— Ну хорошо, пусть ты прав, — примирительно произнес Павел Васильевич. — И пусть ты такой храбрый, что ничего не боишься. Но объясни мне, бога ради, неужели нельзя никаким другим способом убедиться, что тот, кого мы пасем, и есть убийца Филатовой? Неужели так необходимо ждать, пока он придет убивать Настю? Тьфу, — с досадой добавил он, — даже произносить страшно. Гордеев вздохнул, сел за стол, потер рукой лысину и лоб. — Не знаю, Паша. Я ничего не могу придумать. То есть на самом деле способов много, но я боюсь его спугнуть. Я на сто процентов уверен, что оружие он при себе не носит и документы его в идеальном порядке. Так что имитация облавы ничего не даст. Задерживать его незаконно я не хочу. Ты мои принципы знаешь, и отступать от них я не буду даже ради этого «заказника». А уж если это и вовсе не убийца, а кто-то, кто делает по его поручению черновую работу, мы просто-напросто сорвем всю комбинацию. У нас есть улики, по которым можно судить, этот ли человек был в квартире Филатовой. Ну и что? Когда он там был? Как доказать, что именно в момент убийства, а не за час и не за день до него? У нас, Паша, есть повод для разговора с ним, но и только. А оснований для задержания и тем более ареста — ноль. — И чего ты добиваешься? Ждешь, когда он начнет убивать Настю, и возьмешь его с поличным? Ты в своем уме? — Я, Паша, жду, когда он принесет мне доказательства. Сам принесет, своими руками. — А если не принесет? — Тогда я скажу тебе, что прав ты, а не я. Оставлю отдел на тебя и уйду с позором. * * * В этот же день рано утром Ларцеву позвонили. — Он хочет, чтобы я поехал с ним. — Когда? — Мы встречаемся через час. — Он объяснил, зачем? Вы же дали ему адрес. — Хочет, чтобы я сам его познакомил. Мол, свой человек, не с улицы пришел. — Хорошо, поезжайте. Только будьте посдержаннее. И не мешайте ему, пусть делает все, что сочтет нужным. Можете даже ему помочь. Когда оказалось, что наблюдатели упустили объект, Ларцев в следственном изоляторе допрашивал по поручению следователя четверых арестованных. Дело находилось в производстве у Константина Михайловича Ольшанского, который подробно проинструктировал Володю. Им нравилось работать вместе, Ларцев был, пожалуй, единственным из сотрудников Гордеева, к кому Ольшанский относился не просто с симпатией, а с огромным профессиональным доверием. Въедливый, дотошный, невероятно требовательный, Константин Михайлович пользовался авторитетом человека, знающего свое дело досконально, но работать с ним оперативники и особенно эксперты в большинстве своем не любили. Ему все время казалось, что они что-то упустят, забудут при осмотре места происшествия, он был совершенно невыносим, гонял всех и распоряжался, как барин в своей вотчине. И хотя все понимали, что он прав, многие обижались на его резкую безапелляционность, граничащую порой с откровенным хамством. И только с Ларцевым он разговаривал не просто вежливо, а даже ласково, признав для себя, что допросы получаются у Володи намного лучше и результативнее, чем у него самого. Проведя ночь, как и Гордеев, на Петровке и уходя в восемь утра из своего кабинета, Ларцев хотел было доложить полковнику о телефонном разговоре, но, приоткрыв дверь, увидел Колобка спящим, откинувшись в кресле, с расстегнутым воротом рубахи и съехавшим набок галстуком. Будить начальника было жалко, и Володя решил, что позвонит ему попозже, уже из Бутырки. Во время коротких пауз между допросами дозвониться до Гордеева ему не удалось: дважды было подолгу занято, один раз никто не снял трубку. Собственно, острой нужды в этих звонках не было, он знал, что за объектом следят и ничего принципиально нового он Колобку не сообщит. Кроме, пожалуй, одного. Но это может подождать, это не к спеху. Главное, сам он сделал все, что считал в данной ситуации правильным и необходимым. Уже выходя из следственного изолятора, он сделал еще одну попытку дозвониться до Гордеева, но опять безуспешно. Ларцев позвонил домой. Трубку сняла десятилетняя Надюшка. — Папочка! — Она захлебнулась плачем. — Приезжай быстрей. Маму увезли. — Как увезли? — оторопел он. — Рано еще. Жена Ларцева была на девятом месяце беременности. — Увезли! — рыдала дочка. — Ей плохо стало. Ларцев кинулся домой, не разбирая дороги. Несколько раз он чуть не попал под машину, выбегая на проезжую часть в надежде поймать такси. Они с Наташей очень хотели второго ребенка. После Надюшки у жены была уже третья беременность. В первый раз она подхватила корь, которой не переболела в детстве, и случился выкидыш. Во второй раз ребенок родился мертвым. Жалея жену, Ларцев уговаривал ее, а заодно и себя отказаться от этой затеи, но Наташа была непреклонна. «Я пройду этот путь до конца», — говорила она. И в этот раз шло не очень гладко, но все же надежда была, ведь уже девятый месяц. И вдруг такое… Надюшку жалко, одна в квартире, плачет, боится. Ворвавшись домой, Володя схватил в охапку опухшую от слез девочку и помчался в больницу. — Не буду напрасно вас обнадеживать, — сказал ему врач. — Положение очень серьезное. Не исключено, что придется решать — или мать, или ребенок. Крепко прижав к себе дрожащую девочку, Володя Ларцев застыл на скамейке в коридоре, раздавленный случившимся. О звонке Гордееву он забыл. * * * Около десяти часов потерянный на целый день объект появился на проспекте Мира. — Пошел, — сообщили Гордееву. Тот мысленно благословил Настю и быстро побежал по длинным коридорам здания на Петровке вниз, к машине. * * * Когда раздался звонок в дверь, Настя словно очнулась. Внутренняя дрожь утихла, ладони из ледяных мгновенно сделались горячими. Она уверенно пошла к двери. — Кто? — Лариса? — послышался приятный баритон. — Откройте, пожалуйста. Я от Александра Евгеньевича. Щелкнул замок, Настя впустила гостя. Перед ней стоял мужчина чуть выше ее ростом, с застенчивым лицом и обаятельной улыбкой. Он был похож на старательного бухгалтера. Через плечо — темно-синяя мужская сумка на длинном ремне. — Я никого не жду от Александра Евгеньевича, — недовольно сказала она. — Мы должны с ним созвониться завтра. Что за спешка? — Где можно помыть руки? — не обращая внимания на ее слова, спросил Галл. — В вашем доме очень грязные перила. — Проходите, — сухо сказала Настя, провожая его в ванную. В ванной Галл быстрым движением повернул обе рукоятки, открыв воду на полную мощность, ловко развернулся, схватив Настю за запястье, и она в мгновение ока оказалась прижатой спиной к раковине. Справа была ванна, слева — стиральная машина, впереди — убийца. Держа ее одной рукой за кисть, другой — за плечи, Галл приблизил губы к ее уху. — Ну, здравствуй, красавица, — тихо сказал он. «Как в страшном сне, — подумала Настя. — И никакой надежды проснуться». — А почему шепотом? — громко спросила она. Пальцы на ее запястье сжались сильнее, от боли выступили слезы. — Потому что ты слишком умна, чтобы быть дурой, — не повышая голоса, ответил Галл. — Если ты работаешь на легавых, у тебя в квартире может быть полно микрофонов. А если ты настоящая журналистка и настоящая шантажистка, у тебя всегда под рукой есть диктофон, чтобы записать что-нибудь интересное. Я правильно рассуждаю? — Правильно. Дальше что? — Настя постаралась, чтобы ее голос звучал вызывающе. — Поэтому мы с тобой поговорим здесь. * * * Гордеев вытер о брюки вспотевшие от напряжения ладони. — Ну, что там? — нетерпеливо спросил он. — В ванной включена вода. Слышно только, что два голоса, но слов не разобрать. — Ребята готовы? — Готовы. — Без моей команды не начинать. * * * — Ну что ж, давай поговорим. — Она легко перешла на «ты». — Тебя правда Павлов прислал? — А кто же еще?