Глава 19 - Что они сейчас делают? - поинтересовалась Жаклин. - Все еще стоят там. Антон смотрел из эркерного окна в булочной Сары на церковь Святого Томаса, Жаклин за прилавком месила тесто. Вернее, мутузила его. - Ее уже унесли, - сообщил Антон, обернувшись. - Скорая уехала. Он явился в пекарню с новостью, что в часовне обнаружили тело. Что это одна из приезжих. Кати Эванс. К тому времени новостью это уже не было, но подтверждение все же шокировало. Антон присел, но понял, что никак не может усидеть, и стал расхаживать по бакалее, старясь делать вид, что спокоен. Когда, проснувшись утром, он обнаружил, что кобрадора нет, то решил, что все образуется. Что Гамашу не нужно ничего рассказывать. Но теперь… Убили женщину. Повсюду копы. Хуже и быть не может. - Мы должны им рассказать, - сказала Жаклин, отлепляя тесто от пальцев. - О том, что мы знаем, что это кобрадор? Думаешь, это как-то связано с произошедшим? - Конечно, связано! - воскликнула Жаклин и стала соскребать тесто с прилавка, потом шлепнула им о столешницу с такой силой, что месиво расплющилось. Выбила из него весь воздух, всю жизнь. Теперь ему не подняться. - Не будь ты таким идиотом! Антон взглянул на Жаклин так, словно это его только что помяли и избили. И выбили весь дух. - Вот честно, Антон! В прошлом году нам рассказывали о кобрадоре. А теперь он тут? Разве тебе не приходило в голову, что он здесь из-за нас? - Да с чего вдруг?! - возмутился он. - Не знаю, - ответила Жаклин. - Потому что мы работали на мадам? - Тогда виноваты те, кто остался, - возразил Антон, - а не мы. К тому же, нам ничего не известно. - Нам известно достаточно. Может он отправил кобрадора, как предупреждение. Чтобы мы держали рты на замке. Но если кобрадор пришел за ними, почему мертва мадам Эванс? Полиция не рассказала им до сих пор, что там произошло, но все и так ясно. Мадам Эванс не просто мертва. Судя по активности возле церкви, смерть ее не была естественной, как не являлась и результатом несчастного случая. - Уже поздно что-то рассказывать, - решил Антон. - Может быть нет. - Жаклин стукнула по куску теста. - Но будет выглядеть подозрительно. Они задумаются, почему мы не рассказали раньше. - И почему мы не рассказали? Но Антон все отлично сам понимал. Он припомнил лицо в черной маске, пялившееся на бистро. Смотревшее на него. Взгляд, проникающий сквозь окна и стены, на кухню, где он мыл посуду. Совесть. Угрожавшая всему, чего добился Антон. Да. Именно поэтому он не хотел ничего рассказывать этому мужику, Гамашу. Начальнику целого Сюртэ. Вдруг тот станет копать. И узнает, кто Антон на самом деле. Этого даже Жаклин не знала. Он взглянул на нее. Длинные пальцы, такие чувственные временами, вязли в тесте как когти, выдирая жизнь из багета. Он знал, почему он сам молчит о кобрадоре. Но теперь задумался - почему же молчит она. Дверь между пекарней и бистро распахнулась с такой силой, что стукнула о стену. Антон с Жаклин вздрогнули. Вошла Лея Ру, за ней Матео. - Нам нужно… - начала Лея, но резко замолчала, увидев Антона. Они уставились друг на друга. Антон и раньше их видел, но мельком. Приезжие, это все, что он о них знает. Однако теперь ему показалось, что он мог встречать их раньше? По крайней мере, ее. - Вот ты где, - проговорил вошедший следом за ними Оливье. Вежливо кивнул Матео и Лее. Он уже успел поговорить с ними в бистро и выразить соболезнования. Сейчас внимание его было направлено на мойщика посуды. - Я тебя уже обыскался. - В его официально-вежливом тоне все же слышалось раздражение. - Ты нужен мне на кухне. Там аврал. Оливье напряженно улыбнулся. Стало ясно, что если бы не посторонние, он позволил бы себе еще кое-какие высказывания. - Простите, - извинился Антон. Он заторопился к выходу, но притормозил у двери и посмотрел на Жаклин. - Ты в порядке? Та кивнула, и Антон обратился к Лее с Матео: - Désolé. Это так ужасно. Было видно, что Лея плакала, ее глаза опухли и покраснели. Сквозь толкотню в бистро, где слышались лишь разговоры об убийстве, Антон проследовал за Оливье на кухню, полную запаха трав и умиротворяющих ароматов насыщенных соусов, звяканьем кастрюль, чайников и тарелок. Для остальных это звучало как хаос звуков. Для Антона - как симфония. Опера. Так звучало творческое начало, драматическое напряжение. Конкуренция. Соперничество примадонн. Состязание вкусов, состязание поваров. Иногда так звучало горе от подгоревшего блюда, от опавшего суфле. Но чаще из этих шумов, из этой великой суматохи рождалось нечто волшебное. Прекрасное. Волнующее и утешительное. Однажды в Италии, Антон расплакался, когда ему довелось попробовать великолепное мороженое. А еще раз, в Ранти, во Франции, когда он откусил кусочек от багета. Вкус выпечки был настолько возвышенным, что люди тратили несколько часов на дорогу, ради его покупки. Да. Да, для кого-то кухня была местом заработка. Или случайным местом работы. Но для немногих индивидуумов кухня была целым миром. Суматошным прекрасным миром. Кухня стала его миром. Его убежищем. И он всегда стремился туда вернуться. Укрыться там. И надеяться, что Сюртэ не узнает, кто он такой. - Пошли, - скомандовал Оливье, придерживая дверь кухни. - У нас много работы. И не только здесь. Агентам Сюртэ понадобятся сэндвичи и напитки. - Я позабочусь об этом, - заверил его Антон. Оливье чуть-чуть расслабился. - Merci. * * * Вернувшись в часовню, Изабель Лакост отправила агента в Кноультон, узнать у работников ресторана, запомнили ли они Эвансов. Еще один полицейский был послан по деревне со списком тех, кого нужно опросить. Гамаш отклонил приглашение Изабель присесть. - Если только во мне будет крайняя необходимость, Изабель. Секунду она раздумывала: - Ладно. Они конечно охотнее будут говорить правду, понимая, что тебе известно про них и их действия за последние несколько дней. Но, - она улыбнулась и пожала плечами, - если уж решат врать, то соврут. Все обстояло не настолько гладко, насколько прозвучало, знал Гамаш. - Придешь к нам на ужин и останешься на ночлег, я надеюсь? - поинтересовался он. - Может, удастся обменяться мнениями. Если бы он присутствовал на допросах, опрашиваемые старались бы изо всех сил говорить правду. Что чрезвычайно полезно в расследовании убийств. Но, может быть, не настолько полезно, как явная ложь. Ложь не обязательно означает, что произнесший ее и есть убийца. Но это ускорит процесс сортировки. Тех, кому можно верить от тех, кому верить нельзя. Тех, кому нечего скрывать от тех, у кого есть секрет. Ложь это свет. И этот свет превратится в луч прожектора, который в конечном итоге высветит среди них лишь одного единственного человека с самым большим секретом. Секретом, который сильнее всего оберегают.