- Американцы. Они всегда такие. Сняв пиджак, Арман аккуратно повесил его на спинку стула. Продемонстрировал всем, кому интересно, что у него нет оружия. Шеф-суперинтендант безоружен, и, очевидно, не в курсе, кого только что приглашал отужинать. Или что должно вскоре произойти. Еще один штрих к портрету. - Что тебе принести, патрон? - спросил у него Оливье. - Виски? - Ой, слишком жарко, monvieux. - Гамаш расслабил галстук. - Я буду пиво. На твой выбор. - У нас есть свежайший лимонад, - обратился Оливье к Жану-Ги. - Отлично, merci. - Ну, как там суд? - спросила Рут. - Ты уже соврал? - Каждым словом, - ответил ей Гамаш. Основной проблемой при общении с Рут, как с опозданием вспомнил Гамаш, была невозможность ее контролировать. К счастью, большинство тех, кто ее слышит, считают, что она слабоумная. Или шутит. Это как играть с чёртиком в табакерке. На первый взгляд обычная коробочка, пока оттуда не выскочит сумасшедшая бабка. Через окно за спиной Рут Гамаш смотрел, как дети перестали кружиться в хороводе и, хохоча, повалились на траву. Пепел, пепел.... Битву за мяч уже выиграли. Один из мальчишек теперь отбивал его коленками, второй со слезами на чумазом лице, взобравшись на велосипед, поехал прочь. Куда мальчишке на велике мчаться надо, Когда прямая дорога ведет в колею? В отражении оконного стекла Гамаш видела американцев. Призрачный образ молодого накладывался на силуэт мальчика, уезжающего на вихляющем велике. Как картинки «До» и «После». Вот кем становятся мальчики на великах, подумал Гамаш. Потом снова переключился на детей. Уходите, мысленно просил он их. Идите по домам. Но дети продолжали играть, а мальчик на велосипеде продолжал крутить худенькими ножками педали, пока совсем не скрылся из виду. Оставив после себя лишь призрак мужчины на оконном стекле. Гамаш откинулся на спинку стула, удовлетворенно выдохнул. Напоказ, стараясь не переигрывать. Он сдерживался, чтобы не смотреть в лес, заполненный берущими деревню в оцепление бойцами. Даже глаза могут выдать, знал Гамаш. Он подозревал, что каждый его жест внимательно отслеживается. Каждое слово выслушивается и оценивается приезжими. В себе они были уверены, но бдительности не теряли. Он не имел права на ошибку. - Мне здесь дадут еды? - поинтересовался Гамаш. - Очень хочется есть. - Ладно, Оноре пора кормить, потом купать, - объявила Анни, поднимаясь. - А мне пора возвращаться в город, - сказала Лакост. - Не могу сказать, что с нетерпением жду завтрашнего дня. - Ой, не было времени сообщить тебе. Судья назначила заседание на ранний час. На восемь. - Утра?! - возмутилась Лакост, Мирну с Кларой рассмешил ее тон. - Прости, - сказал Гамаш. - Она хочет успеть как можно больше до наступления дневной жары. - Тогда мне тем более пора. Вы останетесь тут на ночь? - Наверное. Еще не решил, - ответил Гамаш. - Тебе нужна моя помощь? - Жан-Ги поднялся вслед за Анни. - Я помогу ей, - вызвалась Рейн-Мари. - Вы оба оставайтесь. Выпейте чего-нибудь. Ужин минут через сорок пять. Форель на гриле. Не хотите пойти с нами? - спросила она Мирну с Кларой. - Звучит неплохо, - ответила Мирна. - Разве что ты предпочтешь вернуться в мастерскую и закончить те картины, - многозначительно добавила она, обращаясь к Кларе. - Мва-ха-ха, - саркастически выдала Клара, хотя шутка была не нова. - Ужин это хорошо. Пойдем, поможем. Перед тем как им уйти, Арман обнял Рейн-Мари. Он надеялся, не слишком крепко. На секунду закрыв глаза, вдохнул ее запах - аромат садовой розы. И Оноре. Жан-Ги поцеловал Анни и Рей-Рея. Он еле сдерживался, чтобы не прошептать жене на ухо, чтобы та хватала Оноре и мчалась с ним обратно, в Монреаль. Но знал, что если сделает так, а глава картеля заметит. И это станет той самой искрой, от которой они все погибнут. За их столиком остались только Рут и Роза. Старушка припала к стакану с виски. Роза поднялась и заковыляла по поверхности стола к Бовуару. Тот хмыкнул, когда утка спрыгнула ему на колени. И угнездилась там. Потягивая пиво, Арман видел, как уезжает Лакост. Рейн-Мари, Анни, Мирне и Кларе, несущей Оноре на руках, осталось всего несколько шагов до крыльца дома Гамашей. С неба лился золотистый вечерний свет. Рейн-Мари остановилась, наклонилась и вырвала сорняк из своего палисада. Показала его Мирне, та захлопала в ладоши. Это стало давней шуткой, родившейся в первые годы их проживания в деревне, когда Рейн-Мари с Арманом, пропалывая весенний сад, обнаружили, что оставили исключительно сорняки, выдрав все многолетники. Мирна превратилась в их «садового гуру». Наблюдая за дамами, Арман улыбался. - Вижу, мадам политик с мужем вернулись, - заметила Рут. - Она сегодня днем приходила ко мне. - Правда? - удивился Жан-Ги. - Зачем? Из кухни вышел Антон и о чем-то заговорил с американцами. Положил что-то на столик перед ними. Записку на клочке бумаги. - Сообщила, что они сделают меня шевалье ордена Квебека. - Это же прекрасно, Рут! - воскликнул Арман. - Félicitations. Молодой глава картеля жестом пригласила Антона присоединиться к ним. Повар выглядел удивленным и качал головой, давая понять, что у него есть работа на кухне. Но взгляд американца заставил повара передумать. Тот сел. - Шевалье? - переспросил Жан-Ги. - Рыцарем или лошадью? Ты уверена, что они не имели в виду cheval* (*лошадь – фр.)? Потому как ты уже на полпути к этому. Гамаш мог видеть, как Матео и Лея тоже наблюдают за столиком с Антоном и американцами. Повернувшись к Матео, Лея что-то ему сказала. Матео отрицательно помотал головой. И тут Лея посмотрела прямо на Гамаша. Так неожиданно, что у него не осталось времени отвести глаза. Если он сейчас их отведет, то это будет выглядеть именно так, как есть на самом деле. Как попытка что-то скрыть. Вместо этого он выдержал ее взгляд и улыбнулся. Лея не улыбнулась в ответ. Жан-Ги и Рут обменивались колкостями, однако слезящиеся глаза старой поэтессы смотрели при этом не на Бовуара, а на Гамаша. Арман удобнее устроился на стуле, закинул ногу на ногу, вслушался в окружающие его голоса. Человек просто потягивал холодное пиво после трудного дня, проведенного на скамье свидетеля. Очевидно, находился в гармонии с собой и со всем миром. Но Бовуар видел, что Рут чувствует иное - вокруг Гамаша наэлектризовывалось пространство. Может, это ярость, которую Жан-Ги почувствовал в шефе? Но это точно не страх. Скорее всего, понял Бовуар, это сверхчеловеческое спокойствие. Словно Гамаш стал единым на всё бистро источником гравитации. Каким бы ни был исход, сегодня ночью бомбардировки прекратятся. Сегодня ночью войне конец. Глава 33 Лакост выехала на старую лесовозную дорогу в километре от деревни. Дорога эта годами не использовалась, и подлесок уже разросся. Ветви деревьев скребли и хлестали по кузову машины. Выбравшись из машины, Лакост открыла багажник и облачилась в тактическое снаряжение. Надела тяжелые ботинки и шлем с камерой. Закрепила пистолет на липучку, застегнула на поясе ремень с патронами. Кисти рук ее привычно скользили по экипировке, щелкали, крепили, проверяли. Перепроверяли. Она позвонила мужу в Монреаль, поговорила с детьми. Пожелала спокойной ночи, сказала, что любит их. Дети были в том возрасте, когда стесняются признаваться в любви в ответ. И они не стали. Когда трубку снова взял муж, Лакост сказала, что задержится допоздна, но обещала вернуться как можно скорее - он даже оглянуться не успеет. - У нас есть «Пиноккио»? - спросила она. - Книга? Наверное. А что?