– Я бросил друга, когда он признался мне, что у него ВИЧ, – сказал Габри. – Я был молодым и испугался. – Я выписала лекарство пациентке, – сказала Мирна. – Молодой матери. В депрессии. Из-за лекарства ее состояние ухудшилось. Она позвонила, и я велела ей утром сразу прийти ко мне. Но ночью она покончила с собой. Клара взяла ее за руку. – Я не послушалась вас, – сказала Клара, взглянув на Армана. – Я пошла искать вас и Питера в тот день в рыбацкой деревне. Вы мне говорили не делать этого, и если бы я… Габри взял ее за руку. – Я обманом выуживал у стариков старинные вещи, – сказал Оливье. – Давал им малую часть реальной стоимости. Я больше так не делаю. Но ведь делал. Он говорил с удивлением, словно описывал какого-то незнакомого ему человека. – Мы знали об этом, mon beau,[21] – сказала Рут, похлопав его по руке. – Ты говнюк. Оливье хрюкнул от неожиданности. Какой-то шум, поначалу приглушенный, донесся до них с деревенского луга. Громкие голоса, становящиеся все громче. И наконец перешедшие в крики. Друзья удивленно переглянулись. Арман поднялся с кресла. Распахнув входную дверь, он увидел, что происходит. На лугу собралась толпа. Видна была только макушка головы кобрадора. Он стоял в окружении людей. Арман выбежал из двери, и остальные последовали за ним, кроме Рут, которая никак не могла выбраться из кресла. – Не оставляйте меня здесь! Но они оставили ее. И она снова увидела руку матери, погруженную в ледяную воду. Ищущую. Отчаявшуюся. Выбивающуюся из сил. Пытающуюся найти ее двоюродного брата. Но за ее руку ухватилась Рут и осталась жить. Ненужная. И тогда прощенные и прощающие встретятся снова, или, как всегда, будет слишком поздно? – Увы, – пробормотала она. – Идем, старая карга. Клара вернулась и протянула ей руку. Рут несколько мгновений смотрела на эту руку, потом ухватилась за нее. И была вытащена. Они поспешили по дорожке на деревенский луг. Глава девятая – Ты, сукин сын! – орал крупный мужчина. Он стоял в центре круга и держал в руке металлический стержень, собираясь нанести удар. – Стойте! – прокричал Гамаш, протиснулся через толпу и остановился в нескольких футах от этого человека. Он узнал в нем нового члена дорожной бригады Билли Уильямса, хотя имени новичка не помнил. Человек либо не услышал Гамаша, либо не хотел слышать, настолько был поглощен своей мишенью. Кобрадором. Тот продолжал стоять. Не отступил ни на шаг. Не съежился в ожидании удара. Не приготовился к его отражению. – Давай уже! – крикнул кто-то. Толпа превратилась в банду. Арман, выбежавший из дома без свитера и куртки, стоял в одной рубашке на холодном дожде. А окружали его – окружали кобрадора – молодые родители. Деды. Соседи, знакомые ему мужчины и женщины. Ни одного из них не назвал бы он бузотером. Но теперь они заразились страхом. И страх изменил их. Гамаш подошел к дорожнику сбоку. Осторожно. Будто протиснулся под стеклянный купол. Он не хотел, чтобы его появление стало неожиданным, чтобы тот среагировал. Набросился на кобрадора, находящегося совсем рядом. – Убирайся отсюда в жопу! – прокричал дорожник кобрадору. – Или я размозжу тебе голову. Богом клянусь, я это сделаю! Толпа подзуживала его, и он крепче обхватил свое оружие и поднял его еще выше – теперь Гамаш увидел, что это кочерга. Вид у нее был жутковатый, ею ворочали поленья в печи. Убить таким инструментом было очень даже просто. – Не надо, не надо, – ровным, спокойным голосом проговорил Гамаш, приближаясь. – Не делайте этого. А потом заметил движение. Из толпы вышел еще один человек. Леа Ру. Она вмиг встала между кобрадором и дорожником с кочергой. Тот, удивленный, замешкался. Гамаш быстро шагнул вперед и замер рядом с Леа перед кобрадором. Дорожник помахал перед ними кочергой: – Не мешайте мне. Он здесь чужой. – И что? – спросила Леа. – Он никому не приносит вреда. – Вы шутите? – прокричал другой человек. – Да вы посмотрите на него! – Он напугал моих детей, – крикнул кто-то еще. – Вот вам и вред. – А чья это вина? – спросила Леа, поворачиваясь вокруг, чтобы увидеть всех. – Вы сами научили их бояться. Он ничего не сделал. Он стоит здесь два дня, и ничего плохого не случилось. – А вы тоже не местная! – прокричал кто-то еще. – Здесь не ваш дом. Прочь с дороги! – Чтобы вы размозжили ему голову? – Леа посмотрела на толпу. – Вы хотите, чтобы ваши дети играли на траве, залитой кровью? – Пусть лучше его кровью, чем их! – выкрикнула женщина. Но ее голос звучал уже не так громко, не так уверенно. – Тогда им придется играть и на моей крови, – сказала Леа. – И на моей, – сказал Арман. – И на моей. Из толпы вышел кто-то еще. Мойщик посуды Антон. Он выглядел испуганным, когда занял место рядом с Арманом и уставился на человека с кочергой. К ним присоединились Клара, Мирна, Габри и Оливье. Рут передала Розу одному из зевак и тоже вышла вперед. – А мы точно на правильной стороне? – прошептала она Кларе. – Помолчи и больше решительности во взгляде. Но лучшее, что могла изобразить старая поэтесса, – это сумасшедшинку в глазах. Арман шагнул вперед и протянул руку к мужчине с кочергой. Тот снова поднял свое оружие. За спиной у мужа Рейн-Мари прошептала: