной стопки ваших сочинений и эссе, которые любезно передала мне госпожа Увве – для того, чтобы новые наставники могли ознакомиться с вашим образом мыслей. Вы разве не в курсе, что эти бумаги хранятся до самого выпуска и еще несколько лет после него? Я только головой покачала и подумала: «Как мало я еще знаю!» А еще: «Неужели возможно удержать в голове столько всего?» Впрочем, живой пример этому сидел напротив, а потому выходило – вполне возможно. Только для этого нужно очень долго и очень упорно работать… Глава 23 Близилась весна – я снова не заметила, как промелькнуло время. Вернее, я просто не замечала, как оно летит: каждый день был поминутно расписан с утра до ночи. Теперь, когда я более-менее освоилась, канцлер напомнил, что образование мое далеко еще не окончено, и к прочим делам добавились еще и занятия. Что тут можно сказать… Я действительно очень многого не знала. Признаюсь, эти занятия нравились бы мне куда больше, если бы не приходилось разделять их с Дагной-Эвлорой. Теперь уже маскировали меня, и я тихонько сидела в уголке, пока ее величество внимала титулованным наставникам. Выдавать ее за некую Иду перед ними было невозможно: они слишком хорошо знали Дагну-Эвлору, и если некоторые перемены в характере резонно списывали на последствия болезни, то провалы в знаниях этим объяснить было сложнее. Хотя не невозможно, как уверял Боммард – и неизменно припоминал случай, когда один мужчина после сильного удара по голове начисто позабыл собственную тещу и суммы, которые был должен собутыльникам. И если последние отнеслись к этому с пониманием, то теща… Дагна-Эвлора была умна – она на лету схватывала то, над чем мне приходилось корпеть часами, – но очень быстро теряла интерес и явно не имела привычки к регулярным занятиям. Об этой ее особенности наставники были прекрасно осведомлены, а потому отведенное на обучение время хаотически делилось между точными науками, литературой, историей и многим другим. Мне было сложно приспособиться к такому расписанию – например, я готовилась к уроку математики, а Дагне-Эвлоре вдруг захотелось вызвать преподавателя истории, – но я не жаловалась. Даже в таком странном режиме я научилась намного большему, чем могла бы когда-либо узнать в пансионе. И даже, подозреваю, на курсах для девушек: графиня Эттари увлеклась и заявила, что прежде, чем подпускать вчерашних выпускниц пансионов к детям, следует закрепить их знания и дать узнать кое-что об этих самых детях и особенностях их поведения. Много ведь случаев, когда молоденькие гувернантки и учительницы просто не способны справиться с подопечными! И если в пансионе особенно не побалуешь, то из семей капризные дети запросто выживают чем-то не понравившуюся учительницу… Еще, добавила графиня, девушки – в особенности сироты – зачастую плохо представляют, как нужно планировать траты, а вдобавок имеют самое расплывчатое представление о собственных правах, а не только обязанностях. Поэтому необходимо вразумить девиц прежде, чем они окажутся на грани выживания и отправятся торговать собой за кусок хлеба или сотворят с собой что похуже. Я тогда вспомнила слова Одо о том, скольких нищих и безупречных вылавливают из реки, и дала немедленное согласие. Пускай не каждая отправится на эти курсы и тем более осилит всю премудрость, но… Вода камень точит, верно? «Не перегните палку», – только и сказал Одо, но возражений по сути не последовало. В конце концов, это была инициатива графини, а средства у благотворителей она изыскивать умела, так что казна не страдала от ее неуемной жажды деятельности. Впрочем, я отвлеклась. Повторюсь: Дагна-Эвлора была очень умна. Кроме того, пускай я была на полгода старше ее, учили ее не в пример лучше, и потому мне очень сложно было угнаться за нею в занятиях. Все-таки одно дело – индивидуальные занятия с лучшими преподавателями, каких только можно найти, и другое – обычные, в классе… Кажется, это забавляло Дагну-Эвлору: пусть ее до сих пор не выпускали к публике, но хотя бы так она могла продемонстрировать, насколько превосходит меня! Странное дело: еще месяц-другой назад я не обратила бы на это внимания и подумала, что так и должно быть. Не может девушка из захолустья превзойти в науках королеву – хорошо, прежнюю младшую принцессу, но все-таки это огромная разница! Теперь выпады Дагны-Эвлоры по поводу моих, мягко говоря, скромных успехов в учебе и тем более явных неудач вызывали у меня злость. Не такую, от которой темнеет перед глазами, но заметное глухое раздражение, избавиться от которого не было никакой возможности: каждый день повторялось одно и то же. И даже если мне вдруг удавалось немного вырваться вперед, в следующий раз Дагна-Эвлора с особенным удовольствием втаптывала меня в грязь, где мне было самое место… Я не жаловалась: не видела ни смысла, ни тем более особенных причин. Просила Данкира, а иногда и Боммарда объяснить мне что-нибудь, если вовсе запутывалась, но и только. Однако укрыть что-то от канцлера невозможно, и пора мне уже было это уяснить… – Вы неважно выглядите, сударыня, – сказал он мне, навестив однажды вечером. Я привыкла ужинать в одиночестве или с Данкиром (он все еще опасливо поглядывал на новую люстру), потому удивилась нежданному визиту. – Кажется, я запретил вам читать по ночам? Нэне следует сделать строгий выговор – она должна смотреть за вами, а что я вижу?.. – Я ведь не романы читаю, – ответила я. В самом деле уже и не помню, когда в последний раз брала в руки что-то подобное, разве что во время награждения учениц. – И не нужно наказывать Нэну. Она меня ни разу не застала с книгой. Я умею прятаться – еще в пансионе научилась, а здесь это в разы проще. В спальне никого больше нет, а свечу задуть – секундное дело. – От этого остается запах. – Одо подошел ближе. – Нэна достаточно опытна, чтобы его учуять. В большой душной спальне, где сопят и ворочаются два десятка девиц, его можно не уловить, но не в вашей. Стало быть, читаете вы при волшебном огоньке, а выпросить его могли только у Данкира. И вероятно, он присовокупил еще и какую-нибудь маскировку. Или, наоборот, сигнальные чары, чтобы вы успели спрятаться от Нэны. Прекрасно: она оправдана, а с этим… я еще поговорю по душам. – Только без стрельбы! Пожалуйста, не вините его… – А кого? Вас? Что молчите? Ах, киваете… Чего ради эти жертвы? У вас испортился цвет лица, – он бесцеремонно взял меня за подбородок и повернул к свету, – под глазами круги, губы потрескались… В таком виде вы намерены встречать очередную иссенскую делегацию? – Может быть, пора уже ее величеству принимать послов? – спросила я, отстранившись. – Мне решать, что и кому делать. Во всяком случае, до совершеннолетия ее величества. – Ее – несомненно, но вы забываете, что я уже почти полгода как не ребенок. Воцарилось неловкое молчание. – Я забыл о вашем дне рождения, – произнес наконец Одо. Впервые я услышала в его голосе виноватые нотки. – Не важно, я сама о нем позабыла, так здесь летит время. Недавно спохватилась, что уже весна, а… а куда пропали осень с зимой, и не упомню. – А ведь он пришелся точно на осенний праздник, – не слушая, продолжил он. – Вы, получается, вдвойне отмечены Богиней, сударыня. – Разве это плохо? Я невольно улыбнулась: в тех письмах, что передал мне Одо, девочки поздравляли меня с совершеннолетием – только тогда я о нем и вспомнила! Они ничего не могли мне подарить, но слова их были дороже всех конфет и цветных карандашей этого мира. Одо молчал очень долго. – Не нужно больше читать по ночам, – сказал он наконец. – Я не приказываю, я прошу, сударыня… – Но почему? Я же не успеваю! – перебила я, не дослушав. – Я соображаю не так быстро, как ее величество, в пансионе тоже слыла тугодумкой… но если занималась подольше, то всегда оказывалась лучше ловящих на лету! Господин Агсон говорил – это особенность мышления, и я вовсе не глупая, мне просто нужно время, чтобы все как следует уложилось в голове, а тогда со мной никто не сравнится… Или вы не желаете, чтобы я шла вровень с ее величеством? – Кажется, я готов простить Данкира за его слова о девичьей ревности, – произнес Одо, и я опешила. – Теперь она, судя по всему, выражается в тяге к знаниям… Сударыня, Эва – именно из тех, кто схватывает на лету. А еще ее учили намного дольше и серьезнее, нежели вас – в пансионе госпожи Увве. Неудивительно, что она знает больше и легче воспринимает новый материал! Вы же стремитесь наверстать упущенное самостоятельно, портите себе зрение, не спите ночами, а чего ради? – А ради чего меня посадили за парту буквально рядом с ее величеством? Я думала, двойник должен быть хотя бы не глупее оригинала! – Вы не глупее. – Да, только не понимаю элементарных вещей: вы верно сказали – в пансионе такому не учат, а заново объяснять это какой-то Иде господин профессор не станет! Но в книгах все есть, я разберусь и выучу. – Я отвернулась. – Это касается точных наук. История, литература… с ними совсем легко. А вот с языками совсем плохо, Одо. Нас учили двум, я могу кое-как изъясняться на них, но… едва-едва. Я еще когда об этом думала… – И не сказали мне, конечно же. – Я сначала решила: ее величество знает несколько языков, так вдруг с ее памятью и это знание перешло ко мне? Но нет… Как видите, прочие науки тоже сами собой в мою голову не переместились. Канцлер молчал и смотрел в сторону. О чем думал – неведомо, но сказал наконец: – Это была скверная затея.