Арман огляделся. Окинул взглядом дома, сады, пустынную грунтовую дорогу, ведущую в Три Сосны, указывающую, как стрелка компаса, главное направление. Ничто не нарушало покоя. Лишь пение птиц да несколько голубых соек, сидящих на спинке скамейки. - Гулять, - скомандовал он собакам, спуская их с поводков. Анри и Грейси помчались вниз по ступенькам, вдоль по тропе, по тихой дороге и прямо на луг, а там стали играть в догонялки, нарезая круги вокруг трех высоких сосен. Грейси, как заяц, передвигалась скачками. «Не может быть…» - подумал Арман, наблюдая за ней. Задние ее лапки были крупнее передних, это правда. И ушки становились все длиннее и длиннее. Но никакой ясности в том, кто она, пока так и не появилось. Лишь одна вещь была несомненна. Кем бы она не была, она принадлежит им. Он заметил движение слева и повернулся. В окна верхнего этажа виднелась большая темная фигура. Арман впился в нее глазами, напрягся. Но фигура шагнула назад, на нее упал свет лампы, и Гамаш понял, что это Мирна. Она махнула ему рукой и через минуту вышла в теплом шерстяном пальто и ярко-розовой шапочке с помпоном, а в руке вынесла самую большую чашку кофе, какую ему когда-либо доводилось видеть. Чашка больше смахивала на ведро. - Наш друг исчез, - заметила она, шагая рядом. Ее резиновые сапоги чавкали по грязи при каждом шаге. - Oui. - Видимо, Поль Маршан все-таки напугал его. - Видимо. Гамаш чувствовал облегчение. Но любопытство не оставило его, и медленно шагая по лугу, он размышлял - узнают ли они когда-нибудь, к кому приходил кобрадор. И почему исчез. Вся деревня казалась теперь светлее, оживленнее. Даже солнце пыталось прорваться сквозь холодный туман. Они уже почти свыклись с присутствием фигуры на лугу, как человек привыкает к запаху навоза на поле. Это неизбежно. И может быть даже полезно. Но вряд ли приятно. И вот кобрадор - Совесть - исчез. Обвиняющий перст пропал из центра их мироздания. Их маленькая деревенька снова принадлежала им самим. Мирна, стоящая за его спиной, облегченно вздохнула. Теплое облачко ее дыхания взлетело в свежий утренний воздух. Арман улыбнулся. Он чувствовал то же самое. Впервые за несколько последних дней расслабился. - Как думаешь, добился он того, за чем приходил? - спросила Мирна. - Должно быть. Иначе, почему ушел? Если уж он рискнул быть избитым месье Маршаном, то не представляю, что побудило его внезапно сдаться. - Интересно, как выглядит для кобрадора успешное выполнение задуманного? - задалась вопросом Мирна. - Тоже об этом подумал, - сознался Арман. - Для современного типа, того, что в цилиндре, результатом является оплата долгов. Денежная транзакция. Тут же совершенно другой случай. Мирна кивнула. - Окей, что меня на самом деле интересует, так это к кому он приходил, и что натворил тот человек. Вот. Я созналась. - Что ж, это так ненормально, - сказал он с улыбкой. - А ты? - Может быть, чуть-чуть любопытствую. Некоторое время они шли молча. - Это не просто любопытство, Арман. Кое-что другое. Совесть ушла. - Это значит, что тут остался кто-то без совести. Вполне возможно. Дальше в рассуждениях никто из них пойти не пожелал. Обоим просто хотелось насладиться настоящим моментом. По-особому свежим ноябрьским утром, запахом дымка, витающим в воздухе. Мягким солнцем, холодным туманом с нотками мускуса, ароматом земли и сладким запахом сосен. - «И за яблоневой листвою, детей, которых не видно», - произнесла Мирна, наблюдая за Анри и Грейси, резвящимися под соснами. – «Лишь слышно их, полуслышно в тиши меж двумя волнами».* (*перевод А. Сергеева) - Хм, - хмыкнул Арман. Ее чавкающие шаги позади совсем не раздражали, отбивали ритм. Как убаюкивающий метроном. - Т.С. Элиот. Все больше и больше птиц возвращалось на луг. Анри валял Грейси по мокрой траве, ее хвост яростно вертелся, и она делала вид, что толкает его своими маленькими лапками. - Литтл Гиддинг* (*Местечко в графстве Хантингдоншир, оплот англиканства и роялизма во время гражданской войны 1641-1649 гг.), - сказала Мирна. На секунду ему показалось, она сказала «легкомысленный» * (*giddy). Что Грейси слегка легкомысленна, каковой она и была. Но потом он понял, что Мирна говорит о стихотворении, которое только что процитировала. - Я там был, знаешь ли, - сказал он. - В Литтл Гиддинге? - уточнила Мирна. - Это реальное место? Я думала, Элиот его выдумал. - Non. Это недалеко от Кембриджа. Ха! - Гамаш улыбнулся. - Что такое? - Население Литтл Гиддинга составляет что-то около 25 человек. Напоминает нашу деревню. Они сделали еще несколько шагов сквозь мирное утро. - «И все разрешится», - продекламировал он. – «И сделается хорошо»* (*перевод А. Сергеева). - Ты в это веришь? – спросила Мирна. Стихотворение, как она знала, об обретение мира, гармонии и простоты. - Верю, - ответил Арман. - Знаешь, первой это сказала Юлиана Норвичская* (*английская духовная писательница, автор первой книги, написанной женщиной на английском языке), - заметила Мирна. – «Все должно быть хорошо, и все будет хорошо, и все, что ни произойдет, будет во благо». Ее резиновые сапоги продолжали хлюпать ритмично и успокаивающе, поэтому ее слова и мир вокруг слились воедино. - Я тоже в это верю, - сказала она. - Сложно не верить в такой день, как сегодня. - Весь фокус в том, чтобы сохранить веру в самый разгар бури, - проговорил Арман. И Мирна вспомнила, что хотя стихотворение было про обретение мира, но наступил он только после пожарища. После ужасающего очищения. Еще в «Литтл Гиддинге» говорилось о поверженном короле. Она взглянула на своего спутника, и вспомнила их разговор, состоявшийся прошлым вечером. Насчет совести. У них был поверженный король. По сути, все они были повержены. - Думаю, всякий в этой деревне верит, что все станет хорошо, - сказал Арман. - Поэтому-то мы и здесь. Нас всех постигли неудачи. А потом мы все приехали сюда. Слова в его устах звучали так просто и разумно - логический ход волшебных событий. - Пепел, пепел, - промурлыкала Мирна, - Все умрут * (* Слова детской считалки). Гамаш улыбнулся. - Мои внучки играли в эту игру в прошлый свой приезд. Прямо тут. Он показал на деревенский луг. На то самое место, где еще недавно стоял кобрадор. Он так и видел Флоранс и ее сестричку Зору, взявшихся за руки и крутящихся на лугу, напевающих старую народную песенку. Песня казалась невинной, но в ее древнем ритме звучало что-то тревожное. Он представил, как дети хохочут. А потом падают на землю. И там замирают неподвижно. Ему это виделось одновременно смешным и огорчительным. Видеть тех, кого любишь, лежащими, словно мертвые, на лужайке. Рейн-Мари говорила, что этой песенке несколько сотен лет и возникла она в темные века. Во время чумы. - Что? - спросила Мирна, увидев выражение его лица. - Просто подумал о кобрадоре. Это было не вполне правдой. Он подумал о маленьком пластиковом пакетике, вынутом из кармана Маршана.