– Тогда как они узнали? Они и видели-то всего лишь несколько патрульных машин. Почему у них сразу возникла мысль об убийстве? «Он плохо знает Три Сосны», – подумал Гамаш. – Когда приехали местные агенты Квебекской полиции и заняли посты возле церкви и моего дома, жители поняли: что-то происходит. К тому же им было известно, что мадам Эванс пропала. Когда появился я, а следом за мной инспектор Лакост, их страхи получили подтверждение. – А, ну конечно. Как глупо с моей стороны, – сказал прокурор, снова обращаясь к присяжным и напуская на лицо смиренное выражение. – Я на миг забыл, насколько хорошо жители деревни осведомлены о вас, о вашей работе и ваших коллегах. Они знают, что старший инспектор Лакост теперь возглавляет отдел по расследованию убийств. Но если они знают вас, старший суперинтендант, то и вы знаете их. Хорошо знаете. Он сказал это, стоя спиной к Гамашу, однако его посыл был ясен. Нормальная, разумная, необходимая граница между полицейскими и подозреваемыми была размыта, если не полностью уничтожена. А это, намекал прокурор, в высшей степени непрофессионально и даже подозрительно. – Это положительный момент, – заговорил Гамаш. – И, как выясняется, немалое преимущество. Убийство может быть хорошо просчитанным, но это не математические расчеты. Это не сумма улик. Что наводит преступника на мысль об убийстве? Теперь Арман Гамаш обращался напрямую к присяжным, и они переключили внимание с прокурора на старшего суперинтенданта. Месье Залмановиц почувствовал эту перемену, повернулся и сердито посмотрел на своего свидетеля. – Человека толкают на убийство не возможности, которые ему представились, а эмоции. – Гамаш говорил спокойно, даже мягко. Словно доверительно беседуя с добрым другом. – Один человек убивает другого. Иногда это вспышка неконтролируемой ярости. Иногда – хладнокровный поступок. Спланированный. Методичный. Но в обоих случаях есть кое-что общее – эмоции, вышедшие из-под контроля. Зачастую что-то долго копившееся. Скрытое. Оно прорывается наружу. Присяжные кивали. – У нас у всех есть подобные обиды, – сказал Гамаш. – И большинство из нас хотя бы раз в жизни чувствовали в себе готовность убить человека. Или хотя бы желали ему смерти. И что же останавливает нас? – Совесть? – одними губами проговорила молодая женщина во втором ряду скамьи присяжных. – Совесть, – сказал старший суперинтендант, глядя на нее и видя ее мимолетную улыбку. – А может быть, трусость. Некоторые считают, что это одно и то же. И что единственная вещь, которая не позволяет нам совершить что-либо ужасное, – это страх быть пойманным. Но как бы мы вели себя, если бы имели гарантию, что нам все сойдет с рук? Если бы знали, что никаких последствий не будет? Или если бы не думали о последствиях. Если бы мы были уверены, что убийство оправданно. Если бы мы верили, как верил Ганди, в более высокий суд, чем судебная палата. – Возражаю, – сказал прокурор. – На каком основании? – спросила судья Корриво. – Несущественно и не имеет отношения к делу. – Это ваш свидетель, месье Залмановиц, – напомнила ему судья. – Вы сами задали вопрос. – Я не просил читать лекцию о природе убийства и совести. – А может, стоило бы, – сказала судья и посмотрела на часы, встроенные в судейский стол. – Пожалуй, подошло время для перерыва. Прошу вернуться через час. Она встала и под скрежет отодвигаемых стульев прошептала Гамашу: – Я вам дала достаточную свободу действий. Теперь внимательнее. Он слегка поклонился, чтобы показать, что ее слова услышаны, и поймал взгляд прокурора, который за своим столом раздраженно запихивал бумаги в портфель. Когда судья ушла и присяжных начали выводить из зала, месье Залмановиц наконец не выдержал и быстро зашагал через зал к Гамашу, который спускался со свидетельского места. – Что это была за хрень? – требовательно спросил прокурор. – Что, черт побери, вы делаете? Гамаш кинул взгляд в сторону присяжных – последние выходили в дверь и явно слышали прокурора. – Не здесь, – сказал он прокурору. – Нет, именно здесь! Гамаш развернулся и прошел мимо него, но прокурор ухватил его за руку: – Нет, вы не уйдете! Гамаш рывком высвободился и повернулся лицом к прокурору. Журналисты, все еще остававшиеся в зале, уставились на них. Завсегдатаи суда никогда не видели ничего подобного. – Вы почему саботируете мое дело? – спросил Залмановиц. – Не здесь. Если хотите поговорить, идите со мной. Он повернулся к Бовуару: – Будь добр, найди… – Я найду свободную комнату, patron, – сказал Бовуар и поспешил к дверям, а Гамаш пошел следом за ним, не дав себе труда проверить, идет ли за ним прокурор. Месье Залмановиц сердито посмотрел ему в спину и пробормотал: «Придурок», достаточно громко, чтобы репортеры услышали его. Потом он схватил свой портфель и поспешил за Гамашем. * * * Двое мужчин остались тет-а-тет в кабинете. Главный прокурор и старший суперинтендант Квебекской полиции. Закон и бюрократическая система делали их союзниками. Но не их собственный характер и не личный выбор. Когда дверь закрылась, Гамаш подошел и запер ее. Затем повернулся к Залмановицу: – Ланч, Барри? Он показал на поднос с сэндвичами и холодным лимонадом на кофейном столике. Залмановиц удивленно поднял брови. Потом улыбнулся. Улыбка была не самая дружелюбная. Он взял кусочек семги с укропом и сливочным сыром на рогалике от «Сен-Виатёр». – Как вы узнали, что я начну драку? – спросил он. – Я не знал, – ответил Гамаш, потянувшись за копченым мясом из магазина деликатесов Шварца. – Но если бы ее не начали вы, то начал бы я. Проголодавшийся за время заседания, он откусил большой кусок и обильно запил его холодным чаем. – Ну хорошо, – сказал Залмановиц, прикончив половину рогалика. – Вы удивительно ловко проваливаете дело. – Я думаю, вы делаете работу не хуже меня. – Merci. Стараюсь как могу. Гамаш натянуто улыбнулся и откинулся на спинку дивана. Положив ногу на ногу, он пристально посмотрел на прокурора: – По-моему, судья Корриво начинает подозревать. Залмановиц отер рот тонкой бумажной салфеткой и покачал головой: – Она никогда не догадается. Ведь это не вписывается ни в какие рамки. Нам обоим повезло – мы получаем пенсии. Они нам понадобятся. Он поднял свой запотевший стакан и чуть наклонил его в сторону старшего суперинтенданта: – За более высокий суд. Гамаш поднял свой стакан: – За горящие корабли. * * * За ланчем в соседнем кафе, найдя столик в тенистом уголке на террасе, Морин Корриво доверительно сообщила своей партнерше: – Я думаю, тут какие-то танцы. – Танцы? – удивленно переспросила Джоан. – Типа джиги?