Сара, конечно, не приходилась ей тетей, в прямом смысле. Но это стало их взаимной шуткой, в которой имелась доля правды. Обоим нравилась мысль, что они семья. В этом смехе, в самом этом моменте не было места незнакомцу в темном плаще. Но когда туман веселья рассеялся, темная фигура возникла вновь. Мысли Жаклин вернулись к Антону. Даже будь Сара ей тётей - если Жаклин не научится печь багеты, ее выгонят пинком под зад. На ее место найдется тот, у кого багет получится. И тогда она потеряет Антона. Жаклин выбросила испорченное тесто и начала все сначала. Четвертая попытка за сегодня, а ведь еще даже не полдень. * * * Арман и Рейн-Мари вернулись домой. Рейн-мари уселась в гостиной, перебирать содержимое коробки из архива. Арман сосканировал фото с изображения истинного кобрадора, отправил по почте Жану-Ги. И получил в ответ достаточно бесцеремонный вопрос - не заскучал ли шеф? Не выпил ли лишнего? Гамаш взял трубку и набрал номер. Ответила Анни, потом позвала Жана-Ги. - Что за странные фото, патрон? – спросил тот. Зять что-то жевал, и Гамаш явственно представил себе Жана-Ги с огромным, как «Дагвуд»* (* «Дагвуд» - сэндвич огромного размера, изобретение, которое было внедрено в один из известных Американских комиксов под названием "Blondie", выпускаемый с 1939 года), сэндвичем. Впрочем, зять вряд ли знает, что такое «Дагвуд». Гамаш рассказал про фотографии, Жан-Ги, прекратив жевать, выпалил: - Сейчас приеду! Гамаш знал, что Жан-Ги не шутит. Он познакомился с Жаном-Ги задолго до того, как тот стал его зятем. Гамаш вызволил агента Бовуара из отдела вещдоков, с опостылевшей тому работы. Он взял молодого человека, который ни с кем не мог сработаться, к себе, и сделал из него инспектора отдела по раскрытию убийств, удивив своим выбором всех. Для Гамаша это было обычным делом. Он едва ли долго обдумывал свой шаг. Они стали шефом и агентом. Патроном и протеже. Стали головой и сердцем. А теперь тестем и зятем. Отцом и сыном. Они соединились, сошлись вместе и в этой реальности, и, как казалось, в прошлых жизнях тоже. Однажды вечером, посреди ужина у Клары, случился разговор о жизни и смерти. И о жизни после смерти. - Это теория, - рассказывала Мирна. – Не знаю точно, даосистская или буддистская, или еще какая, но в ней говорится, что из жизни в жизнь мы встречаем всегда одних и тех же людей. - Считаю, это просто смешно, - заявила Рут. - Что-то около десятка тех же самых людей, - продолжила Мирна, перепрыгнув через словесного «лежачего полицейского», каковым была старая поэтесса. – Меняются только взаимоотношения. Например, в этой жизни вы пара, - она посмотрела на Габри и Оливье, - а в прошлой жизни вы были братьями, или супругами, или отцом и сыном. - Погоди-ка, - вступил Габри. – Ты говоришь, что в прошлой жизни Оливье мог быть моим отцом? - Или твоей матерью. Оба партнера поморщились. - Меняются лишь роли, но что остается неизменным, так это любовь, - продолжила Мирна. - Она абсолютна и безгранична. - Совсем охренели, - заключила Рут, поглаживая Розу. «Фак, фак, фак», - согласилась утка. Между Рут и Розой сходство неуклонно росло. У обоих были тощие шеи. Седые головы. Глаза бусинками. И ходили обе вперевалку. К тому же, у них был общий словарный запас. И если бы не трость в руке Рут, они были бы неотличимы. Арман посмотрел на Рейн-Мари. На лице жены играли отсветы от огня в очаге. Она слушала, улыбаясь. Внимала. Если то, что говорит Мирна, правда, значит, он знал всех этих людей раньше. Что объяснило бы моментально возникшую у него симпатию и к ним, и к деревне. То спокойствие и комфорт, которые он ощущает в их компании. Даже к старой сумасшедшей Рут. И к ее доппельгангеру - утке, которая, возможно, в прошлой жизни была ее ребенком. А может, все было как раз наоборот. Но Рейн-Мари? Его дочь, мать или брат? Non! Она всегда была ему женой. Он знал это с самого первого мгновения, как увидел ее. В тот миг он ее узнал. Пусть пройдут века. Череда жизней. Любые другие отношения могут измениться, превратиться в нечто иное. Но их с Рейн-Мари связь абсолютна и бесконечна. Она была его женой. А он - ее мужем. Всегда. Вот Жан-Ги - другое дело. У Армана всегда было ощущение, что тут что-то из глубины веков. Какое-то древнее товарищество. Узы, которые не просто связывали, но крепли. Рейн-Мари это тоже видит. Именно поэтому она согласилась, с его решением стать самым главным полицейским Квебека. С единственным условием. Жан-Ги присоединится к нему. Как это и было во все времена. И теперь Арман ждал решения от Жана-Ги. И смотрел в окно на нечто, что, кажется, тоже шагнуло к ним из далекого прошлого. И если любовь ведет их сквозь века, подумал он, следует ли за ней ненависть? * * * - Антон? Нет ответа. - Антон! Оливье выключил воду. Мыльная пена переливалась из глубокой раковины на пол. - Тут народ заказал особый суп, - сообщил Оливье. - Нам нужны еще кастрюли. Эй, все нормально? - Désolé, патрон. Просто задумался. Догадывается ли Оливье и остальные, что же именно возникло на их милом деревенском лужку? - Пожалуйста, - Оливье жестом попросил поторапливаться. - А когда закончишь с этим, не унесешь ли пару мисок столику номер три? - Oui. Посуда была вымыта, быстро высушена и вручена шефу. Антон наполнил две миски супом из сельдерея и айвы, сдобрил сметаной и укропом, отнес все столику номер три. - Merci, - поблагодарила посетительница. - Unplaisir, madam, - вежливо ответил Антон, взглянув на даму, прежде чем перевел взгляд в окно. Его посетило смутное ощущение, что он знает эту женщину. Видел раньше. Она не из местных, приезжая. Но все его внимание уже было приковано к деревенскому лугу. И тут фигура шевельнулась. Совсем незаметно. Возможно, сдвинулась лишь на дюйм. На миллиметр. Развернулась к нему. * * * - Мне не показалось, оно только что развернулось? – спросила Рейн-Мари. Она вошла в кабинет за книгой, и сейчас стояла за спинкой кресла Армана и смотрела в окно. - Возможно, - сказал Арман. – А может просто ветром качнуло полу плаща. Но оба знали, что фигура пошевелилась. Чуть-чуть. Едва заметно. Заметил лишь тот, кому случилось наблюдать, и кто делал это уже какое-то время. Эта штука повернулась в сторону бистро.