– Пиши в договор, и буду перед каждой встречей брызгаться именно ей. Догадываясь, что я его троллю, он, сузив глаза, разглядывает мое лицо. А может, пытается угадать, какую мордочку можно на нем нарисовать, чтобы не вздрагивать. Впрочем, его взгляд приковывается к губам. Кажется, кого-то перестает пугать фуксия, потому что взгляд Бергмана подергивается опасной дымкой. Надо вписать в договор, чтобы он не садился так близко без нужды, не нюхал меня и пялился на губы так, что их начинает покалывать. Разумеется, я эти пункты не внесла. И зря. Глава 11. На грани провала Несколько дней от Бергмана ни слуху, ни духу. Я даже уже начинаю волноваться, что он передумал. Разумеется, я переживаю не потому, что больше не увижу эту наглую, хамскую, самодовольную, породистую морду с красивыми серыми глазами… Вот, нет! Просто Герман – удачный выход из моей ситуации. И только. А сама напоминать ему о нашей договоренности не хочу, эдак у меня корона с головы упадет. Жирно ему будет. Хотя телефончик я все-таки сохранила, и пару раз на нервах даже вызывала его из записной книжки, но на дозвон так и не нажала. Ничего. И на моей улице перевернется грузовик с мороженным. Отольются кошке мышкины слезки. Нервничать он меня заставляет! Однако, когда Бергман наконец всплывает на моем горизонте, достойно я ему ответить не могу, ибо лежу на массажном столе в состоянии полного благодушия и расслабленности. Потрясающий массажист, которого мне посоветовала Анька, сотворил чудо, и я чувствую себя тряпочкой. Хорошо отутюженной, наглаженной и довольной тряпочкой. Это уже второй сеанс, обязательно приду еще. – Левина, – едва ворочая языком блею я в трубку, лежа под горячим полотенцем. – Ты там дрыхнешь, что ли, спящая царевна? – Весь гроб, мерзавцы, раскачали, но целовать – не целовали… Я бы не возражала, если бы сейчас не надо было вставать и куда-то идти, а можно было бы вздремнуть часа четыре прямо на столе… – Ты напилась? – после небольшой паузы, связанной с осмысливанием сути стиха, уточняет Бергман. – Нет. Я отдалась сильным крепким мужским рукам, – сознаюсь я. – Это был глубокий подробный… массаж. В моем голосе слышится восторженно-утомленное придыхание. – Яна, если ты пошла во все тяжкие, я за это ответственность нести не собираюсь, – склочничает Гера. Господи, какую он там ответственность собрался брать? Я ему, что, в подоле маленького массажиста принесу? – Какая стремительная трансформация: от спящей царевны до падшей женщины, – бормочу я, видимо, в слух. – У нее было семь богатырей, и прежде, чем качать ее в гробу, они ее туда и загнали. Помни об этом и блюди себя, как полагается! – нудит внезапно выискавшийся адепт высокой морали. – Все-таки есть еще богатыри на земле русской, – мечтательно говорю я, представляя себе почему-то семь австралийских пожарников с прошлогоднего календаря, который я отказываюсь снимать вот уже девять месяцев. Хрен с ними с датами, главное – эстетика, я считаю. Я и так после расставания с Димкой веду себя как монашка, надо бы уже кого-нибудь прижать к комиссарскому телу. – Левина, тебе нельзя богатырей, – рявкает Герман. – Откуда такие ограничения? – вяло удивляюсь я. – Ты вообще зачем звонишь? Испортить мне все удовольствие? Мое уютное уединение в полутьме среди горящих ароматических свечей нарушает заглянувший ко мне обладатель божественных рук: – Кто говорит об удовольствии? – весело переспрашивает он. – Сегодня ты стонала громче. – Левина, срочно покинь бордель! – ярится Бергман. – У нас с тобой сделка на носу! – Я не могу срочно, я голая. Отстань. Сердитое сопение в трубку. – Небось этому хмырю ты песни не пела. – Не могла, он сделал все, чтоб у меня слов не было. Давай уже ближе к делу, чего тебе понадобилось? – вздыхаю я. Все же у Бергмана талант обламывать кайф, он своим брюзжанием прямо-таки вырывает меня из блаженства. – Нам надо встретиться и утвердить условия сделки. Договор я составил. – Это срочно? – ною я. – Нет. Да! – меняет свою точку зрения Герман. – У мамы день рождения в субботу. Тебе там быть обязательно. До этого надо тебя облагородить и обкатать легенду. Агент Яна ноль-ноль-семь абсолютно никуда не хочет, но остаться без кавалера на Димкину свадьбу я не готова. – Ну хорошо… Я освобожусь часа через два, – прикидываю я, сколько мне времени понадобится, чтобы перевоплотиться в мечту поэта. – Я за тобой заеду. В восемь часов будь готова. – Да, херр Бергман… – Почему мне сейчас кажется, что ты говоришь не на немецком? – палит меня он. – Потому что все мужчины только и думают о своем половом органе, – наставительно вещаю я. – Мы обязательно сделаем из вас интеллигентного человека. – Ой, все! – не выдерживает Герман. – Жди меня в восемь. На всякий случай напоминаю, что интеллигентная барышня – это барышня со сдвинутыми ногами. Надень свой лучший костюм цвета брюшка блохи, возьми пяльцы и сиди. Одна! А Бергман начитанный. Только где я ему брюшко блохи-то найду? Ничего, я еще ни разу не прогадала с нарядом. Так-с. Ноги он видел, надо сегодня показать что-то еще. Ну, чтоб переход к преображению не вышел таким шокирующим. Все-таки на свадьбу я собираюсь в человеческом виде. Бергман заезжает за мной ровно в восемь и всю дорогу пилит меня за то, что я улыбнулась мужику, который придержал мне тяжелую дверь подъезда. – Ты на мужиков не бросайся так больше, – нудит он на светофоре, провожая взглядом переходящую дорогу знойную блондинку в мини юбке и куртке, едва закрывающей почки. – Тебе не по возрасту. И ты моя, прости господи, девушка. Хоть и временная. От возмущения я вне себя. Не по возрасту мне, блин! – Я вот юбку себе приглядела, как у той девушки… Думаю, мне пойдет. И Роза Моисеевна оценит. Герман автоматом бросает взгляд на мои коленки, виднеющиеся в распахнутых полах теткиного пальто и застревает там надолго. Нам даже сигналят, потому что мы не трогаемся с места вовремя. Сглотнув, он переводит взгляд на дорогу и продолжает движение. – Нет, такая короткая – все-таки слишком, – ворчит он. Офигеть! Ничо, сейчас мы доедем, куда он там нас везет, и Гера сможет оценить и другие мои достоинства. Только весь мой сегодняшний камуфляж под угрозой. Бергман явно рожден на свет, чтобы осложнить мне жизнь. Он паркуется ни больше, ни меньше, а возле «Чемберлена». Там прям на входе вывешена галерея фотографий постоянных клиентов. Центральное место занимает моя фотка на шесте с подписью «Клиент года». Штирлиц еще никогда не был так близок к провалу. Твою мать!