пагубного пристрастия? А вдруг Катя права? Он вспомнил ее глаза, полные уверенности, и то, с какой горячностью она защищала сына.«Славная девочка, — одобрительно подумал Донской, — хорошо, что мне удалось ее заполучить. Лишь бы Васильченко не увел». А потом подумал о сыне: «Как он там, в ИВС?[30] Надо хоть передать ему жратвы какой-нибудь. Позвоню Соне, пусть собирается».— А ты, Дима? — всхлипнула Сонечка, когда Донской позвонил и сообщил ей, что договорился о свидании с сыном. — Ты разве не пойдешь?— Что я там забыл? — Донской был рад без памяти, что разговаривает по телефону, а не с глазу на глаз. Тогда точно пришлось бы ехать в ИВС, а делать ему этого абсолютно не хотелось — он до сих пор был зол на сына. Не из-за супермаркета — это дело наживное, отстроит. Жалко девчонку, да и Васильченко незаслуженно попал под раздачу. А это уже удар по деловой репутации. Не то чтобы он носился с этой самой репутацией как с писаной торбой, но он же собирается баллотироваться в губернаторы. Как можно гарантировать порядок в области, если не сумел навести его в собственном доме? Единственный сын оказался торчком, неспособным себя контролировать!Дмитрий положил трубку и долго смотрел на телефон, будто ожидая от бессловесного прибора помощи. И тот неожиданно откликнулся звонком.— Дмитрий Александрович, вас спрашивает Шорин, — прощебетала секретарша. — Соединить?— Какой еще Шорин? — раздраженно переспросил Донской. — Я занят!Он хотел уже было повесить трубку, как вдруг его осенило: стоп! Шорин. Наверное, хочет струсить с меня бабки за то, что нашел Сашку. Хотя я нашел его раньше всех. Вернее, он сам нашелся. Но неудобно как-то, мужик старался, искал, может, еще пригодится когда-нибудь. Не зря же его Офицеров хвалил.Донской нажал на кнопку селектора и попросил секретаря соединить его с Шориным.— Дмитрий Александрович, — испуганно залепетала та, — я не знаю номера, вы же сказали…Донской вспомнил, что Шорин оставлял визитку, порылся в визитнице. Ага, вот она. Шорин Леонид Константинович, агентство «Шерлок». Надо же, у него даже инициалы подходят под имечко знаменитого сыщика. Почему-то вспомнился Александр, рассказывающий о том, как они с Никитой придумывали имя для фирмы. Эх, Саша, Саша! А следом вспомнились Катины глаза. «Не мог Саша поджечь супермаркет!» А вдруг и правда?Рука сама потянулась к телефонной трубке. Через полчаса Шорин уже сидел за столом в кабинете Донского.— Итак, что вы можете мне сообщить? — спросил Донской, сверля глазами собеседника.— Могу сообщить, — в тон ему ответил Шорин, — что у меня есть неоспоримые доказательства того, что ваш сын не поджигал магазин.«Ага, то есть ты сфабриковал доказательства и теперь хочешь мне их продать», — подумал Донской и спросил:— И сколько я должен заплатить за эти доказательства?— За доказательства, собственно, ничего. За работу агентства — десять тысяч в день плюс три тысячи — за экспертизу.— Какую еще экспертизу?— Подтверждающую отсутствие следов склейки и монтажа.— Что-то дешево, — саркастически пожал плечами Донской, и тут до него дошло. — Постойте, вы хотите сказать, что Александр действительно не поджигал магазин?— Вы разрешите воспользоваться вашим компьютером? — вопросом на вопрос ответил Шорин.— Разумеется, — Донской отодвинулся, подпуская его к столу.Шорин вставил в процессор диск. Помещение наполнила громкая музыка, пьяные голоса.— Что это? — поморщился Донской.— Кадры с камеры слежения из пирожковой «Кампус» в студенческом городке. Узнаете?Донской увидел расхристанного сына, лихо отплясывающего с какой-то красоткой. Присмотревшись повнимательнее, он узнал Посейдонову дочурку. Вот же чума! Значит, это она Сашку накачала!— Посмотрите внимательно на время, — сказал Шорин.В правом углу экрана цифры показывали 20.40.— Не буду утомлять вас просмотром, — Шорин прокрутил запись вперед, остановил кадр. — Вот наша пара, — он ткнул пальцем в один из столиков, — и время 0.30. Насколько мне известно, сигнал на пульт управления пожарной охраны поступил в 23.15. Все это время ваш сын находился в баре.— Но почему полиция этого не установила? — спросил Донской.— Она бы обязательно установила, это вопрос времени, — ответил Шорин, вынимая диск и протягивая его Донскому.— А кто же тогда поджег супермаркет? — спросил Донской.— Вы хотите, чтобы мое агентство занялось для вас и этим делом?— Да, если надо, я сам заеду в ваш офис, чтобы подписать договор. Извините, мне надо домой.«Чего, спрашивается, я тут жду? — думал Александр, сидя в допросной, куда минут пять назад его привел молодой лейтенант. — Может, они забыли обо мне?»Не иначе, как стараниями отца, ему досталась вполне приличная одиночная камера. Кормежка, правда, не очень, но Донской-младший был не из привередливых. Хорошо иметь богатенького папу. «Глядишь, и девчонку в камеру приведут, если попрошу. А что? Надо будет попробовать», — и он улыбнулся своим мыслям.Загрохотал замок, дверь открылась.— Мама? — изумился Донской, вскочил, подошел к матери. — Как ты сюда попала?— Сынок! — она расплакалась.— Мам, ну что ты!Он взял у нее из рук сумку, подвел к стулу, помог снять пальто, размотать шарф.— Садись, посиди. Что-то вид у тебя…— Какой, — сквозь слезы спросила она, — ужасный?— Нет, мамуля, ты у меня всегда самая красивая!Донской хотел пододвинуть стул, чтобы сесть рядом с матерью, но тот был намертво прикреплен к полу, поэтому он сел на стол, обнял ее.— Сашенька! Ты поел бы, я там принесла, пока горячее. Вас же здесь всякой дрянью кормят, по телевизору показывали.— Да ладно тебе, мама, кормят и кормят. Я лучше с тобой посижу. Расскажи, как там Катя? И мужик этот… Олег. Жив хоть? А то, если помрет, мне еще больше впаяют.— Жив сынок, жив. Врачи говорят, что поправится. А скажи, правда, отец сказал, что ты наркотики употребляешь? Что накурился и… — она не смогла договорить.— Да не употребляю я, один раз всего покурил, и вот — докурился. Набедокурил. Ты не расстраивайся, мама. Я тебе буду с зоны письма писать.— А чего тебя понесло в этот супермаркет?— Да не помню я, честное слово, не помню! Меня уже менты допрашивали. Может, за машиной пошел — «Форда» — то я там оставил. И как в магазин попал, не помню. И как поджигал — ничего не помню.— Саш, — мать отстранилась и посмотрела на сына, — так, может, ты не поджигал?— Я когда днем был в магазине, сказал, чтобы супермаркет горел огнем.— Почему?— Откуда я знаю?! — он вскочил со стола, заметался по комнате. — Потому что мне все это надоело! Понимаешь? Надоело быть сыном владельца супермаркетов, будущего губернатора! Я хочу жить своей жизнью! А он опять завел свою волынку!— Саша, сядь! — сказала мать таким уверенным тоном, что не подчиниться было невозможно. — Что ты себя накручиваешь? Зачем выдумал это соревнование с отцом?— Какое соревнование? Нет никакого соревнования, тебе кажется.— Ничего не кажется — я же не слепая, все вижу! Ты с детства мечтаешь стать таким, как отец, лучше, чем отец. Можно подумать, его отцовство тебе в тягость!— А если и так, разве что-нибудь можно изменить? Да, я устал быть все время на втором плане, мне хотелось вырваться из притяжения этой громады, называемой Дмитрий Донской, сорваться с орбиты, по которой я всю жизнь вращаюсь вокруг его величества, отправиться в автономный полет! И в результате ничего не вышло. Я потерял любовь, дружбу, фирму, бабки, свободу. Все!— Ничего не все! Ты еще молод, все наверстаешь, не переживай, а по поводу отца… Никогда не думала, что скажу тебе это… Дмитрий — не отец тебе. А своего отца, своего настоящего отца, ты превзошел во всем. Ты умен, красив, талантлив…— Мам, что ты такое говоришь?— Что слышал. Дмитрий женился на мне, когда я была беременна. Твой отец — бывший танцор нашего театра, пьяница и неудачник.— А отец… Дмитрий знает об этом?— Конечно, знает.— Но почему он никогда мне об этом не говорил?— Потому что он не может иметь детей. Как ты думаешь, мужчина будет кому-то об этом рассказывать? Гораздо легче сказать, что это я уже не могла иметь детей после первых родов, а он очень хотел иметь девочку, но ничего не вышло. Я бы никогда не сказала тебе об этом, но не могу смотреть, как ты убиваешь себя этой бессмысленной конкуренцией.Она еще хотела что-то сказать, но загрохотал замок, дверь открылась.— Извините, свидание окончено.— Да, спасибо вам, — произнесла мать, тяжело поднимаясь со стула. — До свидания, сынок.— До свидания, мама, — он подал ей пальто, поцеловал во влажную от слез щеку. — Я тебя очень люблю, спасибо тебе!Весь остаток дня Александр думал о словах матери. «Раз я ему не сын, значит, и отмазывать он меня не будет. Зачем тратить бабки на сына какого-то танцора?»Но внутренний голос подсказывал, что Александр абсолютно не прав в отношении отца, что Дмитрий Донской себя еще покажет.А через день ему сообщили, что в связи с вновь открывшимися обстоятельствами он может идти на все четыре стороны.«Наверное, все-таки хорошо иметь такого влиятельного отца, — подумал Саша, покидая камеру. — И все-таки кто поджег этот чертов супермаркет?»А Кате было все равно, кто поджег магазин. Главное — Олег выздоравливал. Его уже перевели в обыкновенную палату, и Катя каждый день могла общаться с ним сколько угодно. Гораздо больше, чем до пожара, когда работа отнимала у Олега почти все время.Супермаркет, и правда, восстанавливался, Катин кабинет от огня почти не пострадал. В верхнем ящике стола, в целости и сохранности, лежал ее рисунок. Катя разрезала его пополам, вставила кусок бумаги и дорисовала-таки пятый супермаркет с гордой то ли цифрой, то ли буквой V.Рисунок она положила на стол под стекло, чтобы всегда видеть. Если кто-нибудь спрашивал, что это за художества, она уклончиво отвечала что-то насчет пациентов сестры, а сама улыбалась: все-таки Вера была права. Заветные желания обязательно исполнятся. Главное — не сидеть сложа руки, а действовать. Пусть так, как она, бестолково, порой выворачивая свои мечты наизнанку, но действовать.Глава 24Когда послеоперационный период закончился, Вера с Вовкой переехали в дом фрау Рильке. До клиники было рукой подать, поэтому они отказались от предоставляемого заботливыми эскулапами транспорта и по утрам совершали прогулки на процедуры.Вера оставляла Вовку на попечение медперсонала, а сама отправлялась гулять по зимнему Мюнхену. Сначала одна, а через неделю к ней присоединились гостеприимные хозяева — фрау Рильке и Кузьмич. Глядя на веселого энергичного художника, Вера представляла, что время обратилось вспять — он не только не постарел за годы, прошедшие с их последней встречи в мастерской, но даже помолодел.— Я в юности таким не был, не веришь — мы с Ангеликой взобрались на страх какую высоченную гору! — тут он обнял за талию фрау Рильке. — Я, перед тем как сюда приехать, в свою мансарду на шестом этаже с трудом вползал, а сейчас благодаря своему ангелу просто летаю!Да и сама Ангелика (так звали фрау Рильке: Ангелика, с ударением на букву «е») была абсолютно не похожа на достопочтимую фрау со свадебной фотографии. Она чем-то отдаленно напоминала Лизу — такая же стремительная, подвижная, непонятным образом успевающая оказаться сразу в нескольких местах одновременно. К тому же она умудрялась говорить сразу на немецком и русском языках, пояснять Вере и Вовке значение немецких выражений, одним словом, напоминала вечный двигатель.Через неделю Кузьмич отправился в Берлин к Арсению. Ангелика периодически навещала художников, увлеченных процессом подготовки к выставке. В такие дни Вера, оставив Вовку в клинике, отправлялась гулять в расположенный неподалеку Английский парк.По вечерам Вера с Вовкой читали почту. В последнее время каждый вечер приходили письма от Никиты. Катя рассказала, что у «никовцев» сейчас жестокий цейтнот, Никита даже спать стал на работе, чтобы не тратить время на дорогу, а Клеопатра временно прописалась в Добром доме.То, что Никита находит время, чтобы написать ей, было Вере особенно приятно. Он рассказывал смешные истории о себе и сотрудниках, не всегда понятные анекдоты из жизни компьютерщиков. Вскоре Вера поняла, что эти письма стали для нее своеобразным наркотиком, без которого она не может заснуть.Катя тоже писала. Она рассказала, что Васильченко сделал ей предложение. Они решили расписаться в апреле, когда вернется Вера. Кате не хотелось пышной свадьбы, но Олег считал, что она лукавит и что на самом деле все девушки мечтают о белом платье и шикарном лимузине, а Катя не спорила.Кристина сообщала об успехах своих воспитанников. Ромка говорил, практически не останавливаясь, правда, все еще непонятно. Казалось, ему хотелось выговориться за два года вынужденного молчания. Лиза училась на одни пятерки, была редактором школьной стенгазеты, в которую писала все заметки.Однажды, в конце февраля, Вере позвонил Васильченко.— Вера, привет, тут такое дело. Я рассказал кое-кому о твоем Арсении, и мы решили устроить что-то типа экспериментальной благотворительной школы для детей с синдромом Дауна. Сама понимаешь, дело это серьезное. Надо оформить кучу документов, получить необходимые лицензии. Мне хотелось заручиться твоим согласием — если ты готова возглавить такую школу, то с завтрашнего дня мои юристы займутся этим делом.— Олег… — от волнения у Веры потерялись все слова. — Но я… Я даже не знаю… Смогу ли я?— А почему не сможешь? Ты же хотела этого. Мне Катя по секрету рассказала о ваших детских мечтах.— А деньги?— Пусть тебя это не беспокоит. Главное — скажи: ты согласна? Потом обговорим подробно, сейчас мне надо только одно: да или нет. Ну? Помнишь, как ты сказала мне, когда мы познакомились? Какой будет твой положительный ответ?— Положительный, — рассмеялась Вера.Глава 25Тем временем день открытия выставки неотвратимо приближался. Видя, как Ангелика разрывается между гостями и мужем с Арсением, Вера предложила ей переехать на оставшееся до выставки время в Берлин, поближе к художникам.Но больше всего Вере хотелось вернуться домой. Она скучала по родным, обитателям Доброго дома, а особенно по Никите, письма которого в последнее время стали совсем короткими и напоминали скорее эсэмэски. Вера понимала, что он сейчас занят — работа над проектом вступила в завершающую стадию, программное обеспечение устанавливалось в офисе заказчика, и успешное окончание зависело не столько от профессионализма сотрудником «Ники», сколько от грамотности персонала «Посейдона».Уже перед самой выставкой позвонил Олег, сказал, что они отказались от первоначального плана лететь самолетом и поедут на машине. Получится дольше, зато намного увлекательнее. Почти сразу после этого раздался звонок фрау Рильке. Она сказала, что заехать за Верой не успевает — у обоих художников начался предвыставочный мандраж. Арсению все не нравится, и Кузьмич, который лично занимается размещением картин и освещением, падает с ног. Поэтому воинственная Брунгильда[31] взяла руководство в свои руки. Ангелика сообщила, что забронировала Вере два номера в том же отеле, где планирует остановиться Олег, и завтра утром вышлет за ними с Вовкой Эрвина.Вера вспомнила плотоядный взгляд, которым одарил ее в аэропорте шофер Арсения. Ехать с ним очень не хотелось, но не рассказывать же об этом фрау Рильке — у нее и без того полно хлопот.На следующий день четко в назначенный час к дому подъехала сияющая белая машина Арсения. Водитель на этот раз остался сидеть на месте, за что Вера была ему несказанно благодарна. Вещей у них с Вовкой было немного, коляску они заранее решили с собой не брать.Пока они устраивались на заднем сиденье, Эрвин, все в той же фуражке, даже не повернул головы, только бросил, как во время первой встречи:— Guten Tag.— Guten Tag, — отозвалась Вера, и машина медленно отъехала от гостеприимного дома фрау Рильке.Эрвин вел автомобиль как-то странно, словно впервые видел улицу, по которой ехал. Проехав еще метров сто, он притормозил возле тротуара.— Что случилось? — спросила Вера и спохватилась, что Эрвин, скорее всего, не понимает по-русски.— Я забыл дорогу, и что Вовку надо посадить вперед, и кепка эта мне мешает сосредоточиться, — отозвался вдруг водитель по-русски, безо всякого акцента, и снял фуражку, выставляя на всеобщее обозрение соломенные волосы, стянутые на затылке в хвост.— Никита? — только и смогла сказать Вера.Через секунду объявился настоящий Эрвин, ожидавший появления вверенного ему автомобиля в ближайшем баре, за чашкой кофе.Кинув привычное «Guten Tag», оставшееся на этот раз без ответа, он принялся устраивать Вовку на переднем сиденье, делая вид, что абсолютно не обращает внимания на пассажиров, находящихся в состоянии анабиоза.К удивлению Веры, в гостинице их встречали только Арсений с Кузьмичом. Семейство Васильченко и примкнувшие к ним Кристина с Виталием, предположив, что Вере захочется побыть наедине с Никитой, отправились в путешествие по Берлину в сопровождении фрау Рильке.Из разговоров с Ангеликой и Кузьмичом Вера знала, что Арсений страшно нервничает из-за предстоящей выставки, но считала, что друзья несколько преувеличивают его состояние. Теперь же, увидев бледное лицо, сжатые губы и стиснутые пальцы, она поняла, что оценка состояния Сени была явно занижена — художник находился на грани серьезного нервного срыва. Поэтому, как ни хотелось Вере провести остаток дня с Никитой, она решила утащить художников куда-нибудь подальше ото всего, что напоминало о предстоящем событии.— Помнится, при встрече ты обещал отвести меня куда-нибудь поесть, — сказала она Арсению. — Мы ужасно голодные.— Правда? — растерянно спросил Арсений и вопросительно посмотрел на Никиту и Вовку. Те закивали, словно китайские болванчики. — Можно поесть в гостинице. А еще я знаю неподалеку маленький ресторанчик в старинном стиле. Володе там понравится. Пойдем туда?Вовка, который стоял немного поодаль, словно чувствуя себя лишним в компании взрослых, заулыбался, а Вера в очередной раз оценила удивительную способность Сени вот так, вскользь, незаметно, завоевывать уважение мальчика. «Из него бы вышел отличный отец», — подумала она.Ресторан Вере очень понравился: узкие окна, почти не пропускавшие дневного света, огромные деревянные столы, резные стулья. В углах стояли рыцарские доспехи в полный рост, стены украшали щиты с гербами, мечи, копья, арбалеты, колчаны со стрелами.К ним подошла женщина в длинном свободном платье, как у сказочной принцессы. Арсений что-то сказал по-немецки, и принцесса провела их к столику рядом с камином, в котором тлели настоящие угли.Официант принес заказ, расставил тарелки с закусками, налил вина в высокие серебряные кубки.— Ну, за встречу в Берлине! — провозгласил Кузьмич.— За встречу. — Вера прикоснулась бокалом к бокалу Никиты, он сжал ее руку:— За встречу.Вино оказалось легким, чуть терпким.Сначала разговор был обо всем и ни о чем. Вера ждала, когда Кузьмич с Сеней, наконец, коснутся волнующей обоих художников темы.Первым начал Кузьмич.— Вера, скажи, как ты считаешь, персональная выставка для такого молодого художника — это хорошо?— Наверное. Я не знаю, никогда об этом не думала. Мне кажется, это возможность показать свои работы гораздо большему количеству людей.— А вот и нет, — насупился Сеня, — это способ заработать. А мне нравится рисовать для людей, а не ради денег.— Конечно, потому что у тебя богатый отец.— Да при чем тут отец! Я думал, что выставка — это как… Как прорыв в другой мир, а оказалось, что это чисто коммерческое мероприятие!— Не начинай сначала! Вера, скажи ему, чтобы он не говорил глупости!— Это не глупости!— Подождите, — прервала их Вера, — я не могу понять, о чем вы говорите. Я же не художник! Давайте по очереди. Сначала Кузьмич, а потом ты, Сеня, хорошо?Сеня кивнул.Кузьмич рассказал, как долго они с Ангеликой искали галерею для организации выставки. В Берлине около трехсот частных галерей. Кузьмич и фрау Рильке побывали почти в ста, потом Ангелика вела долгую переписку с их владельцами, в результате которой те посещали мастерскую Арсения, хвалили работы молодого художника и исчезали. Так продолжалось до тех пор, пока кто-то не намекнул Кузьмичу, что работы Арсения выполнены в разных стилях и представляют собой разные художественные направления. То, что старый художник считал признаком многогранной одаренности воспитанника, в галерейном мире считалось признаком того, что Сеня еще не нашел себя как мастер, а продолжает пребывать в творческом поиске. Галерейщиков тоже можно понять — никто не хочет вкладывать деньги в ищущего творца, переживающего спады и подъемы. В искусстве, как в любом виде бизнеса, нужны машины, которые на протяжении многих лет будут создавать продукцию, имеющую спрос.Хорошенько обмозговав полученную информацию, Кузьмич заполучил наконец договор на организацию выставки.И вот теперь, когда до заветной даты остался один день, Арсений решил во что бы то ни стало выставить работы, никаким боком не вписывающиеся в экспозицию.— Ну и что? — не поняла Вера. — Это же Сенины картины, Сенина выставка. Я думаю, он имеет право выставлять те работы, которые хочет.— Ты не понимаешь, картины, которые он хочет представить, не вписываются в концепцию выставки. К тому же это дополнительная головная боль. К выставке выпущен каталог, напечатаны листовки с информацией о каждой конкретной работе — что-то вроде пояснительных записок с интересными фактами из истории ее создания, сравнением с существующими шедеврами, так, чтобы у потенциального покупателя выделился желудочный сок…— Вот видишь, Вера, — прервал Кузьмича Сеня, — в первую очередь все заботятся о покупателях! Это мои любимые ранние работы, и я хочу, чтобы они были на моей первой выставке, пусть даже из-за этого она станет последней.— Делай что хочешь! — буркнул Кузьмич, а Сеня улыбнулся своей «фирменной» наивно-обезоруживающей улыбкой.— Спасибо.— Ну, вот и замечательно, — подвела черту Вера. — А теперь пора в гостиницу — Володя уже засыпает. Мне кажется, вам обоим тоже не мешает хорошенько выспаться перед завтрашним мероприятием.Вера вошла в холл гостиницы и тут же была атакована радостно визжащими Ромкой и Лизой, за которыми с трудом поспевала Кристина.— Куда вы пропали? Все с ног сбились — ищут вас!И потом еще почти два часа в номере Олега и Кати Вера выслушивала все новости. Уже давно Кристина увела упирающихся детей и Володю, а сестры все никак не могли наговориться.Олег рассказал о благополучном завершении дела Галины Петровой. Деревянко удалось найти настоящего убийцу ее мужа. Как и предполагал адвокат, им оказался школьный друг Петрова, с которым тот