— Твой парень не очень чисто сработал. Таков уж был характер Заказчика: даже если он хвалил или благодарил, всегда старался найти повод хотя бы для маленького упрека. — Он не мой. Я его никогда не видел. Все через посредников. — Сегодня ровно две недели, и пока все тихо. Более или менее. Так что будем надеяться, что обошлось. Заказчик ронял короткие фразы, тщательно пережевывая горячую пиццу. — А карточки? Организатор поднял на собеседника больные глаза, в которых застыла безнадежность. Конечно, для Заказчика важнее всего рукопись, и он-то может успокоиться, потому что рукопись они раздобыли. А для него, Организатора, значение имеют только карточки, и даже не все, а одна, всего лишь одна, на которой крупными печатными буквами стоит его фамилия. Боже мой, какой позор, какой позор его ждет, если узнают… Добро бы еще статья была хозяйственная, тогда можно было бы отбрехаться, мало ли хозяйственников сегодня реабилитируют: мол, они опередили свое время. Вот хоть Стародубцева взять. — А как же карточки? — повторил он. Вопрос Заказчику не понравился. Он понимал, что карточки — его упущение. Надо же было ему запамятовать о такой ерунде! Дела из архива изъял, а про карточки вспомнил спустя несколько месяцев. Эта сучка припугнула его фотокопиями, но поди проверь — не врет ли. Может, и нет никаких фотокопий. Чтобы их сделать, надо, по меньшей мере, перебрать все карточки вручную, весь массив за несколько лет. А потом еще ухитриться остаться в картотеке одному, без свидетелей. Слишком сложно. Пожалуй, все-таки это блеф. Но даже если и нет, ему, Заказчику, уже все равно. Пусть найдут эти копии, пусть будет скандал. Ему-то что? Главное, скандал возникнет не по его вине, не из-за рукописи, первая волна пойдет не от него. Стало быть, с него и взятки гладки. А они, эти сытые политиканы, пусть сами расплачиваются за прошлые грешки. Так что черт с ними, с карточками этими. Дома у Филатовой Исполнитель их не нашел. Тот, кого подкупили, чтобы порылся в сейфе и в столе, тоже вернулся пустой. Ну, не совсем пустой, рукопись принес. Но фотокопий не нашел. Скорее всего их и в природе-то не существует. — Не беспокойся, — уверенно ободрил он Организатора. — Их никто искать не станет. Пока была опасность, что выйдет книга, была и опасность, что начнут копать. Но книга-то не выйдет. Так что спи спокойно, старый развратник, — сыто хохотнул Заказчик. — Какой уж тут сон, — пробормотал Организатор, с отвращением отставляя тарелку и наливая в бокал белое французское вино. — Ковалев со своей бандой вздохнуть не дает. Половину депутатов завербовал, будет своего шефа в премьеры пропихивать на съезде. А наша задача — сохранить нынешнего премьера, мы с ним вроде как в одной команде. Вот и воюем. — Как твоя блондиночка? Все еще с тобой? А то, может, уступишь? — ехидно поинтересовался Заказчик. — Она для тебя старовата, ты ж у нас любитель молодого тела. — Оставь, ради бога, — с тихой тоской сказал Организатор. — И без тебя тошно. Глава 7 В пятницу Петровку опять почтил визитом Павлов. — Что нового, Анастасия Павловна? Я свое слово держу, сегодня никуда не тороплюсь, так что вы мне — о ходе расследования, а я вам — об Ирочке. Настя старательно рассказала ему, какие интересные открытия сделали Доценко и Лазарев, работая по версии «Интерпол». Из Карабаха турецкие экстремисты-террористы получали оружие, расплачиваясь за это наркотиками. Вполне возможно, что Филатову убили, пытаясь запугать Идзиковского, который слишком близко подошел к группе российских граждан, выполняющих роль посредников. В ответ Павлов предался лирическим воспоминаниям. — Ирочка очень тяжело переживала разрыв с мужем. Даже хотела бросить диссертацию, хотя уже вот-вот должна была выходить на защиту. Для нее тогда все потеряло смысл: и работа, и любовь. Она ведь стихи писала, вы знали об этом? — Нет, нам никто этого не говорил. — Вот видите. Она скрытная была, ни с кем своими переживаниями не делилась. Это уже потом, много лет спустя, когда мы стали по-настоящему близки, она дала мне почитать кое-что из того периода. Вот, например: Я одна в постылых буднях, Как в безбрежном океане, Мой корабль, такой надежный, Не затонет никогда. Мне так грустно, мне так трудно, Мне так больно, мне так странно. Бросить якорь невозможно На дороге в никуда. — Хорошие стихи, — одобрительно кивнула Настя. — Не просто хорошие, — воодушевленно подхватил Павлов. — Прекрасные! Ирочка была талантлива во всем, не только в науке. А вот это она написала, когда похоронила мать: Не дай Вам бог узнать такую тьму, Где бьет озноб от холода и страха, И безнадежный, будто путь на плаху, День завтрашний уже Вам ни к чему. — Спасибо вам, Александр Евгеньевич, — сердечно сказала Настя в конце беседы. — Приходите еще. Вы же понимаете, чем лучше мы поймем характер Ирины, тем легче нам будет работать. Только теперь милости прошу к Гордееву. Я — в отпуске. Когда дверь за Павловым закрылась, Настя насмешливо улыбнулась сама себе. Кто бы мог подумать, что стихи, которые она когда-то написала, не встретив взаимности в одном человеке, сослужат ей такую службу. И надо же, нашелся ценитель, который назвал их «не просто хорошими, а прекрасными». Правда, он хоть и эксперт, но не в поэзии. Этот любые стихи назовет хорошими. Итак, Александр Евгеньевич, вы попались на лжи. Вы выложили денежки, и немалые, чтобы убедить нас, что вы давно и хорошо знаете Ирину Сергеевну. Вы упорно интересуетесь ходом расследования, попутно подкармливая нас пирожком, который мы же сами и испекли. Чего вы добиваетесь? Попробуем подойти к проблеме с другой стороны. Если верить справкам отдела координации и планирования института, Филатова ни разу за тринадцать лет работы не выезжала в командировку в ваш родной город Энск. Может быть, она ездила туда за свой счет? Ни отец, ни подруги, ни любовники такого не припоминают, но, учитывая скрытность Ирины, это можно допустить. Если так, то почему такая таинственность? Для чего было скрывать поездки, если они были? Но так или иначе, Энская область ее интересовала, причем не в плане криминологической картины в целом, а в одном-единственном вопросе. И вопрос этот она, кажется, выяснила. Настя достала загадочный листок Филатовой, в котором теперь все стояло на своих местах. «З» — зарегистрировано преступлений, «Р» — раскрыто, «ЗР» — количество законченных расследованием уголовных дел. Строки, помеченные цифрами с 5 до 10, обозначали количество уголовных дел, прекращенных следователями в соответствии со статьями 5—10 Уголовно-процессуального кодекса. «1+3» означало дела, приостановленные в порядке частей 1 и 3 статьи 195, когда преступник либо остался неизвестным, либо неизвестно где скрывается. А заветная строка «2» показывает количество уголовных дел, приостановленных в порядке части 2 той же статьи 195, в связи с тяжким заболеванием лица, подлежащего привлечению к уголовной ответственности. И если до 1986 года доля таких дел в числе всех приостановленных не превышала 3 процентов, то когда вы, любезный Александр Евгеньевич, стали в Энской области начальником следственного отдела УВД, доля эта быстро выросла аж до 18. Какой вывод из этого сделала Филатова? Полагаю, такой же, как и я, потому что я хорошо представляю себе ее логику. Она поняла, что где-то у вас окопался врач-взяточник, не без вашего, Александр Евгеньевич, ведома ставящий липовые диагнозы, которые позволяли приостанавливать дело «до выздоровления», то есть навсегда. Взятки давались как минимум в трех местах: врачу, следователю и вам. Может быть, вам лично и не давали, с вами делились врач и следователи. Забавная картинка! Но даже если все это правда и вы действительно такой нехороший человек, остается непонятным, откуда у Ирины интерес к Энской области, причем тщательно скрываемый (даже листок не надписала). Этот интерес не может быть связан лично с вами, ибо вы меня полностью убедили, что никогда до приезда в Москву не знали и не видели Филатову, хотя старательно утверждаете обратное. Но должна же быть какая-то связь! Должна! Попробуем третий подход. Все, что говорят сослуживцы Филатовой, — правда. Павлов безуспешно ухаживает за Ириной, потом начинает, как выразился ее начальник, «цепляться к ней». Он раздражает Ирину, доводит ее до бешенства, и она пытается найти что-нибудь, что позволило бы ей его остановить. Кто-то из коллег едет в Энск, и она просит привезти ей статистику о движении уголовных дел. Статистика открытая, никаких секретов здесь нет, получить ее можно в любом зональном информационном центре. Похоже на правду, но чуть-чуть не сходится. Конфликты с Павловым начались весной, к этому времени уже давно готовы данные за предыдущий год. В этом случае в таблице Филатовой был бы и 1991 год, а его нет, последний год — 1990-й. И вообще на Ирину не похоже, чтобы она опустилась до шантажа, да еще по такому, в сущности, незначительному поводу. Ну что она могла бы сказать Павлову? Александр Евгеньевич, я знаю, что вы взяточник, поэтому перестаньте возвращать мне документы на доработку? Бред. Кроме того, остается открытым вопрос, зачем Павлов лжет. Четвертый вариант — правду говорят все, как ни парадоксально это звучит. Ирина действительно не была любовницей Павлова и приезжала расстроенная и издерганная именно после встреч с ним в министерстве. Павлов и Ирина действительно начали общаться лишь несколько месяцев назад. И при этом Павлов знает Ирину много лет. А она его не знает. Но зато она знает какого-то Владимира Николаевича, о котором думает весь день 12 октября 1991 года (страница из ежедневника была именно за это число), а также в тот день, когда изучает статистику по Энской области. А 15 октября на перекидном календаре появляется служебный телефон главного эксперта Штаба МВД А. Е. Павлова. Настя была уверена, что где-то между этими разноликими правдами лежит истина. * * * Вечером на стол Гордеева легла сводка наружного наблюдения за «политическим противником» Ковалева Борисом Васильевичем Рудником. Гордеев несколько минут похмыкал над ней, погрыз, по своему обыкновению, оправу очков и позвал к себе Настю. — Анастасия, — строго сказал он, — где твои «двести»? Я хочу знать, могу я отзывать ребят из Интерпола или нет. Людей не хватает, за эту неделю на нас еще четыре убийства повесили. Так что? — Отзывайте, — твердо ответила Настя. — Я уверена, что там ничего нет. Зато у меня — одни загадки. Но будем действовать как решили. — Хорошо, — сразу смягчился Виктор Алексеевич. — Теперь с Ковалевым. Почитай-ка вот это. Он протянул Насте сводку. Та внимательно вчитывалась в нее и наконец протяжно присвистнула. — Ничего себе! Нашего Рудника, кроме нас, «пасут» еще двое независимых соглядатаев. На него большой спрос! — Как бы мы с тобой не опоздали, Стасенька. Сейчас Рудник уехал в аэропорт. Боюсь, не улетать ли собрался. «Наружники» обещали позвонить, когда будет ясность. Если он улетит, весь наш план пойдет насмарку. Придется придумывать что-нибудь другое. Времени-то у нас совсем нет ждать, пока он вернется. В дверь постучали. Заглянул Коля Селуянов. — Ты чего стучишься? — набросился на него Гордеев. — Сколько раз тебе повторять, что стучаться в служебный кабинет неприлично. Ты тем самым показываешь, что в кабинете может происходить что-нибудь эдакое… — Он замысловато покрутил рукой. — Ей-богу, Виктор Алексеевич, и в мыслях не было. Я машинально, — оправдывался Селуянов. — Я месяц в доме отдыха пробыл, а там, сами знаете, без стука нельзя… — В мыслях у него не было, — продолжал ворчать Колобок. — Вот из-за таких сплетни и плодятся. Чтоб в последний раз. Что у тебя? — Там пришел адъюнкт Филатовой, папку какую-то принес. Взять у него или будете с ним разговаривать? — Он вопросительно посмотрел на Настю. Та сразу поднялась. — Я пойду, Виктор Алексеевич, можно? Если что — я на месте.