* * * Цокольное помещение представляло собой довольно большое пространство с потертым, исцарапанным линолеумом на полу, звукоизолирующей плиткой на потолке, кое-где подпорченной водой, и обшивкой под дерево на стенах. У стен стояли стулья и длинные столы со сложенными ножками. Изабель Лакост огляделась, острым взглядом отметив тот факт, что другого входа тут нет, а окна хотя и имеются, но на них такой слой грязи, что свету или незваному гостю проще пройти сквозь стену. Но если не говорить об окнах, в остальном здесь было чисто. Не засорено. Даже не пахло плесенью. В дальнем конце помещения располагалась кухня с оборудованием. Сбоку была открытая дверь. Лакост повернулась, услышав знакомые шаги, и увидела спускающегося по лестнице Гамаша. Он жестом пригласил ее пройти к открытой двери. – Кладовка, – пояснил он, пока они шли. – Мадам Гамаш спустилась туда в поисках вазы. Там она его и нашла. – Когда это было? – Приблизительно без четверти два. Она заперла дверь и позвонила мне сразу же, как только вернулась домой, а инспектор Бовуар тут же позвонил тебе. Они оба инстинктивно посмотрели на часы. Три пятнадцать. Прошло полтора часа. Арману приходилось бывать в цокольном помещении церкви. Здесь устраивались похоронные приемы. Здесь готовились свадебные пиршества. Здесь собирались члены бридж-клуба, проходили различные занятия, проводилась распродажа домашней выпечки. Это было уютное помещение, на которое не влияли ни время, ни мода. В кладовку Гамаш никогда не заходил и даже не знал о ее существовании. Старший суперинтендант Гамаш остановился на пороге, не входя внутрь. Там и для криминалистов-то не было места. Горели лампы дневного света, не выключенные Рейн-Мари. Единственное освещение в маленьком пространстве. Окна отсутствовали. Пол был земляной, без покрытия. Вдоль стен стояли грубо сколоченные деревянные полки, на которых виднелись несколько ваз, старые, покрытые ржавчиной жестяные банки и стеклянные банки с помутневшими консервированными овощами и фруктами. Гамаш увидел и оценил все это, но его внимание привлекло то же, что привлекло и всех остальных, – черный неподвижный ком в углу, будто что-то появившееся из земли, выдавленное из нее. Большая черная глыба. Изабель Лакост повернулась к Гамашу, озадаченная: – Это кобрадор? – Oui. Бовуар тоже стоял у дверей, дрожа от нетерпения. Он хотел войти, присоединиться к криминалистам. Но когда Гамаш сделал шаг назад, то же самое сделал и он. Приехала коронер и, поздоровавшись с Гамашем, посмотрела на Бовуара: – Миленькие очочки. Потом доктор Шарон Харрис прошла мимо них в кладовку. – Видишь, они ей понравились, – машинально сказал Гамаш. – Они нам всем нравятся. Бовуар отошел в сторону. Ему было тяжело стоять без дела, и он начал ходить вдоль стен большого помещения, словно хищник в клетке. Хищник, почуявший кровь. Когда произвели фото- и видеосъемку и взяли образцы, доктор Харрис опустилась на колени рядом с телом. – На нем маска, – сказала она и оглядела стоявших вокруг. Лакост тоже встала на колени, чтобы лучше видеть, агент с видеокамерой опустился рядом с ней. * * * – Я должен вас предупредить, – сказал прокурор. – Это тяжелое зрелище. Возможно, вы захотите отвернуться. Все в зале суда подались вперед. На видео (изображение немного подрагивало, но было четким) Изабель Лакост, ее заместитель и доктор Харрис склонялись над черным предметом. Старший суперинтендант Гамаш шагнул вперед и опустился на колени рядом с Лакост. Виднелась тень еще одной фигуры – инспектора Бовуара. Потом камера наехала на эту черную глыбу. Какие-либо детали различить было трудно, пока камера не приблизилась еще больше и не сфокусировалась на маске. Маска оказалась треснутой. Некоторые из зрителей в зале суда опустили глаза. – Я собираюсь снять маску, – сообщила старший инспектор Изабель Лакост. Еще больше людей опустили взгляд на свои руки. Снять маску оказалось делом непростым, и зрители видели мелькавшую под ней плоть. Наконец маску сняли с лица, но никто из зрителей уже не смотрел на экран – только участники процесса и судейские. Судья Корриво заставила себя посмотреть, скользнув взглядом по присяжным и посочувствовав этим беднягам. В начале процесса они пребывали в эйфории оттого, что стали участниками слушаний по делу об убийстве. А теперь получили психологическую травму. Или, хуже того, онемели от ужаса. Прокурор, который несколько раз видел эти кадры, стоял у своего стола, сжав губы и стиснув кулаки. Старший суперинтендант Гамаш прищурился. На видео все это воспринималось немного легче, чем в реальности. Бовуар, сидевший в зале суда, надел собственную маску. Профессионального отстранения. Один из адвокатов защиты стрельнул глазами в обвиняемого и отвел взгляд, надеясь, что никто из присяжных не заметил отвращения на его лице, когда он посмотрел на человека, которого, по идее, должен защищать. Человека, который, по тайному подозрению адвоката, сделал это. Камера приблизила изображение еще больше, давая безжалостный крупный план. Тут даже Гамаш отвернулся, но потом заставил себя взглянуть на гигантское лицо, заполнившее весь большой экран. * * * Изабель Лакост передала маску криминалистам и повернулась к Гамашу: – Вы удивлены? Он кивнул. Лицо было сильно повреждено, но жертву можно было узнать. Это была женщина. – Вы ее знаете? – спросила Лакост. – Oui. Это Кэти Эванс. Она остановилась здесь, в гостинице. Лакост поднялась, а следом за ней и Гамаш. Изабель Лакост наметанным взглядом обвела кладовку и двинулась к двери. – Я оставляю тело вам, – сказала она коронеру и своему заместителю.