Глава 4. Новый поворот и интересный ракурс – Левина, слушаю, – буркаю я в трубку, просматривая свою запись на сегодня. – Ты всем таким валютным голосочком отвечаешь? – смутно знакомым голосом отвечает трубка. – Это не лор-кабинет. Это стоматологическая клиника, – я уже собираюсь бросить трубку. Знаток, блин. За каким-то хреном администратор вывесила мой мобильник на сайте, она уже от меня огребла и номерок убрала, но нет-нет, да и кроме постоянных клиентов, мне звонят какие-то ушлепки. – Или это специально для меня? Раз вокалом не взяла, решила сексом по телефону доконать? – язвит тип. Я с отвращением смотрю на экран. Надо добавить этот номер в черный список. – Ну давай, расскажи, как ты снимаешь свои розовые трусики… Ах ты боже ж ты мой! Так это Бергман в остроумии упражняется. Где он там секс по телефону услышал? Ну, что ж. Не люблю разочаровывать людей. С придыханием начинаю: – Я медленно, нежными движениями натягиваю латекс… ные перчатки, чтобы ухватить вас за… Проклятье, я же не уролог! Надо переучиваться, – наигранно сокрушаюсь я и рявкаю: – Что вам нужно? Беспокоят вставные зубы? Это не ко мне: я могу выбить или удалить, вставлять – не мой профиль. – Без мамы моей ты совсем дерзкая, да? Ты хоть в курсе, что лечит уролог? Или этого в романсах не было? – Я закончила мед и прекрасно знакома с анатомией. Если у вас проблемы по этой линии, я с удовольствием передам контакты знакомого врача вашей маме. Еще вопросы? – Это у меня вопрос: что тебе от меня нужно, моль? Решила зайти с другой стороны? Я тебя раскусил Яна! Как там? Левина? Ну надо же! И имя даже запомнил. – Если еще есть, чем кусать, тогда можете записаться ко мне на прием через администратора, – холодно отвечаю я. – Совсем гордость потеряла? – усмехается Герман. – На все готова, лишь бы встретиться? – Кажется, это не я вам позвонила, а вы мне. Не понимаю сути претензий. – Ну разумеется… И перчатки ты у мамы оставила тоже нечаянно? Вовсе не для того, чтобы мне пришлось их тебе везти? Так вот они где! Ах, ты шельма Роза Моисеевна! Я все утро их искала, думала, что выронила из кармана. Я – известная растеряша, и перчатки кладу только в пальто. И не спохватилась вчера, лишь потому что довезли на машине. Значит, ушлая бабусенция стянула перчатки. – Ну сработало же, – елейно отвечаю я, задавив в себе желание напомнить мужику, что существует доставка. – И что? Привезете? Я в благодарность прочитаю вам стихи любимого поэта… В трубке раздается кашель. Это он еще не знает, что мой любимый поэт – наш городской современник Федул Жадный. А любимый стих: «Всю ночь дрочил, отнялся средний палец, мне тридцать лет, а я – пиздострадалец». Да, мама всегда говорила, что я не романтичная… – В качестве благодарности я бы хотел тебя никогда больше не слышать. – Нет проблем, Герман. Вы меня можете даже не видеть! – искренне радуюсь я. – Если уж моя шкурка при вас, вы можете просто завезти ее на ресепшн в мою клинику. Мне передадут. – Прекрасно. Если и ты и дальше не будешь маячить у меня перед глазами, я, так и быть, к новому году подарю тебе томик Чехова, чтоб ты и прозу осиляла. Пение – определенно не твое, подозреваю, что и декламация стихов – тоже. Дверь в кабинет открывается, и в проеме появляется наша блаженная администратор Таня: – Яна Михайловна, к вам пациент по записи… Перебивая Таню, раздается сочный баритон: – Солнышко, ты меня ждала? Это один из любимейших клиентов и близкий друг – Демид Артемьев. С зубами у него все хорошо, ко мне он таскается на чистку раз в год, ибо жуткий курильщик. – Что это у тебя за кот Базилио? – сварливо уточняет Герман в трубке. Нихрена не слепой Демид шарит по мне довольным взглядом завзятого бабника. – Ты так заводишь меня в этой форме… Таня, стыдливо пискнув, исчезает за дверью. Ничего, Артемьев по девчонке тоже пройдется. Редкая дева не падает к нему в объятья. – Что там у тебя происходит? – ерепенится Бергман. – Ну мы с вами договорились, да? – быстренько подтверждаю я в трубку. – Оставите у администратора. Заранее спасибо за доставку! Я высоко ценю ваш сервис! И не дав Гере ничего сказать, я сбрасываю звонок. – Бессовестный! Зачем смутил нашу Таню? Она и так не от мира сего! Демид, усевшийся в кресло, мурлыкает: – Не могу устоять, у нее так мордочка покраснела, а ведь я даже не успел ей комплимент отвесить. Чуть не заржала. Демидовские комплименты – это отдельный вид искусства. Один раз выслушаешь, и как будто тебя поимели. – Ладно, открывай рот, Дон Жуан, – натягиваю я маску. Спустя тридцать минут, вставив Артемьеву капу с фторолаком, в основном, чтоб его заткнуть, ибо у меня от хохота уже руки трясутся, я выползаю из кабинета, отдать запись на ресепшн, чтобы все внесли в систему, и вижу, что Таня шарится по полу. – Чего ты? – Ой, Яна Михайловна! У макета зуб открутился… Бедный Йорик. Так мы звали черепушку – наглядный материал. У него зубы навинчивающиеся, и каждый раз, когда приводят ребенка, мы потом эти зубы по всей приемной собираем. Крякнув от неприятных ощущений в ушибленной заднице, я принимаю неблагородную позу страуса и пытаюсь разглядеть беглеца. Ни хрена не вижу. Зато чувствую холодок сквозняка из открывшейся входной двери. – А тут ничего так, миленько! Красиво даже! Ну разумеется! Когда ж еще прийти Бергману, как не когда я стою раком! В целом, в мешковатой бледно-зеленой робе, шапочке и маске на всю мордень я должна выглядеть ничуть не хуже своего вчерашнего маскарада. Может, он меня даже не узнает. Выпрямляюсь и опять ловлю взгляд на своей заднице. В этот раз не удивленный, а вполне заинтересованный. – Мне нужно оставить для Левиной, – он кладет перчатки на стойку, все еще пялясь туда, где недавно натягивалась ткань. Кобель. Я уже хочу вернуться в кабинет, как меня сдает дурная Таня. – Так вот же, Яна Михайловна, – она выныривает из-под стола и тычет в меня пальцем. И в кого она у нас такая тупенькая? Лицо Германа меняется. Он прищуривается на меня, словно подозревает, будто в позе "зю" я стояла с момента его звонка и в ожидании его появления. Так сказать, чтобы красануться по полной. Но он не успевает ничего сказать, потому что Артемьеву надоедает сидеть с капой, и он стучит по подлокотнику и издает дикое мычание. Метнувшись к нему, я вытаскиваю штуковину, а он строит мне рожу и стискивает в объятьях. – Это что такое? – заглядывает наглая Бергманская рожа в кабинет, куда его не приглашали. Демидов и отвечает: – Янка не любит, когда я слишком рано достаю изо рта. Потом много приходится сплевывать.