Тот взгляд, пойманный ею тогда, давно, был так неожиданен, что Морин Кориво пошла за Гамашем следом, и слушала его показания. Тогда в нем была доброта. А сегодня она усмотрела другое. Беспокойство. Не сомнения, нет. Но он беспокоился. Теперь она тоже беспокоилась, хотя не могла сказать, почему. Она отвернулась, и теперь оба они переключили внимание на прокурора. Тот вертел в пальцах шариковую ручку, а когда прильнул к собственному столу, судья Кориво одарила его таким суровым взглядом, что тот моментально выпрямился. Отложил ручку. - Попробую переформулировать вопрос, - продолжил он. – Когда у вас впервые появились подозрения? - Как и в большинстве случаев с убийствами, - ответил Гамаш, - они появились задолго до самого акта убийства. - Так вы знали, что произойдет убийство, еще до факта смерти? - Non. Не совсем так. А разве нет, спросил себя Гамаш. Об этом он спрашивал себя ежедневно со дня обнаружения тела. Но по сути его вопрос означал - как же он мог не знать? - И всё-таки, снова спрошу вас, шеф-суперинтендант, когда вы узнали? – в голосе Залмановица сейчас слышалась нотка раздражения. - Я сразу понял - что-то случится, как только фигура в черной мантии появилась на деревенском лугу. По залу прокатился гул голосов. Репортеры, сидящие в стороне, склонились над электронными девайсами. Было слышно, как щелкают клавиши. Современная морзянка, сигнализировала о срочных новостях. - Под деревенским лугом вы подразумеваете лужайку в Трех Соснах? – уточнил прокурор, посмотрев на журналистов, словно намекая, что знание представителем короны названия деревни, где живет Гамаш, и где обнаружили тело, заслуживает особого внимания. - Южнее Монреаля, возле границы с Вермонтом, правильно? - Oui. - Деревенька небольшая, насколько я знаю. - Oui. - Милое местечко. И даже где-то умиротворяющее. Залмановиц умудрился проговорить «милое» скучно, а «умиротворяющее» у него прозвучало устало. Хотя Три Сосны были очень далеки от обоих понятий. Гамаш кивнул. - Да, достаточно симпатичное место. - И удаленное. В устах обвинителя «удаленное» прозвучало неприятно, как будто чем дальше удаляешься от большого города, тем менее цивилизованная жизнь тебя ожидает. Хотя и такое бывает, решил Гамаш. Но ему доводилось видеть результаты так называемой цивилизации, и он знал, что в городах обитает не меньше зверей, чем в лесах. - Оно не столько удаленное, сколько лишено подъездных путей, - объяснил Гамаш. - И люди чаще всего набредают на Три Сосны, заблудившись. Деревня не из тех, куда попадаешь по пути из одного места в другое. - Она на дороге в никуда? Гамаш улыбнулся. То, что должно было звучать, как оскорбление, было истинной правдой. Они с Рейн-Мари решили переехать в Три Сосны, потому что там было очень красиво. А еще Три Сосны очень сложно было найти. Деревня стала приютом, буфером, отделяющим от забот и жестокости внешнего мира, с которым они имели дело ежедневно. С миром по ту сторону леса. Здесь они обрели дом. Они его сами себе устроили, среди сосен, садов, деревенских магазинов. И деревенских жителей, ставших сначала друзьями, потом семьей. Именно поэтому темная фигура, возникшая на ухоженном и мирном деревенском лугу, вытеснившая собой играющих деревенских ребятишек, показалась даже не странностью. Хуже, чем незваный гость. Она была сродни насилию. Гамаш почувствовал неладное накануне вечером. Когда облаченное в черную накидку существо появилось на ежегодной вечеринке по случаю Хэллоуина, проходившей в бистро. Но настоящий сигнал тревоги прозвучал лишь тогда, когда Гамаш, выглянув поутру в окно спальни, увидел, что существо все еще здесь. Стоит на деревенском лугу. Смотрит на бистро. Просто стоит и смотрит. Сейчас, много месяцев спустя, Арман Гамаш смотрел на Генерального прокурора, облаченного в черную мантию. На тех, кто сидел за столом защиты. На их черные мантии. И на судью на возвышении рядом с ним, в черных одеждах. Смотрящих на него в ответ. Кажется, подумал Гамаш, от черных мантий нет спасения. - Это началось, - он решил внести уточнение в свои показания, - за сутки до того. На вечеринке по случаю Хэллоуина. - Все были в костюмах? - Не все. Только кто хотел. - А вы? – спросил прокурор. Гамаш уставился на него. Вопрос был неуместен. Но придуман специально, чтобы слегка унизить свидетеля. - Мы решили переодеться в других жителей деревни. - Вы и ваша жена? Вы переоделись в женщину, шеф-суперинтендант? - Не совсем так. Мы тянули бумажки с именами из шляпы. Я вытянул «Габри Дабо», это владелец B&B, он управляет им совместно со своим партнером Оливье. Арман, не без помощи Оливье, добыл розовые пушистые тапочки Габри и его кимоно - очень простой и чрезвычайно удобный костюм. Рейн-Мари изображала их соседку, Клару Морроу. Клара была исключительно успешной портретисткой, хотя временами казалось, что она разрисовывает только себя. Рейн-Мари начесала волосы, пока те не встали дыбом, и разместила в прическе печенье и бутерброды с ореховой пастой. Затем разрисовала всю себя краской. В свою очередь, Кларе досталось изображать свою лучшую подругу, Мирну Ландерс. Все немного расстроились, что она намазала черным только лицо, хотя Мирна говорила, что ничуточки не обидится, если Клара покрасит всё тело в черный цвет. Клара не стала краситься. Вместо этого она надела на себя кафтан из суперобложек старых книг. Когда-то Мирна была практикующим психологом в Монреале, а теперь владела магазинчиком «Новые и подержанные книги Мирны» рядом с бистро. У Клары имелась теория, что местные жители придумывают себе проблемы, лишь бы проконсультироваться у Мирны. - Придумывают? – старая поэтесса Рут посмотрела на Клару. – Да у тебя целый вагон проблем. Ты можешь монополизировать проблемный рынок. - Ничего подобного! - возмущалась Клара. - Правда? Грядет твоя персональная выставка, а у тебя один шлак вместо картин. Если уж это не проблема, то я тогда не знаю. - Это не шлак! Однако никто из друзей не кинулся ее разуверять. Габри отправился на вечеринку в костюме Рут. Натянул седой парик и разрисовал лицо до степени схожести со злодеем из фильма ужасов. Напялил старый изъеденный молью свитер и прихватил фаршированную утку. Весь вечер он потягивал скотч и бормотал стихи. - Раскрыты двери, дом стоит, Заброшен на холме - Ни лая собаки, ни стука копыт… Лишь голос свиней звучит. * (* Сара Бинкс «Ode to a Deserted Farm») - Это не мои, мешок ты с дерьмом, - бурчала Рут. Она была одета в старый, траченный молью свитер и таскала в руках живую утку. - Вижу травки стебелек, - продолжал Габри. – Он свободен, одинок. - Заткнись, - говорила Рут, затыкая уши. – Ты убиваешь мою музу. - Скоро ли наступит срок, - заторопился закончить Габри. – И вырастет из него лучок? Последнее слово он пропел как «луч-и-ё-о-о-о-к». Даже Рут рассмеялась, а утка Роза в ее руках проворчала: «фак, фак, фак». - Весь день над этим работал, - заявил Габри. – Вся эта поэтическая фигня не такая уж и сложная. - Итак, это было тридцать первое октября прошлого года? – спросил прокурор короны.