Алка хмыкает: – Тебе грех жаловаться, ты на свою задницу Бергмана словила. – Ой, не напоминай… – морщусь я, вспоминая свое родео. – Нечистая попутала. – Ну молиться тебя не тянуло – это точно, – ржет язва. – Да там вообще ни одной мысли. Я от себя в шоке, как потерпевшая в него вцепилась. Нимфоманка на пенсии, блин. – Ну… – задумывается Медведева. – Он не выглядел угнетенным. Я думаю, сегодня ночью он тебе подумает не раз. – Это если он не подцепил прям сразу какую-нибудь малолетку. Ты видела, как там парочка кобылиц на него пялились голодными глазами? – Ревнуешь? – хитро стреляет в меня глазами Алка. – Кого? – тут же взвиваюсь я. – Этого кобеля? Мне мама все про него рассказала. Я еще и в светской хронике покопалась. Роза Моисеевна внуков от него будет ждать очень долго. Раз до сих пор ни одна от него не смогла залететь, значит, воробей стреляный. А по-другому его за жабры не взять. Мне от мужика вообще другое надо. Медведева закатывается: – Ты в образ нитакуси вошла и выйти не можешь? Чего тебе такого особенного от мужика надо. – В идеале? Чтоб не бесил, – обреченно вздыхаю я. – А Бергман бесит. Да все они меня бесят, поэтому я умерила аппетиты, и просто ищу покорного спутника на эту чертову свадьбу. – Ну, если покорного… Дай объявление на тематическом сайте: «Ищу раба». – Волчица ты… – ворчу я. – Дай еще колбасы. – Слушай, но если все мужики тебя бесят без исключения, то бери Бергмана. Он хотя бы внешне ого-го, и лобзались вы с ним так, что я покраснела. – Чего врешь-то? От тебя фиг дождешься. Покраснела она. Мне, мать, уже не двадцать, не двадцать пять и не тридцать… – Тебе тридцать и два месяца, – поправляет меня Алка. – Не душни, – фыркаю я. – Все ты поняла. Нету во мне уже нездорового оптимизма, идиотских надежд и разрушительных иллюзий. В двадцать я бы на Бергамана сделала стойку и, закусив подол, понеслась бы на амбразуру, заслонять его пушку своим телом… – А там прям пушка? – заинтересовывается Медведева. – Что надо там ствол, – припоминаю я, что в меня там упиралось. – А сейчас у меня кора на мозге толще, и я отдаю себе отчет, что этот хрен мне не по зубам. Могила горбатого справа, как говорится. А то втрескаться в такого, а потом читать в светской хронике уже про своего мужика, что его видели с очередной моделькой или студенткой… Увольте. Да и я не его формат. – По-моему сегодняшний вечер показал, что ты в его вкусе. Не жалеешь, что устроила дурацкий маскарад? – Ты знаешь, нет. Счастливым концом все равно не пахнет, а так хоть есть над чем поржать. – Ну один конец ты могла бы осчастливить, – пошлит Медведева. – Некогда мне, до свадьбы пять недель. Надо найти жертву. Ленчика оставим на крайний случай. – А Артемьев? – Это еще более крайний случай. Он в любой момент со своей стервой помирится, и я в последнюю минуту останусь у разбитого корыта. Ладно, погребла я домой, – я неохотно отлепляюсь от прекрасного стула, ставшего мне за последний час практически родным. – Не останешься? – Нет. Завтра выходной, хочу прочувствовать наконец, что это такое. Спать буду до упора. Из последних сил. – А потом? – Какое потом? – искренне удивляюсь я. – Потом надо будет готовиться ко сну. Это же ВЫХОДНОЙ! И мне почти удается выполнить свой план. Проснувшись ближе к полудню, я благодарю бога, что я пока бездетна и могу позволить себе нихрена не делать. Шляюсь по квартире с пучком на голове и в полосатом махровом халате, отжатом у отца лет семь назад, и нахожусь в совершенно расслабленном состоянии. Телефонный звонок застает меня в благости с чашкой кофе, в которую я бухнула еще коньяку. Так я его пить не могу, когда им пахнет кофе, самое то. – Левина, – вяло брякаю в трубку тоном «чтоб вы все там сдохли». – Слышь, Кабалье, разговор есть. Я с недоумением смотрю на трубку. Это что за гопота? У меня какое-то дежавю, и я вспоминаю, что с таким же чувством я уже смотрела на телефон вчера, когда звонил Бергман. Черт, я не внесла его в черный список. – Надо спеть? – мрачно интересуюсь я. – Помилуй меня, помолчи. Я тут подумал. Ноги у тебя ничего, если тебя умыть, причесать, накрасить, сойдешь для сельской местности… Я охреневаю от таких комплиментов. – Вы все-таки будете свататься? – спрашиваю я. Ну а чего? Раз я такая завидная невеста. Герман заходится кашлем. – Ни за что! У меня есть к тебе деловое предложение. Очень выгодное. – Я отдам свой цветок только единственному, – гундю я в трубку, опасаясь, что кофе с глотком пойдет у меня носом. – Твоя икебана из сухостоя меня не прельщает. Я серьезно. Есть разговор. Хм. Не, хамло, конечно, офигеннейшее, но меня начинает раздирать любопытство. Бергман сам звонит, добровольно. И чего-то от меня хочет. Что ж там такое? Блин, вот жопой чую. Не надо мне с ним ни о чем разговаривать, но я ж помру от любопытства, если не узнаю ничего. – Ты там преставилась уже, что ли? – ворчит Герман. Господи, прости рабу свою за слабость. – Через три часа в буфете филармонии буду. – Только оденься поприличнее. – Обязательно, – обещаю я и кладу трубку. Уж я тебя порадую. Глава 8. Заговор Бергман в буфете филармонии выглядит… охренительно. Он еще не видит меня и не знает, что я тоже поразительна, а вот я на него успеваю попялиться и заценить. Скучающий красивый мужик, похожий на дорогую тачку или элитного скакуна. Точно. «Жеребец» ему подходит больше всего. Бергман сидит у окна за нелепым маленьким столиком, накрытым клетчатой скатертью, и с неизбывной тоской смотрит на улицу. Ждет родименький. А какая-то мадам уже поедает его глазами. Я-то, блин, ее понимаю. Иногда ходишь по улицам и задаешься вопросом: «Али перевелись богатыри на земле русской?». А тут вон. Почти два метра, плечи широкие, морда суровая, пальцы длинные, значит, и … э… ну короче, наверняка, одаренный мужик. Часы опять же. Сазу видно, у него на шубку деньги найдутся. Понимать-то я бабу понимаю, но вот мне такого не надо. С хворостиной такого не упасешь, ринется на молодые луга, как пить дать. Не в моем возрасте бегать по чужим койкам, чтоб вернуть загулявшего козла. А Бергман – козел. Породистый, но козел. Нам бабам это, конечно, в самое сердечко. Однако, в тридцать лет и два месяца я уже понимаю, что перевоспитать такого невозможно. Ладно, девственницы, ваш выход. Чтоб Герману сюрприз не испортить, захожу со спины. И меня на секунду выбивает из колеи его парфюм, напоминающий мне о том, что мы с ним вчера вытворяли в баре. И так меня злит, что зачетный самец совершенно для меня бесполезен, что я беспощадно хлопаю его сзади по плечу.