– Нет, – удивленно ответила я. – Она разве что немного извивается, как лента, если ее бросить на пол. В самом начале… да, показалось, что она круче, чем дворцовая или та, другая храмовая, а теперь вроде бы стала обычной. И я просто не вижу, где она заканчивается. Как будто упирается в небо, а там уже ничего не разглядеть – луна, звезды, ступени тоже сияют. Жаль, вы не видите: очень красиво! И внизу тоже – целое море огней. Наверно, с самой высоты будет видно всю столицу, как думаете? – Возможно. – Одо посмотрел под ноги, но сияния явно не заметил. Пробормотал едва слышно: – Ну что ж, оценим вид сверху… если доберемся. «Короткая лестница с крутыми ступенями, – мелькнуло в голове. – Как… как жизнь Эвы? А моя тогда на что же похожа? Одо говорит – закручена винтом, и в самом деле – разве не дала она крутой поворот? Но я-то вижу совсем иное! Ах, хватит рассуждать, иди вперед!..» Только не думать о дурном никак не получалось, и я сказала: – Как странно: мы уже должны были оказаться далеко от площади, а она все равно под ногами. – Магия, – обронил Одо. – Чрезвычайно полезна и чрезвычайно опасна. И я не доверяю тем, кто ею владеет. – Только не нужно устраивать гонения на магов, очень вас прошу! Тот же Данкир – вполне хороший человек, и вообще… – Что – вообще? Он вам нравится? – Одо, я вас в тот раз не очень больно ударила? – кротко осведомилась я, и он вдруг засмеялся – впервые на моей памяти. – Что забавного я сказала? – Ничего. Вы сами делаетесь очень забавной, когда злитесь, потому что не умеете. – Злиться не умею?.. – Ну да. Я это сразу заметил. Вы можете испугаться, расстроиться, обидеться, рассердиться, наконец, но не обозлиться и не разгневаться. Удивительное свойство для девушки, выросшей в приюте. – Пансионе, когда же вы запомните! – Ну вот, я же говорил. Вы сейчас не злитесь. Немного сердитесь, не более того. – Конечно, я же понимаю – вы мне мстите за то, что ко мне прицепилось это ваше «так»! – Знаете, я еще не дошел до того, чтобы мстить девушке, которая годится мне в дочери, тем более из-за такой ерунды. Я помолчала, потом сказала: – Воспитанницы пансиона не имеют права на такие чувства, Одо. Что получится, если гувернантка или учительница всерьез обозлится и примется кричать на хозяина, его жену и детей и бить посуду? – Перед гувернанткой Орны трепетал весь дом, включая моего отца: она умела гневаться шепотом, и это впечатляло. Словом, не нужно обобщать. Конечно, вас учат держать чувства в узде, но они от этого не пропадают вовсе. Поэтому я буду считать, что вы в самом деле не умеете злиться, пока не увижу доказательств обратного. И довольно болтать, поберегите дыхание. Ступенька за ступенькой ложились под ноги, а конца-края лестницы все не было видно. Кажется, мы не добрались еще и до середины. Именно там кара настигает самозванцев… – Пить хотите? – спросил вдруг Одо, придержав меня за локоть. – Откуда вы… – Запрещено брать с собой оружие, но никак не фляжку с водой. – И не леденцы с орехами. – Я показала ему полную горсть сладостей: в дамских платьях довольно объемные карманы, хотя многие об этом не догадываются. И фляжка у меня тоже была, только я не стала говорить. – Графиня Эттари сказала, они могут поддержать силы. – Прекрасно, припасов у нас достаточно, – едва заметно улыбнулся Одо. – Да, но побережем их. Я еще не хочу есть, а пить… один глоток, хорошо? – Хоть десять. Это только для вас. – Одо… – Вы полагаете, для себя я ничего не припас? Не первый раз ведь иду. Я чуть не поперхнулась от такого признания. И от удивления тоже: Одо был как-то странно весел. Я подумала бы, что он пьян, но не могла уловить запаха, да и не позволил бы он себе подобного… В книгах писали: висельники перед смертью тоже, случается, балагурят и шутят с охраной и палачом – от страха. Неужели даже Одо боится? Не за свою Эву – ее нет больше, не за судьбу Дагнары, просто – за себя самого? «Что же он, не человек?» – подумала я тогда и снова пошла вверх. Приостановилась еще на мгновение и сбросила туфли. Пропадут – и пес с ними… – Что это вы вдруг? – Вы когда-нибудь пробовали ходить на каблуках по лестнице? Ответа не последовало. Не знаю, сколько мы шли. Пробовала считать минуты, но сбилась. Ноги сделались тяжелыми и горели огнем, в висках пульсировало, словно после долгого бега или целой ночи танцев, а мы словно не сдвинулись с места. Все так же сияла впереди бесконечная лестница, светилась внизу полная народу площадь… «Может быть, это и есть кара для самозванцев? – промелькнуло в голове. – Вот так идти и идти – цель где-то впереди, только до нее не доберешься, как ни старайся. А потом упадешь без сил и умрешь: если время здесь идет по-своему, снаружи никто и не поймет, что ты поднимался несколько суток, а не жалкий час…» – Интересно, кто снимает отсюда тела самозванцев? – это вырвалось само собой. – Пишут, они оказываются внизу сами собой. – Удобно… Одо, давайте остановимся. Дышать трудно. Присесть ведь нельзя? – Не знаю. Я бы не стал рисковать. Лучше так… Он взял меня в охапку, приподнял – совсем невысоко, но и того хватило, чтобы немного дать отдых ногам. Я обхватила его за шею и, глядя вниз на столицу, думала: Одо ведь донес бы меня на руках, если бы мог. Вот только не имел права – ведь это мое Восхождение… – Зря вы сняли туфли, – сказал вдруг он. Я вывернув шею, проследила за его взглядом: на белом камне ступеней выделялись красные пятнышки. Надо же, я и не заметила, что стерла ноги в кровь… И как это вышло? Ступени такие гладкие, что гляди не поскользнись! Одо отпустил меня и приказал: – Дайте сюда ногу. – Которую? – Откуда я знаю, какую именно вы поранили? – Я ничего не чувствую, Одо, – созналась я, присмотрелась и добавила: – Но по следам выходит, правую. – Вот ее и давайте. Он снова склонился передо мной, – ох, как неудобно делать это на лестнице! – поставил мою ногу себе на согнутое колено, осторожно ощупал ступню, мрачно взглянул, когда я невольно хихикнула от щекотки. Потом вынул платок, смочил уголок из фляжки и протер кожу – щипало ужасно, и я не сразу сообразила, что это другая фляжка, и в ней вовсе не вода, – и наконец перевязал мне ногу тем же платком и встал. – Если что, нижних юбок у меня хватит на повязки для обоих, – храбро сказала я. Идти было неудобно, узел немного мешал, но, право, это не имело никакого значения. – Снаружи ведь никто не увидит этого безобразия, верно? – Надеюсь. К тому же я не собираюсь снимать сапоги. Идемте. Мы шли и шли, и я понимала, что скоро упаду без сил, не дождавшись той пресловутой середины лестницы, на которой гибли самозванцы. Даже Одо дышал тяжелее обычного и не возражал, когда я просила приостановиться на минуту. – Будто что-то тянет назад, – выговорил он во время очередного «привала». – Вначале было не так. – Но что? Не фляжка же ваша с огненным пойлом, – не удержалась я. – Нет, в тот раз она тоже была при мне, – не принял Одо шутки. – Оружия нет. Что вы так смотрите? – Просто… хотела напомнить вам об обещании, которое вы решили не сдерживать. Но передумала: какой смысл, если у вас нет ни револьвера, ни даже ножа? – У меня пока что обе руки на месте, поэтому, если иного выбора не останется, я просто сверну вам шею. – Ладонь Одо легла мне на затылок, и я невольно вжала голову в плечи. – А обо мне не беспокойтесь. Я не боюсь ни смерти, ни боли. Странно, что вы ее боитесь. Вас что, избивали в этом вашем… пансионе? – Нет. То есть… иногда, – созналась я. От его горячей руки дурнота и ломота в висках отступали, и мне не хотелось шевелиться. – Но это такая ерунда… Я потому и боюсь, что не знаю настоящей боли и даже представить не могу, насколько это страшнее розог или там ударов линейкой по пальцам… – Интересные у вас выверты сознания. Идемте, Эва. Я не хочу ночевать на этой клятой лестнице. «Верно, скорее бы…» – подумала я, а Одо вдруг произнес: – Вот оно. – Что? – То, что тянет меня вниз. Он сдернул с шеи цепочку с кулоном, покачал его на ладони… выронил на ступени – подвеска рассыпалась пылью, которую тут же унес невесть откуда взявшийся ветерок. – Одо! Зачем вы?.. Это же память Эвы – и память о ней! – Нет. Просто колдовская игрушка. А все, что мне нужно помнить, у меня вот тут, – он коснулся виска. Потом встряхнул головой и подобрал мой треклятый шлейф. – Кажется, в самом деле стало легче. Идемте. «Пожалуйста, пусть это закончится! – взмолилась я, когда мы снова остановились. – Хоть как-нибудь! Я не могу больше идти!» И вдруг мне вспомнилась госпожа Тассон: словно ее тень встала рядом со мной.