Занавес. Глава 5. На грани разоблачения – И чего ты ржешь, как молодая кобылица? – Плакать мне, что ли? – гогочет в трубку Алка. – Вот скажи, зачем ты продолжаешь этот спектакль? Уже же можно прекратить… – Не знаю, – признаюсь я. – Бесит меня Герман. Он ведется на эту хрень, и меня надирает продолжать. – Не думаешь, что, когда до него дойдет, что ты его стебешь, он ответит тебе симметрично? – Ну он уже взрослый мужик… – Ага, а ведет себя как второклассник, только что за косички не дергает, – хихикает стервоза, по ошибке являющаяся моей лучшей подругой. – Сдается мне, портфелем по голове он меня треснуть не прочь, – вынуждена признать я. – Ну и чего? Артемьев сразил Геру на повал? – Устоял родимый, но я думала, он спалит меня своим взглядом до угольков. Тоже мне, полиция нравов! Я у мамки спросила, как так вышло, что она мне такого подсунула. Прикинь, она честно ответила, что ее как женщину бесит, что Гера с молоденькими крутит и наслаждается холостяковской жизнью. – К тебе она пристает по этой же причине? Ей не нравится, что ты жизни радуешься без чужих носков и крошек на диване? – Внуков хочет, – вздыхаю я тяжело. – Мама так-то согласна и на внебрачных, но она ж не знает, что я в активном поиске пятидесяти процентов генофонда… – Точнее, она не знает, что ты предпочитаешь активные тренировки, – язвит подруженька. – Что поделать? Пока пеленки меня не вдохновляют. Знаю-знаю: забеременею, гормоны скакнут и какашки станут желанным явлением, но пока-то я нормальный человек! – Ты это, не увиливай. Чего Гера-то? Неужто не нашел, что сказать? – Нашел. Как не найти? – вспоминаю я. – Ой, ты не представляешь, что я ему ляпнула… – Зачем же сплевывать, – язвит Герман, рассчитывая меня смутить. – Надо глотать, когда он достает! Но мы, из Меда, как бы не стеснительные. И я выдаю очередную ахинею раньше, чем успеваю подумать: – Мне нельзя. Я – веган. Повисает драматическая пауза. Германа надо просто видеть. Ети тебя некуда! Как удержать лицо? Артемьев, например, с этой задачей не справляется. Он, поперхнувшись, сползает по креслу, содрогаясь от хохота. Воистину, я – его достойная ученица. В трубке слышно, как что-то с грохотом падает. Не исключено, что сама Алка. Минуту я слушаю нечленораздельные звуки, прежде чем Медведева берет себя в руки. – Ма-а-ать… – всхлипывает она. – Тебе можно. Если ни одно животное в процессе не пострадало, я разрешаю-у-у… – Спасибо тебе, благодетельница, – ворчу я. – Сразу вспоминается анекдот: «– Соси! – Я не умею! – Соси, как умеешь! – Хрум-хрум-хрум». – А-а-а! Прекрати! Я больше не могу ржать! У меня щеки болят! – Думаешь, мне легко было? У меня по записи следующим удаление стояло! Я водой отпаивалась минут десять, чтоб руки перестали трястись. – Слушай, я про вас Сашке расскажу… Пусть она про вас роман напишет, это звездец! – Сашка пишет порнуху, а у нас тут водевиль. – Зато какой сюжет! – Да ну тебя! Лучше скажи, мы сегодня в барушник пойдем? Анька там чего? Выжила после рабочей недели? – Начальство она материла вполне бодро. Если что, поставим ей горючее внутривенно. Так что планы в силе. Только мне придется перекрашиваться. Я всю тушь размазала, пока ржала. – Ну иди тогда, а то опять на полтора часа опоздаешь, – отпускаю я известную копушу, а сама прикидываю, чтоб такого надеть, чтобы и задницу не отморозить и ноги показать. Решаю, что мелочиться нечего, и в ход идет комбез в обтягон. Это у юных девиц есть время на весь этот мешковатый оверсайз, мне надо дичь бить уже на подлете. Кручусь перед зеркалом. Хороша зараза! На шабаш я являюсь второй. Анька уже на месте, и, разумеется, Алки еще нет. – Я сегодня во все тяжкие, – предупреждает меня работник налоговой инспекции, переживший квартальную отчетность. – Одобряю и присоединяюсь! И понеслась! Все-таки мое поколение в отличие зумеров умеет отжигать. Они сидят по углам, хихикая, тычат в телефоны, снимаю рилсы и сторис, типа как они развлекаются, а сами заняты накладыванием фильтров и сравнением, кто круче выпендрился. Как пить дать, посидят чуток и свалят на съемную хату снимать тик-токи и курить кальян. Эти домашние бунтари погубили клубную культуру. Зато у нас есть еще ягоды в ягодицах! И к моменту, когда наконец является Алка, барушник заполняет уже контингент постарше. Появляются матерые мужики в косухах, шикарные папочки и горячие самцы в поисках дамы на ночь с пятницы на воскресенье. На танцполе становится тесно. Просекко играет в крови пузырьками. Мужики пошли на охоту. Ну это они так думают. Вот и девчонок от меня оттерли мускулистые парни. На хрупкую Аньку положил глаз и лапу здоровенный детина, рядом с которым она просто дюймовочка. Она хитро стреляет в него глазами, а я, видя, как он теснит ее к диванчику за их столом, подумываю предупредить его, что она владеет айкидо. Алку вообще не видно. Сто пудов, уже где-то треплется. Но все мысли вылетают у меня из головы, когда сзади ко мне прижимается кто-то огромный и очень горячий. Он вкусно пахнет и руками лапает довольно деликатно, при этом совершенно нескромно прижимаясь бедрами к моей пятой точке. Мне нравится. Приподнимаю руками волосы и позволяю им рассыпаться по плечам. Обжигающая ладонь перехватывает мои пальцы и, обернув меня вокруг себя, прижимает к накачанному телу. – Потанцуем? – обжигает ухо, приятный баритон. Я узнаю этот голос сразу. Сегодня днем я его уже слышала. Поглаживания лопаток в вырезе на спине кончиками пальцев вызывает у меня те самые чертовы мурашки. Поднимаю глаза… Ошибки нет. Бергман. У меня перехватывает дыхание, когда он вдыхает запах моих духов. В предчувствии, что сейчас меня раскроют, сердце отчего-то начинает бешено колотиться. Положив свободную руку мне на затылок, Герман произносит почти мне в губы: – Ну вот я тебя и нашел.