– Хотелось бы так, – ответила Морин. – Тогда я бы, по крайней мере, знала, к чему все идет. Лицо Джоан помрачнело. – Что ты имеешь в виду? Тебя что-то смущает? Дело слишком трудное? – Не могу поверить, что ты спрашиваешь об этом, – с искренней обидой произнесла Морин. – Хочешь сказать, мне не по зубам дело об убийстве? – Я так не считаю, это ты сама сказала, что не знаешь, чего ждать дальше. Ладно, давай начнем с начала. Что тебя беспокоит? – Главный прокурор, который возглавляет прокуратуру всей провинции, избрал тактику нападок на старшего суперинтенданта Квебекской полиции, который дает свидетельские показания. Уходя на перерыв, я слышала в дверях, как прокурор прилюдно оскорбил его. – Своего собственного свидетеля? Но это бессмысленно. – Хуже того, это может привести к признанию судебного разбирательства неправильным. Мне кажется, кое-кто из присяжных тоже слышал. Вот о чем я говорю. Эти двое достаточно опытные, чтобы знать, как действовать наилучшим образом, и достаточно зрелые, чтобы уметь сдерживать эмоции. В конце концов, прокурор и свидетель на одной стороне. Но я не могу понять, что они делают и почему. Тем более с учетом того, что дело обещало быть совсем простым. Сам глава Квебекской полиции практически был свидетелем преступления. Его жена нашла тело, только подумай. Она покачала головой и отодвинула от себя салат. – Может, они просто не любят друг друга, – сказала Джоан. – Такое бывает. Два упрямых быка. Два альфа-самца. Вероятно, уже бодались прежде. И не раз. Морин рассеянно кивнула: – До меня доходили слухи, что они не ладят. Копы и прокуроры часто не в ладах. Но тут что-то большее. Не могу объяснить. Они переходят черту. Хотя оба знают: черта есть. Я просто… – Она провела пальцами по запотевшему стакану с холодной водой. – Что? – Смешно, но, когда я вошла сюда, меня вдруг осенило: может быть, они делают это специально? – Чтобы загубить дело? – спросила Джоан. – Они не только танцуют джигу, но еще и в сговоре? Морин хохотнула: – Ты настоящая язва. – Извини, я не хотела зубоскалить. Но это очень странно, тебе не кажется? Зачем им так поступать? Если ты права, то они действительно пытаются развалить дело об убийстве. Гамаш производил арест подсудимого. Прокурор предъявлял обвинения. И теперь эти двое, которые к тому же не любят друг друга, намеренно заводят процесс в тупик? Морин покачала головой, а потом кивнула: – Я согласна. Это нелепо. Фантазия разыгралась. Она погрузилась в размышления, а Джоан стала наблюдать за людьми, идущими по улице Сен-Поль. Все они, без сомнения, начали день свежими и бодрыми, но теперь многих доконала жара. Судья Корриво чувствовала, как по шее катится струйка пота, да и подмышки у нее намокли. Ее угнетала мысль о том, что сейчас придется вернуться, надеть судейскую мантию и провести весь день в этой духовке – зале суда. Хорошо хоть ее не зажарят. – Месье Гамаш сегодня утром цитировал Ганди, – сказала она. – Что-то о высшем суде. Джоан постучала по айфону: – Нашла. «Есть более высокий суд, чем судебная палата, и это суд совести. Он выше всех других судов». Морин Корриво судорожно вздохнула: – У меня мурашки по коже. – Почему? – Глава Квебекской полиции объявляет свою совесть выше наших законов? Тебя это не пугает? – Вряд ли он хотел сказать что-то подобное, – заметила Джоан, пытаясь успокоить свою партнершу. – Это скорее расхожее выражение, чем личное кредо. – Представляешь такой заголовок в газете: «Глава Квебекской полиции действует, руководствуясь своей совестью, а не законами». – Ну да, или такой: «Судья впадает в бешенство в зале заседаний». Морин рассмеялась и встала: – Мне пора. Спасибо за ланч. Но, сделав несколько шагов, она вернулась: – Ты в это веришь? – Что чья-то личная совесть выше общественных законов? – спросила Джоан. – Разве наши законы не основаны на представлениях о совести? На заповедях? – Например, запрет гомосексуальности? – Нашла что вспоминать, – усмехнулась Джоан. – Этот закон еще действует во многих странах. Он не имеет никакого отношения к совести. – Значит, ты согласна с месье Гамашем? – спросила Джоан. – Если я с кем и соглашусь, то скорее с Ганди, чем с Гамашем. Но может ли судья реально верить в суд совести? Который выше всех других? Это похоже на анархию. – Это похоже на прогресс, – возразила Джоан. – Это похоже на окончание многообещающей судейской карьеры, – с улыбкой сказала Морин. Она поцеловала Джоан, потом наклонилась и поцеловала еще раз, прошептав: – А этот – за Ганди. Глава семнадцатая Двое мужчин снова сошлись в единоборстве. Зрители, и без того всегда внимательные, подались вперед, стараясь оказаться как можно ближе к огороженному квадрату в передней части помещения, напоминавшему боксерский ринг. Только здесь шло сражение по делу об убийстве. В воздухе зала, где вела процесс судья Корриво, потрескивало электричество. Она этого не приветствовала. В зале и без того стояла жара. И по мнению судьи, электрические явления и правосудие были две вещи несовместные. Она видела источник напряжения. Вражда между этими двумя действовала как генератор. Упрямые быки – так назвала их Джоан. Скорее дикие слоны, подумала судья Корриво. Изгадили ее первый серьезный процесс. Но даже и это не вполне отвечало действительности. Главный прокурор месье Залмановиц был изворотлив, двигался с грацией пантеры. Он мерил шагами свою территорию, изредка совершая набеги на скамью защиты, но не сводил глаз с человека в свидетельском кресле. Хищник, оценивающий добычу. А Гамаш? Сидит спокойно, словно у себя дома, словно все здесь принадлежит ему: кресло, свидетельское место, весь зал. Вежливый, внимательный, вдумчивый. Его абсолютное спокойствие являло собой резкий контраст с возбуждением расхаживающего взад-вперед прокурора. Этот человек был само терпение. Ему хватало здравого смысла сидеть и ждать, когда атакующий проявит какую-нибудь слабость. Не слон. И не пантера. Хищник, не имеющий себе равных. Вершина пищевой цепочки. Судья Корриво наблюдала за месье Залмановицом, который сужал круги, и еле сдерживалась, чтобы жестом не отогнать прокурора от Гамаша. Предупредить его, что такой сдержанностью и самоконтролем, какие демонстрирует старший суперинтендант, обладают только те, у кого в природе нет врагов. Было бы роковой ошибкой принимать его спокойствие за летаргию. Не имеющий себе равных хищник, цитирующий Ганди? Делает ли это Гамаша более опасным или менее? И не является ли он главным врагом самому себе? Потом Морин Корриво вспомнила мимолетную фантазию, посетившую ее, когда она шла по мощеной улице на ланч с Джоан. О том, что на самом деле эти два врага являются союзниками и только притворяются, что готовы перегрызть друг другу глотки. Но что могло сподвигнуть их на такое поведение?