Он уже не пытался остановить ее. Но из чувства противоречия она прекратила атаку сама. Мгновение раздумывала: - Может, это все темное дело. Сраное шоу, что вы зовете судом. - Все будет во благо, - процитировал Арман и Рут улыбнулась. - Ну, ты хотя бы талантливый лжец. Это должно помочь. И ее голова скрылась за изгородью, словно чертик вернулся обратно в табакерку. - Когда закончим, - Жан-Ги показал на качели, - надо построить забор повыше. - Значение имеет не длина, - послышался голос из соседского сада, - А лишь обхват. Жан-Ги встретился глазами с Арманом, вскинул брови. Мужчины промолчали, да и что тут скажешь. Но обдумать стоило многое. Жан-Ги вернул Оноре деду, вложив в это простое действие больший смысл. Когда наступит срок, сможет ли он соврать, раздумывал Бовуар, вернувшись к так и не законченным качелям. Солгать под присягой? Если он на такое решится, то станет лжесвидетелем. Но если шеф-инспектор Гамаш скажет правду, все их расследование будет сведено на нет, что подвергнет всех агентов и информаторов риску и лишит Сюртэ единственного шанса остановить одного из крупнейших наркоторговцев в Квебеке. Шанса обрушить, по сути дела, торговлю наркотиками. Шанса выиграть заведомо проигранную войну. Бовуар был абсолютно уверен в том, что знает, как поступит Гамаш. И вот, в этот теплый солнечный полдень, мастеря вместе с Гамашем качели, которые послужат нескольким поколениям, качели, на которых Оноре однажды будет качать своих собственных детей, Жан-Ги дал себе зарок находиться в зале суда в момент, когда будет задан тот вопрос. И когда прозвучит ответ. Чтобы каждому была очевидна его преданность Гамашу. И не важно, какой ответ выберет шеф-суперинтендант. Арман Гамаш должен видеть, что он не одинок. А вместо этого Бовуар оставлял его одного. Не просто убегал. Сбегал. Охрана распахнула перед ним двери. - Мы ждем ответа, шеф-суперинтендант. Это же такой простой вопрос. Орудие убийства, бита, просто стояла прислоненной к стене? У всех на виду? Когда за Бовуаром закрывались тяжелые створки, сквозь них успел просочиться и неотвязно устремился по мраморному холлу вслед за Жаном-Ги голос шефа. Была ли бита там, спросил прокурор, у всех на виду? - Oui. Это случилось. Шеф-суперинтендант Гамаш солгал под присягой. До того как это случилось, Жану-Ги не верилось, что шеф решится на ложь. Станет лжесвидетелем. Совершит профессиональное самоубийство. Хуже того, предаст все, во что верил. Чтобы добиться обвинительного приговора. С другой стороны, Бовуар никогда не верил и в то, что сможет вот так бросить шефа, совершить подобный акт личной измены. Жан-Ги прислонился к стене, разгоряченным лбом почувствовал холод мрамора. Закрыв глаза, попытался взять себя в руки. Ему хотелось вернуться. Но было слишком поздно. Тяжело вздохнув и выпрямившись, он побрел сквозь душный воздух коридора. Отмахнулся от мухи, летевшей следом. Инстинктивно оглянулся, на случай, если кто-то за ним следит. Идет по его следам. Но там не было никого. Коридор был на удивление пуст. Ни души. Все оставались на заседаниях. Выйдя из Дворца правосудия, Бовуар остановился на ступенях, под ярким солнцем, промокнул пот, ненадолго зарывшись лицом в носовой платок. Быстро утерся, вскинул голову и выдохнул. Что-то защекотало кожу на руке, и он хлопнул по ней ладонью - на землю упала муха, сверкая на солнце нежными крылышками, словно витражными стеклышками. Крылья слегка испачкались в грязи. - Прости, - прошептал Бовуар. Он действовал инстинктивно, но сделанного уже не исправишь. Хотя кое-чем он может быть полезен, раз уж он снаружи, пока Гамаш внутри. Нужно удостовериться, что ложь была не напрасна. Что при помощи лжи они достигнут желаемого. Что Сюртэ под руководством шефа-суперинтенданта Гамаша нанесет мощный, быстрый и решительный удар. Их мишень даже не заметит приближающейся угрозы, успокоенная привычными враньем и очевидным непрофессионализмом. И нити ведут к жуткому убийству в крохотной деревеньке на границе. К погребу с секретом. Однако, шагая в одиночестве по мостовым Старого Монреаля в штаб квартиру Сюртэ, Жан-Ги не мог отделаться от мысли, что они рискуют всем, полагаясь на этот единственный маневр. На этот coupdegrâce. А если не сработает? Не было никакого запасного плана, альтернативного пути. Ни для Гамаша, ни для Бовуара, ни для кого из них. Шеф-суперинтендант Гамаш только что подпалил их корабли. Отступать больше некуда. Глава 22 Шеф-суперинтендант Гамаш взглянул на закрывшиеся двери зала суда, еще раз вытер глаза и переключил внимание на Генерального прокурора. Он наблюдал за Залмановицем, и полагал, что видит сейчас едва заметное проявление признательности. Оба мужчины понимали значение только что совершенного Гамашем. Того, что Залмановиц помог организовать. Возможно, то был гигантский шаг к их цели. И почти наверняка конец их профессиональной карьеры. Тем не менее, размахивание бумагами в зале суда продолжалось. Продолжал шуметь вентилятор. Присяжные слушали вполуха, совершенно не понимая, свидетелями чего только что стали. Что вообще только что произошло. На западном фронте без перемен, подумал Гамаш. - Таким образом, обвиняемое лицо несет ответственность за то, что Кати Эванс была облачена в костюм? - Да. - Это акт мести? - Да. - Как и ее убийство? - Да. - Зачем? - Что «зачем»? - Зачем все это? Костюм? Погреб? Зачем травить и мучать? Зачем ее убивать? Уверен, вы слышали о таком понятии, как мотив преступления. Вы его что, даже не пытались найти? - Следите за речью, пожалуйста, - сделала замечание судья Кориво. Ей не показалось? Она только что видела взаимопонимание во взглядах, которыми обменялись эти двое? И тут же последовал несомненный выпад со стороны прокурора. Ее чувства вступали в конфликт. - Прошу прощения. - В голосе Залмановица не было и тени раскаянья. - Мы искали, - ответил Гамаш. - Все, что вы перечислили, имеет место быть, и все же ведет по ошибочному пути. Очень легко в расследовании убийства сбиться с курса. Легко последовать за вопиющими уликами и упустить мелкие, более тонкие подсказки. То, что выглядело как преследование и, в конечном итоге, убийство мадам Эванс, лишь усилило ужас, потому что было нам непонятным. Но как только все прояснилось, все сомнения отпали. Это все внешние атрибуты убийства. Само же по себе убийство достаточно примитивно. Большинство убийств таковы. Все они совершены людьми. По совершенно обычным для человека причинам. - Каковы же причины данного конкретного убийства? Прошу, только не упоминайте про семь смертных грехов. Гамаш улыбнулся, ручейки пота потекли по морщинкам. - О, это один из них. - Ладно,- смирился Залмановиц, по-видимому, слишком уставший, чтобы вести дальнейшую пикировку. - Который из них? Алчность? Похоть? Гнев? Гамаш воздел палец вверх.