– А ведь я был там, – сообщил он. – В Литтл Гиддинге? – переспросила Мирна. – Это реальное место? Я думала, Элиот его придумал. – Нет, это деревня неподалеку от Кембриджа. Ха, – произнес он, улыбаясь. – Что такое? – Население Литтл Гиддинга – около двадцати пяти человек. Немного похоже на то, что мы имеем здесь. Они прошли еще немного по тихому миру. – «…И все разрешится, – процитировал он строки поэмы, – и сделается хорошо…» – Вы в это верите? – спросила Мирна. В поэме говорилось об обретении покоя и простоты. – Верю, – ответил Арман. – Это ведь Юлиана Норвичская первая сказала: «Все будет хорошо, и все, что ни будет, будет хорошо». Резиновые сапоги продолжали хлюпать с успокоительным ритмом, отчего слова и мир сливались воедино. – Я тоже верю в это, – сказала Мирна. – Трудно не верить в такой день. – Самое важное верить в это в разгар бури. И Мирна вспомнила, что, хотя поэма Элиота говорит об обретении мира, она появилась только после пожара. Страшного очищения.[24] В «Литтл Гиддинг» рассказывалось и о гонимом короле. Мирна посмотрела на своего спутника и вспомнила их разговор предыдущим вечером. О совести. У них был свой гонимый король. На самом деле они все были гонимы. – Я думаю, все в этой деревне верят, что все будет хорошо, – сказал Арман. – Поэтому-то мы и здесь. Мы все потерпели неудачу. А потом все приехали сюда. Он произнес это так, будто магические события были простым, разумным, логическим ходом вещей. – «Пепел, пепел, – пропела вполголоса Мирна, – мы все падаем».[25] Гамаш улыбнулся: – Мои внучки пели это в прошлый приезд. Вот прямо там. Он показал на деревенский луг. И на то самое место, где вчера стоял кобрадор. Перед его мысленным взором предстали Флоранс и ее сестренка Зора, они танцевали, взявшись за руки с другими ребятишками, и пели старую народную песню. В этих старых стихах было что-то невинное, но в то же время тревожное. Он видел смеющихся детей. Видел, как они падают на землю. Вытягиваются во весь рост. Замирают. Ему это казалось забавным, но все же неприятно было видеть, как его любимые внучки лежат на лугу, словно мертвые. Рейн-Мари говорила, что этой народной песне несколько веков, она возникла во время эпидемии черной смерти. Чумы. – Что случилось? – спросила Мирна, глядя на него. – Просто задумался о кобрадоре. Но это была только часть правды. Он думал о маленьком пластиковом пакетике в кармане Маршана. Теперь, когда кобрадор исчез, Гамаш поедет на работу, позвонит в лабораторию и узнает, что было в этом пакетике. Впрочем, он и так знал ответ. Фентанил. Чума. «Пепел, пепел, – подумал он. – Мы все падаем». – И все будет хорошо, – заверила его Мирна. – Так-так, – проговорил у них за спиной знакомый голос. Они повернулись и увидели Рут и Розу, которые вразвалочку спускались по склону холма из маленькой церквушки Святого Томаса. – Вы сегодня рано, – сказал Арман, когда старая поэтесса присоединилась к ним. – Не спится. Арман и Мирна переглянулись. Насколько они знали Рут, та бо́льшую часть времени спала или пребывала в вырубленном состоянии под воздействием алкоголя. Потом просыпалась на часок-другой, чтобы оскорбить кого-нибудь, и снова засыпала. Деревенская кукушка. Часы. – Ходила к святому Томасу за покоем и тишиной, – объяснила Рут. И опять Арман и Мирна переглянулись, подумав о том, какой, видимо, кошмар творится в ее доме, а вернее, в ее голове, если она ищет спасения в церкви. – Когда вы вышли, его уже не было? – спросил Арман. – Кого? – А как ты думаешь? – фыркнула Мирна. – Вы о тореадоре? – Да, – ответила Мирна, даже не озаботившись тем, чтобы поправить ее. Рут наверняка прекрасно знала, что никакого быкоборца в их деревне не появлялось. Хотя, Господь свидетель, помощь в борьбе со всеми быками им бы не помешала. – Он исчез, – сказала Рут. – Но Михаил был поблизости. Занудствовал. – Архангел? – спросил Арман. – А кто же еще? Слушай, ну этот ангел и разговорчив. Господь то, Господь се. И я, чтобы от него отделаться, ушла в церковь. – Отделаться от Бога? – спросила Мирна, глядя на помятую старуху. – Что ты там делала? – Я молилась. – Злобилась, – одними губами сообщила Мирна Арману, изображая пальцами когти. Арман сжал губы, чтобы не улыбнуться. – О чем? – спросил он у старой поэтессы. – Я начинаю молиться с пожелания страшного конца каждому, кто меня разозлил. Потом я молюсь о мире на земле. А потом я молюсь за Люцифера. – Ты сказала, за Люцифера? – переспросила Мирна. – А что тебя так удивляет? – спросила Рут, переводя взгляд с одного на другую. – Кто больше всех в этом нуждается? – Мне приходят в голову несколько имен, которые заслуживают этого больше. – А кто ты такая, чтобы судить? – возмутилась Рут, но не так чтобы совсем неприязненно. И Мирна заволновалась, что Рут включит и ее в свой молитвенный список. – Величайший грешник. Самая потерянная душа. Ангел, который не только пал на землю, но при падении весь переломался. – Ты молишься за Сатану? – снова спросила Мирна, которая никак не могла бросить эту тему и молча молила Армана о помощи. Но он лишь пожал плечами, словно говоря: «Она вся ваша». – Дурья башка, – пробормотала Мирна. И тут ей кое-что пришло в голову. – Ты молишься за него? Или ему? – За него. За него. За него. Господи, и они еще говорят, что деменция у меня. Он был лучшим другом Михаила. Пока не попал в беду. – А под бедой ты имеешь в виду войну в небесах, когда Люцифер пытался сбросить Бога? – спросила Мирна. – А, так ты знаешь эту историю? – Да, тут показывали фильм недели. – Что ж, никто из нас не идеален, – согласилась Рут. – Мы все совершаем ошибки. – Эта ошибка кажется крупнее всех остальных, – заметила Мирна. – Если учесть к тому же, что Люцифер не считал себя в чем-то виноватым.