потом? — спросила Вера, цепенея от страха за своего питомца.— Мама уже решила ради спасения сына вернуться в Россию. Ральф предложил попробовать последний вариант, и он, неожиданно для всех, сработал, и у фрау Рильке появился еще один ученик немецкого языка.— Кто?— Вообще-то это сюрприз, который я приготовил для встречи, но ладно, сейчас пошлю тебе по электронной почте, лови.Вера зашла в почтовый ящик и обнаружила там свадебную фотографию. Вспомнилось бессмертное ильфо-петровское: «Молодая была уже немолода». Очень худая женщина с модной короткой стрижкой выглядела лет на шестьдесят, а рядом то ли от счастья, то ли от изобилия пива с баварскими сосисками лоснился круглолицый бюргер. Тут же стоял улыбающийся Арсений, счастливая Наталья и Ральф, которого Вера видела один раз в жизни — в день отъезда Сени в Германию.— Кто это?— Мое лекарство от депрессии.Вера всмотрелась в радостное лицо немца: веселые молодые глаза, мушкетерская бородка… Не может быть!— Кузьмич?Вера вспомнила, как через год после смерти отца забежала в мастерскую Кузьмича и встретила там совсем незнакомого человека, который о старом хозяине ничего не слышал. Вроде выехал куда-то, а мастерская, принадлежащая худфонду, перешла к новому владельцу. А он вон куда выехал.— Кузьмич — мой спаситель. Не представляю, что бы я без него делал. Он так быстро освоился здесь! В принципе мир искусства везде одинаков: хорошо то, что имеет спрос. Это было на нашем вернисаже у театра, это происходит и здесь, в Германии. Я тебе не рассказывал, как мы с Кузьмичом зарабатывали деньги? Помнишь, как я пришел к вам с Катей с копиями картин Малевича?В маленькой библиотеке было только три альбома с репродукциями всемирно известных художников: Казимира Малевича, Эль Греко[18] и Джотто[19]. Сене очень хотелось доказать своим подружкам, что он тоже способен нарисовать шедевр. Картины Эль Греко и Джотто казались слишком сложными, а вот Малевич… Его четко организованная композиция создавала иллюзию простоты. Однако, провозившись до вечера, Сеня понял, что попытка создать шедевр провалилась. Вроде все фигуры были на месте, но если у Малевича чувствовалось движение, Сенин рисунок был мертвым и статичным. Вот тогда-то он и побежал к Вере за помощью.Позже, работая с Кузьмичом, Сеня вернулся к копированию картин, но теперь он писал Эль Греко и Джотто. Копии маленького художника нравились посетителям городского вернисажа, в особенности туристам из Германии, каждую неделю приплывавшим в город на большом белом пароходе. На полученные деньги маэстро с учеником покупали холст и краски, чай, печенье и сахар, а остальные делили пополам.Когда Сеня уехал, Кузьмич еще некоторое время продавал остатки Эль Греко и Джотто, а потом потихоньку стал возвращаться к прежнему полуголодному состоянию свободного художника. Именно тогда на горизонте появился Ральф с замечательным предложением отправиться вслед за талантливым учеником на родину Дюрера[20] и обоих Лукасов Кранахов — Старшего и Младшего[21]. Надо ли говорить, что скорый на подъем художник согласился, практически не раздумывая?В Германии Кузьмичу быстро удалось заставить, как он выразился, «придуривающегося больным» ученика взяться за ум и, повторив подвиг барона Мюнхгаузена (тоже, кстати, немца), вытащить себя за волосы из болота депрессии. Счастливый Ральф нашел друзьям мастерскую, снабдил всем необходимым, выдвинув при этом только одно требование: фрау Рильке будет по-прежнему находиться с ними.Вскоре Кузьмич уже довольно сносно говорил по-немецки, Арсений старался ни в чем не отставать от старого учителя, а стены мастерской в изобилии украсили копии Джотто и Эль Греко. Верный старым традициям Кузьмич быстро нашел покупателей, и у троицы начали водиться деньги — хватало даже на то, чтобы иногда сводить фрау Рильке в ресторан.Однако когда в сентябре Сеня пошел учиться в академию, его отношение к подобному «бизнесу» резко изменилось. Он категорически отказывался плодить копии — ему хотелось писать только свои картины. На безрыбье и рак — рыба! Когда запасы копий подошли к концу, Кузьмич стал искать покупателей для Сениных картин. Но тут упрямый Маэстро выдвинул еще одно, очень жесткое условие: он категорически запретил хотя бы косвенно упоминать о синдроме Дауна, хотя, по мнению Кузьмича, на этом можно было срубить неплохую капусту. Сеня и сам читал, как на одном из аукционов полотно, написанное талантливым молодым художником, было оценено гораздо ниже, чем картина, нарисованная настоящим слоном.Сеня рисовал теперь гораздо меньше, больше времени уделял книгам. Только сейчас он понял страстную любовь Веры к чтению. Он читал обо всем, что имело хоть какое-то отношение к искусству. Сначала многое было непонятно, и здесь опять большую роль сыграли знания Кузьмича. С терпением, в котором слились воедино отеческая забота и материнская нежность, он объяснял воспитаннику трудные моменты. По выходным троица по-прежнему колесила по музеям и картинным галереям Германии. Во время этих поездок Сеня стал замечать перемены в отношениях между Кузьмичом и фрау Рильке. И когда к Новому году старый художник заявил:— Знаешь, я, вроде, того… Женюсь… — Сеня нисколько не удивился.Конечно, у юного художника не все шло гладко. Бывали творческие взлеты и падения, но не такие глубокие, как в первый год жизни в Германии.Вот и сейчас. Он ведь точно помнил свое ощущение при виде бегущих по монитору строчек. Эту яркую вспышку света, брызнувшие из глаз слезы!— Слезы… Постой, Верочка, точно… Там же были слезы!.. Извини, я на минуточку…Вера улыбнулась — похоже, Арсений закончит эту картину.Глава 18Полдня Катя с Донским провели в постели, а потом он куда-то засобирался. Катя надеялась, что Саша подвезет ее до дома матери, но он очень торопился, и девушка решила не настаивать. Пусть себе едет — она заодно пройдется по магазинам. Вера не знала точно, когда освободится от своих малолетних пациентов, но сегодня Катя не испытывала привычного нежелания встречаться с матерью без сестры. Даже наоборот, во время последней встречи она была заинтригована произошедшими в облике матери изменениями и хотела узнать их причины.— Катюша, здравствуй, доченька! Как же ты изменилась! Стала настоящей бизнес-леди! — в голосе матери не было насмешки. Впрочем, Катя и сама знала, что общение с Элеонорой Андреевной не прошло для нее даром.— А сама! Да тебя не узнать! Помолодела, похорошела, рассказывай, как ты дошла до жизни такой!Мать слегка изменилась в лице.— Да вроде все по-старому, — ответила она.Но Катю уже трудно было провести — за последние месяцы она как будто повзрослела, из юной девушки превратилась в женщину, способную разобраться, что к чему. Вот и сейчас, глядя в смущенное лицо матери, каким-то шестым чувством она поняла: да ведь, похоже, у той появился мужчина!— Уж не влюбилась ли ты? — спросила она.— Что ты, какая любовь в мои годы!— Самая настоящая! Дети выросли, можно и для себя наконец пожить.— Катя, ты правда так думаешь?— Конечно!— И как… Как ты к этому относишься?— Я только рада! Наконец-то у тебя найдется более подходящий объект для воспитания, чем взрослая дочь.— Знаешь, я боялась тебе об этом говорить, думала, ты будешь против…— Как же можно быть против того, чтобы твоя мать была счастлива?— Спасибо тебе! Ты голодна? Может, чайку попьем, хочешь?— Есть не хочу, чаю выпью. А ты мне все подробно расскажешь.— А ты? Верочка говорила, что у тебя свадьба в апреле. Познакомишь хоть с женихом?— Конечно, обязательно! — заверила Катя, а сама вспомнила, как скривился Донской, когда она предложила ему заехать познакомиться с будущей тещей. Он сказал тогда, что эта радость от него никуда не денется.— Это все Верочка, — сказала мать, разливая чай.— Вера нашла тебе жениха?— Нет, не то чтобы нашла. Он сам нашелся. Только мы с Верой поговорили, как буквально через пару дней раз — и появился.— И откуда же он появился?— Ты не поверишь! Он все время был рядом! Живет в соседнем подъезде, даже здоровался со мной почти каждое утро. Только я не обращала на него никакого внимания. А потом поговорила с Верочкой — и обратила.В это время зазвенел звонок — пришла Вера.— О, чай! — обрадованно потерла она руки. — Я так замерзла.— Так зима же! — улыбнулась Катя.— Вы тут секретничайте, а я пойду, — сказала мать, — мы на концерт собрались.— На концерт? — у Кати глаза на лоб полезли. Она привыкла, что мать в последние годы живет затворницей.— Да, вот пригласили меня. Я же не знала, что вы придете, а отказываться было уже поздно, — в голосе матери звучали виноватые нотки.— Конечно, иди! — подскочила Вера. — Мы тебя обязательно дождемся, а нет, так завтра поговорим. Ты сегодня отлично выглядишь, эта помада тебе очень идет!— Скажешь тоже, — смутилась мать.— Посмотри на себя в зеркало! — Вера потащила ее в коридор. — Ну посмотри — разве не красавица?Мать кивнула.— Красавица, красавица. Вы мои красавицы. Хоть на свадьбу мать не забудьте пригласить!— У нас по старшинству — мы только после тебя, — засмеялась Катя.Ей казалось, что впервые за всю свою не такую уж короткую жизнь она так легко разговаривает с матерью — не как ребенок, который вроде еще ничего плохого не сделал, но для профилактики должен быть строго предупрежден о возможных последствиях, а абсолютно на равных. И такое общение ей нравилось гораздо больше. «Когда у меня будут дети, — подумала Катя, — я буду общаться с ними только так — как с друзьями, а не как с малолетними преступниками, за которыми нужен глаз да глаз».— Ну как, понравился тебе Саша? — спросила Катя, когда мать ушла.— Главное, чтобы он тебе нравился. Вроде симпатичный, веселый, душа компании.— Да уж, душа, — Катя вспомнила, как вчера эта «душа» орала на Анечку. — Бывают моменты, когда мне кажется, что я его совсем не знаю. Словно это совершенно чужой, незнакомый мужчина. С тобой когда-нибудь бывало такое?Вера пожала плечами.— Я иногда думаю, — продолжала Катя, — что он — именно тот человек, о котором я мечтала, а иногда боюсь его. Он как два абсолютно разных человека. Один — замечательный, умный, веселый, любит меня. А другой… У Саши очень сложные отношения с отцом, не знаю подробностей, но периодически у него происходят акции протеста, и тогда лучше рядом не находиться. Знаешь, Вер, меня все чаще волнует вопрос, подходит он мне или нет…— Что ты вкладываешь в понятие «подходит»?— Я не думала об этом. А ты?— Я? — Вера задумалась. Вспомнился Никита. — Наверное, если рядом с человеком чувствуешь себя хорошо, значит, это правильный человек, и он тебе подходит.На улице стало совсем темно, остыл приготовленный матерью чай, а сестры все сидели на маленькой кухне, не зажигая свет, и разговаривали о жизни.Катя рассказала о «Нике», о предложении Элеоноры перейти работать к Донскому-старшему, о том, что, с одной стороны, она очень этого хочет, с другой — Александр никогда не согласится.А Вера ничего не рассказывала. Она смотрела на повзрослевшую сестру, отметила ее новую манеру жестикулировать, безупречный маникюр и два кольца — тоненький ободок со сверкающей звездочкой и перстень с красно-коричневым камнем. Когда хронометр на Верином запястье показал двенадцать, она позвонила Тищенко и попросила приехать за ней. Недавно Олег завел новую традицию: по воскресеньям все обитатели Доброго дома собирались за завтраком в столовой, обсуждали итоги прошедшей недели и делились планами на новую. Вере очень не хотелось эту традицию нарушать.Александр уже жалел о том, что отпустил Катю одну — сидеть в выходной день в пустой квартире было невыносимо. «Ничего, — злорадно думал он, — зато завтра я отыграюсь». Однако мысли о предстоящей встрече с Полиной раздражали. «Надо кончать эту канитель! Надоела уже!» — подумал он.В ожидании подруги Саша уже несколько раз выбегал на балкон, молниеносно выкуривал сигарету на пронизывающем ветру, всматриваясь в темноту — не идет ли Катя. В один из таких перекуров он, наконец, с радостью заметил, как из «Жигулей» вышла его будущая супруга и быстрым шагом направилась в подъезд.Саша сел на диван, скрестил руки на груди и надел на лицо обиженное выражение, однако при виде смеющейся Кати не смог усидеть на месте, подскочил, сгреб девушку в объятия.— Кать, ну что так долго? Я уже второй вечер сижу и жду, когда же ты придешь!— Извини! Я же звала тебя! Сам не захотел! Если бы ты знал, какая у меня замечательная сестра! — Катя мечтательно закрыла глаза и покачала головой. — С ней поговоришь — и чувствуешь себя совсем другим человеком. Гораздо счастливее!«Дурак! Я же понял это с самого начала! Надо было хватать ее там, на объездной, и никуда не выпускать!» — подумал Донской, с досадой выпуская Катю из объятий.— Завтра твоя очередь меня ждать — позвонил потенциальный заказчик, у меня вечером встреча.— Хорошо, — Катя кивнула, — я понимаю. Бизнес есть бизнес. Иногда приходится жертвовать личной жизнью ради дела.При этих словах она скорчила такую смешную гримаску, что Саша против воли почувствовал, как досада вместе с мыслями об упущенной Вере отходит на задний план, а на смену ей приходит желание обнять покрепче стоящую напротив и пахнущую морозным воздухом Катьку. «Я буду последним дураком, — думал он, зарывшись носом в ее холодную макушку, — если потеряю такое сокровище».За завтраком Ромка с Лизой устроили веселую возню. Однако во взгляде Олега, наблюдающего за играми отпрысков, не было ни капли упрека. Он созерцал весь этот балаган с видом большого мудрого кота, блаженно щурящегося возле теплой печки.Однако как только завтрак был окончен и дети с шумом унеслись, он вновь превратился в привычного Васильченко — собранного и волевого.— Что там с Петровой? В среду суд!— Как в среду? Так скоро? — Вера была абсолютно не готова. Ей казалось, что у нее еще есть немного времени.— Да. Адвокат же говорил, неужели ты прослушала?Вера вспомнила буратиноподобного Алексея Сергеевича. Может, он и действительно называл какие-то сроки, но она до такой степени погрузилась в воспоминания о двух встречах с Петровой — в больнице и у следователя, что вполне могла пропустить такую важную информацию.— Мне надо поговорить с мальчиком и с бабушкой, но только без Галины. С бабушкой, я думаю, это получится, а вот с Вовкой — не уверена. Мать от него практически не отходит. Разве только если вы поможете.— Не вопрос. Говори, что надо сделать.Через час Олег с Верой в сопровождении галдящих, словно только что вылупившиеся щеглы, детей, с пакетами вкусностей ввалились в палату Вовки Петрова.При виде Васильченко губы Галины слегка дрогнули в улыбке.— Господи, куда же столько еды? — смущенно спросила она.— Медсестры тоже есть хотят, — резонно возразил Васильченко и обратился к Петровой, с ходу беря быка за рога, если, конечно, слова «бык» и «рога» подходят к данной ситуации. — Не могли бы вы уделить мне пару минут?Галина бросила молниеносный взгляд на Веру и, видимо, решив, что в присутствии детей она не станет говорить с Володей об отце, встала. Однако она явно недооценила Верины способности. Как только Олег с Галиной покинули палату, Вера попросила Лизу поискать дежурную медсестру и передать ей один из пакетов. Лиза с радостью согласилась, Ромка потянулся следом.— Володя! — сказал Вера, как только они с мальчиком остались в палате вдвоем. — Я хотела поговорить с тобой о твоем отце.— Он мне не отец! — сказал мальчик и отвернулся к стене.— А кто?— Чужой человек.— Он всегда был таким или стал чужим после каких-то событий?— Всегда. Только сначала я не знал, а потом услышал, как он говорил маме, что я не его сын.— Может, ты его чем-то разозлил? Знаешь, ведь так иногда бывает.— Нет, не разозлил. Как я мог его разозлить, если он с мамой разговаривал? Я совсем случайно услышал! — он повернулся к Вере, посмотрел на нее умоляюще. — Мне не хочется о нем вспоминать. Так хорошо, что он не приходит ко мне в больницу!— Мама не говорила тебе, что он заболел?— Нет. Ну и хорошо.— Разве можно быть таким жестоким? Он обижал тебя? Бил?— Разве можно обижать чужого ребенка?— Он наверняка покупал тебе игрушки, конфеты.— Вы же принесли конфеты чужому ребенку! — выкрикнул мальчик.— Нет, — Вера покачала головой, — ты зря так говоришь. Ты нам не чужой.В это время дверь распахнулась — вернулись Лиза и Ромка.— Лиза, — обратилась Вера к воспитаннице, — скажи, пожалуйста, Володя нам чужой?Та на миг остолбенела.— Как же чужой? Почему? Он наш! Наш братик! Правда, Ромка?— Ыоооо! Ыоооо! — подтвердил юный Васильченко.А Лиза подбежала к лежащему на кровати мальчику, села рядом на корточки, заглянула в глаза:— Я знаю, почему ты так подумал — мы редко к тебе приезжаем. Прости, пожалуйста, — голос ее задрожал. — Вера Петровна, — Лиза повернулась к Вере, в глазах девочки стояли слезы, — давайте заберем его к нам домой, пожалуйста! Ведь ему тут плохо!— Ну почему же плохо? К нему мама каждый день приходит!— Вы не понимаете! В больнице всегда плохо! Ну пожалуйста!— Лиза, ты кричишь на весь этаж! — сказал, заходя в палату, Васильченко. Следом за ним тенью проскользнула на свое место у постели сына Петрова.Вера увидела, как она взяла ребенка за руку, словно хотела таким образом убедиться, что у него все в порядке. Очевидно, этот жест успокоил мать, она даже чуть слышно вздохнула с облегчением.Посидев еще несколько минут, Васильченко решительно посмотрел на часы и встал.— Нам пора, — заявил он, обращаясь к Петровой. — Подумайте о моих словах.— Может, еще немножечко посидим? — взмолилась Лиза.— Извини, мне действительно надо ехать. После обеда приедете с Кристиной, хорошо? — весь вид Олега говорил о том, что смысла пререкаться нет.В машине Васильченко не проронил ни слова. Вера поняла, что они едут к бабушке незадачливого самоубийцы Наталье Леонидовне.— Верочка! Дети! Здравствуйте! — радостно приветствовала она гостей. — И Олежек с вами!По этому «Олежеку» Вера поняла, что Васильченко частенько заезжает проведать старушку. «Интересно, кто из нас более скрытный?» — подумала она.Олег и тут не стал разводить политес, а с ходу начал расспрашивать женщину об отношениях ее дочери и зятя. Очевидно, родители бабули были партизанами, потому что на все вопросы она отвечала одно:— Вы бы лучше у Гали спросили. Галя-то с ним жила. У меня-то какие отношения: здрасти — до свиданья.— Он ее бил? Унижал? Оскорблял?— Да почем я знаю, Олежек? Она мне не жаловалась!— А погибший был настоящим отцом Володи или усыновил его? — неожиданно спросила Вера и по абсолютно незаметной реакции Натальи Леонидовны поняла: попала в точку. Где-то тут зарыта истина.— Ты бы у Гали спросила, кто их там поймет, молодежь! Я свечку не держала, а родился он после свадьбы.Тут Олегу кто-то позвонил, и он вновь сослался на занятость и предложил всей компании ехать домой.К бесконечному Вериному удивлению, у подъезда их ждали Кристина с Тищенко. Передав подрастающее поколение в надежные руки учительницы, Васильченко кивнул Вере:— Ты поедешь со мной.— Куда? — спросила она и посмотрела на часы.Почти два. До встречи с Никитой еще шесть часов. Сегодня вечером Вере в первый раз захотелось выглядеть не как обычно. Она даже купила платье — простое, но очень элегантное. В стиле новой Кати.— К адвокату, у нас в два встреча в его офисе.«К адвокату так к адвокату, — подумала Вера, — хотя можно было предупредить заранее».Офис адвоката Деревянко был чем-то похож на своего хозяина. Подчеркнуто строгая мебель, все предельно просто, без особых изысков, но со вкусом и, несомненно, очень дорого.Вера изложила свои подозрения насчет того, что Вовка мог отравить отца, и о словах ребенка, что на самом деле погибший не является его отцом. При этом она рассказала обо всех сомнениях по поводу этичности своего поступка, потому что все сведения получены в ходе доверительной беседы, и ей совсем не хотелось этим доверием злоупотреблять. Адвокат был с ней абсолютно согласен, но мысль о причастности мальчика к убийству опроверг.Из его слов следовало, что Сергей Петров был отравлен с помощью психотропного препарата, который в сочетании с пивом дает остановку сердца. Препарат этот в аптеке просто так купить невозможно. Скорее, можно заподозрить в убийстве Веру Петровну, которая по роду своей работы имела доступ к подобным лекарствам, чем мальчика.— Я опросил соседей семьи Петровых и сослуживцев супругов. Судя по показаниям, жили Петровы тихо, мирно. За ручку, конечно, не ходили и от любви друг к другу не таяли — все-таки сказывался почти четырнадцатилетний семейный стаж. Но и скандалов с мордобоем не устраивали. Сильно пьяным Петрова никто не видел, на работе по праздникам горячительные напитки употреблял наравне со всеми.Ребенок, Володя Петров, рожден через четыре месяца после официальной регистрации брака. Фактов, говорящих о том, что Сергей Петров не является отцом мальчика, не обнаружено.— Однако, — продолжал Деревянко, — мне удалось установить, что за восемь месяцев до рождения мальчика гражданка Петрова, тогда еще Сухорукова, была доставлена в больницу с многочисленными ушибами и переломом двух ребер. Экспертиза показала, что имело место изнасилование. Причем насильников было, по крайней мере, двое.По факту нападения было возбуждено уголовное дело и вскоре арестован один из насильников. Им и оказался Сергей Петров. Впоследствии Галина заявление забрала, заявив, что все происходило по обоюдному согласию, а ушибы и сломанные ребра — результат падения с кровати. Дело закрыли и потом еще долго посмеивались над незадачливыми влюбленными. О третьем участнике сексуального происшествия предпочли забыть.— Все ясно, — проговорил Васильченко. — Спустя почти полтора десятка лет Петров по каким-то признакам понял, что ребенок не его, и решил подать заявление в полицию на настоящего отца.— Заявление о чем? — спросил Деревянко.— Ну, ясно о чем! Об изнасиловании!— Дело в том, что, согласно статье 78 Уголовного кодекса, срок давности привлечения к уголовной ответственности за тяжкие преступления, к коим относится и изнасилование, — десять лет. А прошло уже четырнадцать. Таким образом, если бы вы, например, захотели сейчас подать подобное заявление, в полиции над ним только посмеялись бы и сделали все возможное, чтобы его не принять.— Чтобы у меня да не приняли! — набычился Васильченко. — Примут как миленькие.— Принять-то примут, — умиротворяющее улыбнулся Деревянко, — а дальше? Во-первых, такое