Он пытался осмыслить услышанное. Пытался понять, хорошая это новость или новое бедствие. - Почему ты мне не рассказал? - наконец выдал он. Не самый неотложный вопрос, просто первое, что он смог выговорить. - Потому что полностью я доверился лишь маленькой группе моих офицеров, - ответил Гамаш. – Впрочем, я бы и близко к тебе не подошел, если бы у меня были хотя бы малые сомнения. - Но ты сомневался! - возмутился Залмановиц. - Да. У меня не было доказательств, что тебя подкупили. Но и в обратном я был не уверен. - И что заставило тебя обратиться ко мне? - Кроме отчаянья? Твоя дочь. - В каком смысле? - в голосе и всей позе прокурора появилась угроза. - Наш сын Даниель имел опыт употребления тяжелых наркотиков, - сообщил Гамаш. Залмановиц прищурился. Он впервые об этом слышал. - Я тоже, - сказал Бовуар. - Они почти прикончили меня. Почти уничтожили людей, которые мне дороже всего на свете. - Нам известно, каково это для семьи, - тихо сказал Гамаш. - И я решил, что если кто и способен сделать что угодно для остановки наркоторговли, то это ты. И я рискнул, и обратился к тебе. Но я понимал, что если сам ты чист, то это не означает, что и весь твой департамент тоже. - Ты высокомерный говнюк! Гамаш не отвел взгляда. - Если тебе станет легче, я не доверял даже собственной службе. Вот почему только горстка офицеров знала, что я делаю. Весь Сюртэ был вовлечен в дело, но каждому ведомству, каждому отделению отводилась лишь малая роль. Настолько незначительная, что никто не мог точно сообразить, что же происходит на самом деле. Насколько тебе известно, все закончилось открытым мятежом. Все посчитали меня бесполезным, и не стеснялись говорить это вслух. И лишь единицы видели картину в целом. Это как картины Клары, подумал Бовуар. Мелкие штришки, сами по себе ничего не значащие. Но когда они сливаются, то объединяются во что-то совершенно неожиданное. - Ты думаешь, что это тебя оправдывает? - спросил Залмановиц. - Знаешь, что ты сделал? Ты заставил меня предать все, чему меня учили, во что я верил. Ты заставил меня лгать и скрывать улики. Ты заставил меня поверить, что я пытаюсь осудить невинного человека в тяжком преступлении. Ты знаешь, как подобное влияет на человека? На меня? Он с такой силой ударил кулаком по груди, что по комнате прокатился глухой гул. - Ты жалеешь о сделанном? - спросил Гамаш. - Речь не об этом. - Сегодня речь именно об этом, - отрезал Гамаш. - Да, я заставил тебя поверить во все это, и да, ты так и сделал. И из-за того, что ты так поступил, крупнейшие картели страны сейчас в бегах. Не только тут, но и по всей стране. Один глава крупнейшего синдиката Северной Америки мертв, другой в тюрьме. - Ты использовал меня, держал за дурака. - Нет. Я понял, что ты не трус. Отнюдь. Ты очень храбрый человек. - Ты думаешь, мне не безразлично, кем ты меня считаешь? - возмутился Залмановиц. - Мне так же неважно, что ты думаешь обо мне. Мне важен результат на сегодняшний день. Я не сожалею о содеянном. Я всем сердцем бы желал, чтобы этого всего не потребовалось. Чтобы был иной выход. Но если и был другой вариант, я не мог подумать о нем. Ты об этом жалеешь? - шеф-суперинтендант Гамаш спросил снова. - О том, что мы сожгли наши корабли? Генеральный прокурор Залмановиц втянул воздух сквозь зубы, взял себя в руки: - Нет. - Я тоже. - Это тебя не оправдывает. И не значит, что я тебя прощу. Ты должен был сказать мне. - Ты прав. Теперь я это знаю. Я совершил ошибку. Ты смелый и самоотверженный, а я относился к тебе как к аутсайдеру. Прости меня. Я ошибался. - Придурок, - буркнул Залмановиц, но это прозвучало неискренне. - Что ты утаил от меня? Что-то важное? - Биту. - Орудие убийства? - уточнила судья. - Да. Помните, в показаниях Рейн-Мари, она говорила, что не заметила биту, когда обнаружила тело? - Помню. Но бита оказалась там к приходу шефа-инспектора Лакост, - сказал Залмановиц. - Вы свидетельствовали, что мадам Гамаш могла ошибиться. - Я соврал. Он посмотрел на Рейн-Мари, та кивнула. Морин Кориво пожалела, что не успела сбежать до этого момента в ванную комнату. Было слишком поздно. Она услышала. И, если уж на чистоту, в то время как эта конкретная ложь была новостью для нее, она знала, что весь процесс изобилует полуправдой и откровенной ложью. - Ну, что тогда случилось? - спросил прокурор, привычно переключившись на профессиональный прокурорский тон, какой употреблял на перекрестных допросах потенциальных свидетелей противной стороны. - Я помню, как Рейн-Мари четко описала то, что там было, когда она нашла тело. И чего там не было. Итак, как бита вернулась? Да так, что никто не заметил? - Я заперла дверь в церковь. Это единственный вход, - сказала Рейн-Мари. - И? - Залмановиц воздел руки. - Как вы это объясните? - Я не могла это объяснить. Но в тот же вечер состоялась небольшая беседа с друзьями. Там было упомянуто, что у церковного подвала богатое криминальное прошлое. Его использовали контрабандисты во времена сухого закона. Судья с прокурором согласно кивнули. Это достаточно известная глава истории Квебека, которую немало знаменитых династий желало бы забыть. - Тогда картина и стала вырисовываться, - сказал Гамаш. - Контрабандисты никогда бы не стали носить запрещенные напитки через переднюю дверь церкви. Так я понял, что должна быть еще одна дверь. Потайная дверь в погребе церкви. - Так орудие убийства вернули на место преступления, - догадалась судья. - Убийца воспользовалась потайной дверью. Но как она о ней узнала? - Жаклин последовала за Антоном в дом Руисов, - сказал Бовуар. - Получила там работу, чтобы быть ближе к нему, наблюдать за ним. Потом, когда Руис вернулся в Испанию, она последовала за Антоном в Три Сосны. Жаклин внимательно за ним следила, и однажды ночью видела, как он пользуется потайной дверью. - Ладно, а как он узнал про дверь? - Антон вырос в семействе, где из уст в уста передавались истории про дележ территорий, подпольные кабаки, контрабанду, - ответил Гамаш. - Рассказы про пересылку спиртного через границу. Как это делалось. Где это делалось. Его отец, дядя, лучший друг дяди - все они воспринимали это как часть фольклора, как историю, почти мифическую, неактуальную в наши дни. Что отличало Антона от остальной части семьи, от остальной части руководства картелей, так это то, что он ничего не упускал из внимания, ничем не пренебрегал. Если что-то и стало историей, то это не означает, что оно стало бесполезно. Он все брал во внимание. Что-то отодвигал в сторону, что-то откладывал в уме для последующего использования. А что-то тут же приспосабливал для своих нужд. Для кого-то сказки о сухом законе это способ скоротать долгие зимние вечера. Для Антона же они стали откровением. - Он отлично подготовился, - сказал Бовуар. - Узнал местоположение всех перевалочных пунктов, всех потайных комнат и тайных проходов, используемых контрабандистами. Он попробовал их все, но в качестве основного перевалочного пункта он стал использовать потайную комнатку в затерянной деревеньке. - Место было идеальным, - добавил Гамаш. - То есть, вы выяснили, как бита - орудие убийства - появилась и потом исчезла, или сначала исчезла, потом появилась, - сказала судья Кориво. - Но как вы поняли, что тем же путем пользуются наркоторговцы? - Дверные петли, - произнес Бовуар. - Они были смазаны. И совсем недавно. Комната, и дверь, начали использоваться задолго до появления кобрадора. - И никто из знакомых не сознался, что использует дверцу. Они понятия не имели о ее существовании, - сказал Гамаш. - Значит, петли смазали для какой-то неведомой цели. О ней я, конечно, не сразу догадался. Но я начал подозревать, что контрабандисты вернулись. Нас слегка озадачивало, как через границу попадает такое огромное количество наркотиков. Они текут старыми тропами, известными нам, да. Но переправлялось слишком большое количество, и мы не могли этого объяснить. - Погодите-ка, - встрял прокурор. - Все, о чем вы сообщили, указывает на Антона, как на убийцу. Как вы узнали, что это Жаклин? - Если бы Антон Буше хотел кого-то убить, разве бы он сделал это собственными руками? - спросил Бовуар. - А даже если и так, запаниковал бы он, сначала спрятав, потом вернув орудие убийства? Почему бы его просто не сжечь? И именно тогда к нам пришла Жаклин и сделала признание насчет кобрадора. Жан-Ги припомнил тот горький стылый ноябрьский вечер, когда Гамаш с Лакост в сопровождении собак ворвались обратно в дом, пока он говорил по телефону с Мирной и Рут. Обе тогда сознались, что в курсе про комнатку. Рут рассказала Мирне, а та после раздумий вспомнила, что рассказывала Лее. Он расспрашивал их очень осторожно, и, кажется, ни одной из них про потайную дверь не было известно. - Она не призналась в убийстве Кати Эванс, - сказал Гамаш. - Ее признание касалось лишь кобрадора. Но бита продолжала нас беспокоить. Я понимал, что единственным предназначением биты, после убийства Кати Эванс, было указать на убийцу. И конечно же, не на настоящего убийцу. - Она хотела, чтобы в преступлении обвинили Антона Буше, - догадался Залмановиц. - Oui. Таким был план Жаклин. Очень простой, как видите. Убить Кати, обвинить Антона. Обоих она обвиняла в смерти собственного брата. Совесть предъявила счет более чем на один долг. Эдуар спрыгнул с крыши под воздействием наркотиков, проданных ему Антоном. Но разрыв с Кати подтолкнул его к краю крыши. Это разбило ему сердце, а наркотики искорежили его сознание. Он был, если верить отчетам, нежным, чувствительным юношей, очень сильно любившим Кати. А Кати Эванс была нежной, доброй девушкой, единственным преступлением которой было то, что она не отвечала ему взаимностью. - Эдуар рассказал сестре все, - сказал Бовуар. - Он был в ярости. Представил Кати жестокой. Бессердечной. Он, конечно же, говорил не серьезно. За него говорила ревность и наркотики, изменившие сознание. Уж я-то знаю, как они действуют. Как начинаешь отворачиваться от самых дорогих тебе людей. - А потом, излив всю свою желчь сестре, он совершил самоубийство, - заканчивал свой рассказ Гамаш. - Оставив Жаклин презирать Кати. Ни Кати, ни наркоторговец не заплатили за смерть ее брата. Но она об этом позаботилась сама. Барри Залмановиц понимающе кивнул. Он, как никто, понимал подобную одержимость. Если бы умерла его дочь, он бы всю жизнь положил на поиски справедливости. Какую бы форму та ни приняла. * * * Премьер-министр Квебека выслушал объяснения, не комментируя, не задавая вопросов. Потом обратился к судье Кориво: - Сколькое из сказанного было вам известно? Вот и пришло время. Время взявшись с Гамашем за руки, перейти по мосту в Сельму.