- Неужели? Судя по прежним достижениям Сюртэ, это не вполне правда. Это заявление вызвало в зале откровенный смех. - Довольно, - сказала судья Кориво. – Подойдите ко мне. Генеральный прокурор подчинился. - В моем суде подобное обращение с людьми неприемлемо, понятно? Это позор - для вас, для вашего офиса, и для этого судебного процесса. Принесите шефу-суперинтенданту извинения. - Извините, - сказал прокурор и развернулся к Гамашу. – Прошу прощения. Я пошел на поводу у любопытства. Судья досадливо вздохнула, но оставила все как есть. - Merci. Принимаю ваши извинения, - ответил Гамаш. И все же, Гамаш посмотрел на прокурора так пристально, что тому пришлось отступить. Взгляд Гамаша, и реакции на него прокурора остались вне поля зрения присяжных и зрителей. Бовуар на галерее одобрительно кивнул. - Итак, вы заговорили с ним снова, на следующее утро? – продолжил Залмановиц. – Что вы ему сказали? - Я опять попросил его быть осторожнее. - Под угрозой вы подразумевали не себя лично? – уточнил прокурор. - Нет. Опасаться стоило того, на кого незнакомец нацеливался. - То есть, вы уже не воспринимали все как розыгрыш? - Будь это розыгрыш, не думаю, что этот человек вернулся бы. Он испугал деревню своим первым появлением. Чего для шутки или даже мести вполне достаточно. Нет, все зашло слишком далеко. Тут имела место готовность к чему-то большему. Была какая-то цель. - Полагаете, что он мог причинить кому-то вред? – спросил прокурор. Это был непростой вопрос, и шеф-суперинтендант Гамаш обдумал его. И медленно покачал головой. - На самом деле, я не знаю, что он планировал. Возможно, какого-то рода ущерб. Определенно, он воплощал угрозу. Но задумывал ли насилие?.. Если так, то зачем об этом предупреждать? К чему этот костюм? Почему просто не совершить задуманное под покровом ночи? Навредить кому-то или даже убить? Для чего просто стоять там, на всеобщем обозрении? Гамаш, устремив взгляд в пустоту, погрузился в раздумья. Прокурор, казалось, был озадачен. Такая редкость, когда сидящий на скамье свидетеля действительно задумывается над вопросами. Чаще ответы на прямые вопросы отрепетированы - правда или подготовленная лож. Но очень редко свидетель по-настоящему задумывается. - Естественно, существуют разные пути причинения ущерба, не так ли? – наконец заключил Гамаш, скорее для себя, чем для прокурора. - Но каким бы ни было первоначальное намерение, - вступил месье Залмановиц, - оно привело к убийству. Теперь Гамаш сконцентрировал внимание, но не на стороне обвинения. Он повернулся к скамье защиты, и взглянул на человека, обвиняемого в преступлении. - Да, совершенно верно. Быть может, подумал он про себя, простого убийства было недостаточно. Может быть, сначала нужно было напугать. Так поступали шотландцы перед битвой, играя на вопящих волынках. Или маори, танцуя хака. «Это смерть. Это смерть», - пели они. Чтобы противник испугался и окаменел от ужаса. Темная фигура не была предупреждением. Она была предвестием. - Вы, как я знаю, сфотографировали его, - сказал прокурор, шагнув к свидетелю, поместив себя между Гамашем и обвиняемым. Умышленно прерывая контакт между ними. - Да, - подтвердил Гамаш, переведя взгляд на прокурора. - Я отправил фото своему заместителю. Инспектору Бовуару. Прокурор обратился к секретарю: - Фотография №1. На большом экране возникло изображение. Если прокурор ожидал возгласов зрителей как реакцию на снимок, то его постигло разочарование. Позади прокурора повисла всепоглощающая тишина, словно вся галерея разом исчезла. Тишина была абсолютной. Ему пришлось повернуться, дабы убедиться, что все на своих местах. И все ошеломленно смотрят на экран. Некоторые – открыв рот. Там, на экране, их взгляду представала маленькая деревенька. Листа облетела с деревьев, и те стояли, похожие на скелеты. В центре деревенского луга - три высоченные сосны. В контраст к яркому, солнечному летнему дню за окнами зала суда, день на фото был пасмурным. Серым, тусклым. Что придавало домам из камня, дерева и розового кирпича, их приветливо освещенным окнам, вид еще более манящий. Деревня смотрелась воплощением величайшей умиротворенности. Безопасности. Так должно было быть. Но так не было. В центре фотографии помещалась черная дыра. Как если бы из снимка вырезали часть изображения, нечто, этому миру не принадлежащее. Зрители за спиной прокурора шумно выдохнули. Выдох получился протяжным, словно сама жизнь вытекла из присутствующих. Большинство из них впервые увидело темного незнакомца. Глава 4 - Сейчас? – спросил Матео Биссонетт, отвернувшись от окна к жене Лее. Они только что закончили завтрак в B&B и теперь отдыхали в гостиной, возле камина. Несмотря на огонь в очаге и теплый свитер, Матео было холодно. - Он только что его сфотографировал, - сообщил Матео. - Если мы еще немного промедлим, станет худо. - Худо? - переспросила Лея. – Ты хотел сказать, хуже некуда? - Нам надо было еще вчера что-нибудь сказать, - проныл Патрик. Его голос, обычно плаксивый, сегодня звучал особенно по-детски. - Они удивляются, почему мы молчим. - Ладно, - сказал Матео, стараясь не сорваться на Патрика. - Договорились. Сейчас самое время. Не то, чтобы Патрик говорил какую-то чушь. Дело было в том, как он это говорил. Он был самым слабым из них, и все-таки, каким-то образом, Патрик всегда получал желаемое. Может быть, им просто хотелось прекратить его нытье, подумал Матео. Оно ведь как камнем по стеклу. Поэтому они Патрику уступали. С годами все только усугубилось. Сейчас Матео не просто хотелось наорать на парня, сейчас хотелось отвесить ему пинка. Вошел Габри, принес френч-пресс со свежезаваренным кофе. - Где Кати? – спросил он. - Тут рядом есть стеклянный дом, - начал объяснять Патрик. - Не в классическом стиле, не такой, какие строим мы, но интересный. Она захотела его посмотреть. Это может оказаться полезным в строительстве того, что мы делаем на островах Мадлен. Габри, спросивший исключительно из вежливости, ретировался обратно в кухню. Матео перевел взгляд с жены на друга. Оба они его одногодки, тридцати трех лет, но выглядят старше. Морщины. Седина. Неужели они всегда были такими? Или стали такими с момента появления фигуры в плаще? Лея, высокая и гибкая, как ива, во времена их университетской дружбы, теперь была менее грациозна. Сейчас она была похожа на клен. Округлая, мощная. Ему это нравилось. Она стала солиднее. Менее склонна к слезам. У них двое детей, сейчас они дома, с родителями Леи. Он знал, что когда они вернутся, то словно влезут в нору хорька. Дети, под сомнительным влиянием бабушки, одичают. Хотя, справедливости ради надо сказать, что для этого не требуется многого. - Гамаш в бистро со своей женой. Там полно ушей, - заметил Патрик. – Может, стоит подождать? - Нужно, чтобы все услышали, - возразила Лея, поднимаясь. - Правильно? Разве не это цель? Разговаривая, друзья не смотрели друг другу в глаза. Или на завораживающую игру пламени в камине. Все трое смотрели в окно B&B. На деревенский луг. Пустынный, если не считать… - Почему бы тебе не остаться? – спросила Лея Патрика. – А мы пойдем. Патрик кивнул. Он вчера простудился, и теперь у него ломило каждую косточку. Подтянув кресло к камину, он налил себе крепкий горячий кофе.