Они снова вернулись к этому вопросу. Костюм. Зачем самому надевать его, и тем более, зачем убийце облачать в него жертву? - И еще, - добавил Гамаш. - Я пришел сюда не для того, чтобы послушать, как ты опрашиваешь свидетелей. Мадам Гамаш мне кое-что рассказала только что, тебе необходимо знать. - Что? - Она сказала, что в тот момент, когда она обнаружила тело, в погребе не было биты. Шеф-инспектор Лакост обдумала услышанное, позвала фотографа-криминалиста. - Найдите нам фото и видео места преступления. - Oui, патрон, - ответил он и отправился за ноутбуком. - Могла она просто не заметить? - спросила Лакост. - Такое возможно, - согласился Гамаш. - Но маловероятно? - Если она наклонялась к Кати Эванс, чтобы проверить пульс, то, предполагаю, должна была заметить и окровавленную биту. Ты так не думаешь? Помещение не слишком большое. - Вот, смотрите, - фотограф вернулся к конференц-столу с ноутбуком. Снимки были четкими. Рейн-Мари Гамаш не могла не заметить биту у стены. Та была похожа на кровавый восклицательный знак. И тем не менее… Тем не менее, мадам Гамаш не упоминала про биту. - Что означает, - произнесла Лакост, - вероятно, биты здесь не было, когда она нашла тело. Это «вероятно» не ускользнуло от Гамаша, но он подобные сомнения понимал. - Бита была тут, когда через полтора часа мы с Бовуаром пришли сюда. - Мадам Гамаш запирала церковь, - сказала Лакост. - И здесь лишь один выход. Главная дверь. Ключ был у кого-то еще. - Уверен, в округе этих ключей обнаружится немало, - заметил Гамаш. - Но в церковь никто не входил, и не выходил из нее. На крыльце стояла Мирна, пока не приехали полицейские местного отделения Сюртэ. - Но был краткий промежуток во времени, - напомнила Лакост. - Сколько? Десять минут? Между тем, как мадам Гамаш заперла дверь и пошла звонить вам, и тем, как Мирна встала на крыльце. - Верно. Но дело было среди бела дня. Чтобы у кто-то хватило духу прогуливаться по деревне с окровавленным орудием убийства… Для этого надо иметь … - Железные яйца? - И очень большую биту, - заключил Гамаш. Глава 21 Шеф-суперинтендант Гамаш не сходил со свидетельского места целый день, его пребывание там становилось похоже, без преувеличения, на поджаривание на гриле. В удушающей июльской жаре зала Дворца правосудия не потел бы разве что суперчеловек. Гамаш исходил потом, но не позволял себе достать платок, чтобы утереть лицо. Он понимал - жест этот может представить его как нервного свидетеля. А еще он понимал, что решающий момент дачи показаний близок. Гамаш не мог рисковать, демонстрируя что-то, схожее со слабостью и уязвимостью. Но в какой-то момент надо было выбирать - или он промокнет лицо, или предстанет перед залом с залитыми потом глазами, словно плачет. Гамаш слышал шум вентилятора, но тот находился под столом судьи Кориво и был направлен исключительно на нее. Ей вентилятор требовался больше, чем Гамашу. Если только она не оголилась под своей судейской мантией. Иначе увянет от жары. И все же, шум вентилятора дразнил, как обещание освежающего бриза, пока недостижимого. Где-то рядом, увязнув в густом воздухе, гудела одинокая муха. Зрители в зале обмахивались любыми попавшими под руку или позаимствованными у кого-нибудь листками бумаги. Им отчаянно хотелось ледяного пива в прохладной атмосфере бара, но покидать зал никто не спешил. Их приклеивали к месту звучавшие свидетельские показания и вспотевшая кожа на ногах. Даже измотанные журналисты внимательно вслушивались, пот капал на их планшеты, пока они делали записи. Текли минуты, температура повышалась, муха жужжала, допрос продолжался. Охране дали разрешение сесть возле выхода, присяжным позволили избавиться от лишних слоев одежды. Ровно настолько, чтобы соблюсти приличия. Адвокат, облаченный в черную мантию, сидел неподвижно. Генеральный прокурор, Барри Залмановиц, снял пиджак, надетый под мантию, хотя, по мнению Гамаша, все рано должен был чувствовать себя словно в сауне. Его собственные пиджак и галстук оставались на месте. Между шефом-суперинтендантом и Генеральным прокурором разыгрывалась своего рода игра-испытание. Кто сдастся первым. Зрители и присяжные с интересом следили, как исходят потом оба мужчины, но не пасуют перед температурой, градус которой оба помогли поднять. Однако это была не просто игра. Гамаш вытер глаза, промокнул лоб, глотнул успевшей согреться воды со льдом, предложенной ему судьей Кориво чуть раньше. Итак, допрос продолжался. Расположившись прямо перед свидетелем, слегка покачиваясь на носках, Генеральный прокурор отмахнулся от мухи, собрался с мыслями: - Орудием убийства являлась бита, верно? - Oui. - Это она? - прокурор подхватил со стола с уликами биту и протянул Гамашу, который пару секунд изучающе осматривал улику. - Oui. - Я представил ее в качестве доказательства, - заявил Залмановиц, продемонстрировав биту сначала судье, затем скамье защиты, и лишь потом вернул на стол для улик. На галерее, за спиной Генерального прокурора, подобрался Жан-Ги Бовуар. И без того ни на секунду не расслабляясь, он теперь сидел неподвижно, приготовившись. Внимал и сиял от пота. - Ее обнаружили в погребе прислоненной к стене, рядом с телом? - уточнил прокурор. - Именно так. - Как-то слишком обыденно, вам не кажется? Бовуару казалось, что всем слышно, как он дышит. Сам он воспринимал собственное дыхание как шум от раздувающихся мехов. Дышал часто, хрипло. Ненароком раздувая угли собственной панки. Но сильнее чем шум мехов в груди, заглушая его, колотилось сердце. Отдавалось в ушах. Они приближались к моменту, которого он так страшился. Бросив украдкой взгляд по сторонам, Бовуар не впервые подумал, как странно, что наиболее отвратительные события воспринимаются остальными почти нормально. А ведь это был переломный момент. Он мог изменить ход событий и судьбу каждого в этом зале суда, а также тех, кто вне пределов этого зала. Для кого-то - к лучшему, а для кого - к худшему. А никто даже не догадывается. Дыши глубже, приказывал он себе. Дыши глубже. Сейчас он сожалел, что не умеет медитировать. Он слышал, что мантры бывают полезны. Ты повторяешь слова снова и снова. Убаюкиваешь себя. «Б*ь, б*ь, б*ская б*ь», - повторял он мысленно. Не помогало. Он почувствовал головокружение. - Убийца не предпринял никаких усилий, чтобы скрыть орудие убийства? - спросил прокурор. - Очевидно, нет.