По оконным стеклам тихо шлепал не то дождь, не то снег. Нечто среднее. Мир снаружи изменился. И не к лучшему. И они там. Повсюду. Куда ни повернись. Полиция. Снуют. Шныряют вокруг. Рыщут по темным углам. Открывают запертые двери. Тянут наружу все, что должно быть скрыто. Ее с Матео уже допрашивали, пока Патрик спал. Они были в замешательстве - что же рассказать? А потому не рассказали ничего. - В конце концов, они узнают, - Лея кивнула в сторону Патрика. - Больше чем уверена, он им все расскажет, когда они ему сообщат. - Я тоже так думал, но мне кажется, он слишком потрясен. Да еще Ативан. Это была хорошая мысль. - Одна таблетка, - заметила Лея. - Конечно. Кто же в здравом уме даст такому больше? В его тоне Лея расслышала обвинение. Нет, она его не боялась. Почти не боялась. Обычно не боялась. Но в нынешней ситуации не было ничего обычного. - Так почему же ты это сделала? - спросил он. - Я не делала ничего. - Я же не Гамаш. Не полицейские, - напомнил Матео. - Мне-то зачем врать? Ты же понимаешь, что мне известно. Или, - он наклонился к жене, - тебе известно больше? - Как. Ты. Смеешь, - прошипела Лея. Они были одного роста. Она вряд ли могла противостоять ему физически, но всегда интеллектуально брала над ним верх. Дело не в том, что Матео был туп, дело в том, что Лея была умной. Она была умнее. Все они это знали. И она это знала. Ей всегда удавалось контролировать его. В основном, потому что в отличие от Матео, она умела контролировать себя. Хотя вот сейчас лея чувствовала, как теряет контроль. Все как будто ускользало из рук. Словно их догнал оползень и накрыл своей массой. Они врали полиции. Они врали, что ничего не знают, в то время как знали почти все. - Мы в полной заднице, - заключил Матео. - Кати мертва, - вспыхнула Лея. - А ты считаешь себя в заднице?! Так вынь свою голову из собственной задницы, наконец. Прекрати думать только о себе! - Ой, а ты сама не такая же? Лея выдержала его взгляд, стараясь не доставлять ему удовольствия понять, что он прав. Лея Ру узнала в этот день о себе много нового. Когда тебя уносит оползнем, единственным твоим желанием становится желание спастись. «Господи, помоги мне», - подумала Лея. Она всегда надеялась, что будет вести себя, как музыканты оркестра на Титанике. Или как немец, прячущий еврея на чердаке. Но сейчас ей стало ясно, что все может быть по-другому. Когда судно налетело на айсберг, она стала выкидывать детей из спасательной шлюпки. Когда в ночи раздался стук в дверь, она указала на потайной ход. Все так, подумала она. В этот день не только Кати умерла. В этот же день обнаружился хладный остов женщины, которой когда-то - как она сама про себя думала и надеялась - была Лея. Но, быть может, все не так плохо? Быть может, внутри еще бьется живое сердце? Ей требовалось некоторое время, чтобы все обдумать. Матео был прав в одном. Тот, кто опередит остальных, получит преимущество. Она взглянула на дорожные часы на каминной полке. Сейчас начало седьмого. Из кухни пахнет чем-то вкусным. - Пойду прогуляюсь, - сообщила она. - Там дождь, или снег, что-то такое, - предупредил Матео. - Или ты собираешься на очень короткую прогулку? Он показал подбородком на дом Гамашей, расположенный как раз через дорогу от B&B. По его тону она поняла его настрой. - Никуда ты не пойдешь, - заключил Матео. - И я не пойду. Мы должны держаться вместе. Он изучающе посмотрел на жену. Иллюзий он не питал. Все было понятно с первого дня, со дня их встречи в университете Монреаля. Она эффекта. Умна и трезво мыслит. Но есть в ней еще одна черта. Лея Ру безжалостна. Да и он сам такой же. Это и привело их к ситуации, в какой они оказались теперь. Глава 25 - Только что звонила Мирна, - сообщила Рейн-Мари. - Она зовет нас выпить и поделиться информацией. - У нее есть информация? Сидя на диване, Арман посмотрел на жену поверх очков. Вокруг него были разложены досье. Каждый файл содержал краткий отчет по отдельно взятому ведомству. - Ну, не то чтобы. У нее есть выпивка, у тебя информация, monbeau. - А-а-а, - протянул Гамаш, улыбнувшись. - Она считает это честной сделкой, но я сказала ей, что мы не сможем. Скоро на ужин приедут Изабель и Жан-Ги. Арман посмотрел на часы. Начало седьмого, солнце садится все раньше и раньше, поэтому кажется, что уже поздно. Он переоделся в домашние брюки, рубашку и свитер, и теперь, сидя у камина, делал пометки на полях досье. Сняв очки, он уложил их дужками вниз. Сделанные им заметки не имели касательства к убийству. Изабель и ее команда обо всем позаботились сами. Его участия не требовалось. Поэтому его мысли сейчас занимал совершено другой вопрос. На диване рядом с Гамашем лежала смятая салфетка. Та самая, с совместного обеда с Мадлен Туссен, где они обсудили несостоятельность Сюртэ, да и полиции в целом, в деле борьбы с наркотрафиком. По сути, чем больше они старались контролировать наркоторговлю, тем хуже становилось. Подобно путам, которые туже затягиваются, если встречают сопротивление. И все-таки … Он уставился на пламя в очаге, гипнотизирующее своим плавным, почти текучим танцем, освобождающим сознание. Предположим, стоит перестать сопротивляться? Предположим, стоит плыть по течению. Что тогда произойдет? Он больше не видел пламени. По крайней мере, не того пламени, что в камине. Он взглянул на салфетку. Это смешно. Да просто невозможно. Но они проигрывали войну, он это понимал. И все-таки они продолжали бороться, потому что сдаться было бы гораздо хуже. Сдаться было бы немыслимо. А теперь... Предположим … Предположим. Они сделали это. Сдались. Он думал об Оноре. Мальчику от роду всего несколько месяцев. Если картели сейчас так могущественны, что же будет, когда ему исполнится тринадцать? Что будет твориться в школьных дворах, на улицах? К тому времени Гамашу будет глубоко за семьдесят, он будет на пенсии. Гамаш подумал о своих внучках в Париже. О маленьких Флоранс и Зоре. Одна дошкольница, вторая в яслях. Словно какую-нибудь анимацию на канале History, он представил себе карту Европы, меняющую цвета областей, по мере продвижения по ним чумы, пробирающейся в их сторону. Ползущей, всепроникающей, приближающейся к его внучкам. Ее не остановить. Она пересекает границы, ей они не страшны. Ни границы территорий, ни границы приличий. Ничто не остановит опиаты, попавшие на рынок. Ничто.