Полный набор отвратительных качеств. И что? Посмотрите на Яну Левину. Она почти готова возглавить клин летящих по осени к Бергману баб! Разумеется, во всем виноват именно Герман. А нечего было подсовывать мне контракт, ставить на место Лосева, выбирать подарки Артемьеву и руки распускать. И не только руки. Мерзавец и подлец. Уверена, если бы Бергман тогда меня не продинамил, я бы разочаровалась в нём в ту же ночь. Сто пудов, он не только капает мылом на кафель, но ещё и крошит в постели, и занимается сексом в скучной миссионерской позе. Блин, нельзя думать о Бергмане и сексе в одном предложении. Организм, бомбардируемый гормонами, намекает, что неплохо бы убедиться в окончательной скучности Геры опытным путём. Для верности раза три, потому что ухваченный мной на Ленинской оргазм предрекает мне некие приятные перспективы. Ну точно. Это вовсе не чувства, это банальная похоть. Янка, у тебя недотрах, который постоянно усугубляется Бергмановскими поползновениями. Снимем симптомы, и все пройдёт. Дело совсем не в его глазах, губах, голосе и широких плечах. И точно не в чувстве юмора. И мне совершенно не интересно, сколько он знает историй про кровавые бриллианты, какой джаз он любит слушать на виниле по вечерам, и как он играет на скрипке. Решено. Чтобы не нажить тяжелых осложнений от легкой инфекции, ни за что не давать Бергману. Будем вышибать клин клином. Сейчас распутаюсь с субботней встречей и найду себе самца. Я накручиваю себя все сильнее, потому что если перестану злиться, то заскулю. Хреновое это дело – влюбиться в тридцатник. Это в двадцать ты пленяешься его накаченным торсом, модными джинсами и способностью кому-нибудь втащить, а как только объект страсти делает что-то не так, розовые очки спадают, и ты устремляешься к другому. В тридцать влюбиться – это жопа. К такому скорбному выводу я прихожу, пока натягиваю чулки и рисую лицо. Приехавший за мной Герман прищуривается, подавая мне пальто: – Решила идти ва-банк? – О чем ты? – сварливо переспрашиваю я, придирчиво разглядывая себя в зеркало. Несмотря на все решения в отношении Бергмана, я сегодня выгляжу на все сто. Мне жизненно необходимо, чтобы он видел, насколько я шикарна, и капал слюной. Оттого что я не вижу в его глазах должного восторга, я раздражаюсь окончательно. – Юбки длиннее не нашлось? – строго спрашивает Бергман. – Я видел, у тебя есть. – Ну с твоей же стороны мне ничего не угрожает, – огрызаюсь я. Герману это заявление не нравится, вижу по заигравшим желвакам. А я сама не могу понять, зачем его провоцирую. Я ведь изначально потащила Бергмана на этот отчетный концерт, чтобы мне было там не так тошно одной, и в большей степени в запале торга, пока мы делили, кто на какие сборища должен сопровождать. А теперь я сижу рядом с ним и не могу расслабиться. Напряжение такое сильное, что у меня сдают нервы. ПМС у меня скоро, что ли. Думаю одно, говорю другое, делаю третье. Еще вчера такого не было. Внутри словно ощетинившийся колючками еж ворочается. Когда, вручив цветы племяннице, мы выходим из зала, я ловлю взгляд Бергмана на одну из студенток консерватории, мерзкая тварь-ревность поднимает голову. Не было в его взгляде ничего особенного, но я, зная о тяге Геры к молоденьким, не выдерживаю и выплескиваю на него: – Как удачно, что пришлось со мной прийти, да? Найдешь себе еще одну грелку. – А ты рассчитывала сама разжиться мальчиком, – поднимает Бергман бровь. – Это для этих вьюношей ты выставила напоказ ноги до того места, где они теряют свое благородное название? Так ты не там ищешь, тебе надо в другое место. – Почему это? Я просекла, что ты неопытных выбираешь, чтобы не облажаться! Сузившиеся глаза Геры говорят мне о том, что я хожу по краю. – А мы сейчас на самой неопытной проверим, облажаюсь я или нет, – рявкает он и заталкивает меня за портьеру в холле. С меня разом слетает вся агрессия, потому что в этот момент становится понятно, кто тут хищник, а кто так… погулять вышел. Кажется, я нарвалась. – Прекрати, – пищу я, когда Герман резко развернув меня спиной к себе, зажимает меня между стеной и своим телом. В ягодицы мне упирается внушительная выпуклость. Я пытаюсь, не создавая шума, вырваться из хватки, но только помогаю Бергману в его домогательствах. Его руки просто везде, а стояк похабно потирается о попку. – Я закричу! – угрожаю я. Нихрена я не закричу, и Бергман это понимает. – Яна, – вкрадчивый низкий голос возле самого уха пробирает меня до донышка. – Ты уверена, что поступаешь разумно? Господи, какой там уверена? Я на пороге непоправимой ошибки! И чем крепче прижимает меня к себе Герман, тем быстрее тает моя решимость не сдаваться этому похотливому самцу. – Я всегда поступаю разумно. Мы заключили сделку. Я помогаю тебе, ты помогаешь мне. И никаких глупостей! Твердые сухие губы скользят от виска к моей брови, но это полбеды! Бергман без всякого стеснения наглаживает мою задницу! Этот беспринципный мерзавец так вкусно пахнет: сигаретами, сексом и кофе, поданным в постель после безудержного разврата, что у меня тяжелеет внизу живота. Черт! Я из-за него на сухом пайке уже месяц! И две недели из этого самого нервного в моей жизни месяца организм настойчиво требует разрядки, потому что кто-то позволяет себе испытывать мою выдержку при каждом удобном случае. И неудобном тоже. Например, как сейчас. Если хоть кто-то решит заглянуть за подозрительно шуршащую портьеру… Я убью Бергмана! Я, конечно, сегодня перегнула палку, но Герман обнаглел в конец. Мы же, етить твою налево, в консерватории! – Яна-Яна… Неужели ты думала, что я ни о чем не узнаю? – Я не понимаю, о чем ты, – делано удивляюсь я, изо всех сил стараясь скрыть реакцию тела на жадные руки, пробирающиеся под одежду. – Бергман, перестань меня лапать! Уговор есть уговор! Я свою часть выполняю! Не стоит подкатывать ко мне яйца, если не хочешь по ним получить! – Я рассчитываю получить кое-что другое… Твою мать! Что он творит? А стервец вклинивается коленом между моих бедер, и я отчетливо чувствую все его желания. И они, черт подери, находят во мне живейший отклик! Еще немного, и трусики станут мокрыми. Потому что именно так я хочу Бергмана в себе сильнее всего – сзади. Закончим с ним, и надо срочно найти мужика. – Ты разрываешь сделку? – напряженно уточняю я. – И не надейся, – смешок мерзавца, уже безнаказанно добравшегося до моей груди, бесит несказанно. – Предлагаю расширить границы. – И не надейся, – зеркалю я его фразу и закусываю губу, чтобы не застонать, потому что горячие пальцы забрались под тонкое кружево и сжимают напрягшуюся горошину. Зачем господь дал мне такую чувствительную грудь? – Яна, я окажусь в тебе раньше, чем ты думаешь, – он прикусывает мочку моего уха, и я стискиваю зубы. Непристойные картины с участием Германа проносятся у меня перед глазами. Непристойные – слабо сказаны, уже пошли титры к порно. Какого хрена я вообще подписалась на эту сделку? Вот не жилось мне спокойно!