Она, конечно, знала ответ. У них была всего одна причина действовать подобным образом. Чтобы заманить в ловушку еще более крупного хищника. Судья Корриво посмотрела на обвиняемое лицо. Возможно ли, что человек, который выглядит таким слабым, таким разбитым, является кем-то совершенно иным? – Перед нашим уходом на обед вы рассказывали, старший суперинтендант, как принесли известие об убийстве Кэти Эванс ее мужу, – напомнил прокурор. – Это было в ресторане. – Да, в бистро, – сказал Гамаш и с удовлетворением отметил, как ощетинился прокурор, услышав эту маленькую поправку. Барри Залмановиц, в свою очередь, взглянул на главу Квебекской полиции, удобно устроившегося в свидетельском кресле, что, по счастью, никак не затрудняло атаку на него. Несмотря на обмен любезностями во время ланча, прокурору не требовалось притворяться в ненависти к Гамашу. Он его и в самом деле ненавидел. Сколько раз они спорили по поводу обвинения! Иногда прокурор отказывался предъявлять обвинения человеку, которого Гамаш считал убийцей. Залмановиц утверждал, что улик недостаточно или они недостаточно убедительны. Это ваша вина, Гамаш, говорил тогда Залмановиц. И старший инспектор Гамаш, возглавлявший тогда отдел по расследованию убийств, называл его трусом, который не рискует предъявлять обвинения, если они имеют хоть малейший шанс быть отвергнутыми судом. И по иронии судьбы весь план строился на том, чтобы убедить всех в их ненависти друг к другу. А красота плана состояла в том, что они действительно не питали любви друг к другу. Вышагивая по залу суда, Залмановиц наблюдал за спокойным человеком на свидетельском месте и не мог обнаружить никакой видимой неприязни со стороны Гамаша. Хотя настороженность чувствовалась. Лишь нависшая над всеми серьезнейшая угроза вынудила Армана Гамаша обратиться к человеку, который ему не нравился и которому он не доверял, но который обладал уникальными возможностями для того, чтобы помочь. Это была самая необычная встреча за всю карьеру Залмановица. Гамаш прилетел в Монктон, а оттуда приехал в Галифакс на машине, тогда как Залмановиц прилетел в Галифакс напрямую. Они обедали в столовой на берегу – в жалкой забегаловке даже по сомнительным стандартам докеров и рыбаков, окружавших их. И там, в тени кораблей, отправляющихся в порты по всему миру, старший суперинтендант Квебекской полиции изложил свой план главному прокурору Квебека. Закончив и чувствуя свою полную и абсолютную уязвимость, он замолчал в ожидании. Его напряжение выдавала лишь легкая дрожь правой руки. Главный прокурор сидел пораженный. Ошеломленный гордыней этого человека. Масштабом его плана. Его глупостью, граничащей с гениальностью, когда он решил обратиться к последнему человеку на земле, у которого может возникнуть желание помочь. И просить не только о помощи. – Вы просите меня положить конец моей карьере. – Почти наверняка. А я покончу со своей. – Ваша началась совсем недавно, – напомнил ему Залмановиц. – Вы только что вернулись из отставки. Вы пребываете в звании старшего суперинтенданта какие-то доли наносекунды. Сомневаюсь, что вы знаете, где на вашем этаже расположен туалет. А я тридцать лет в прокуратуре. Я возглавляю долбаную прокуратуру всего Квебека. А вы предлагаете не только пустить все это коту под хвост, но и рискнуть тюремным заключением? Как минимум оказаться в унизительной ситуации? Вы хотите, чтобы я разрушил всю мою карьеру и опозорил семью? – Да, пожалуйста. Гамаш выглядел таким искренним, когда произносил эти слова, но внезапно его лицо расплылось в улыбке. И все же Залмановиц несколько мгновений пребывал в убеждении, что это своего рода злокозненный план с целью избавиться от него. Привести его к саморазрушению. Вынудить его совершить нечто если не абсолютно противозаконное, то уж точно неэтичное. Что повлечет за собой не только его увольнение, но и уничтожение. Но, вглядевшись в эти глаза, в это лицо, Залмановиц понял, что Гамаша можно обвинить в чем угодно, только не в жестокости. А то, о чем думал Залмановиц, иначе как жестокостью и не назовешь. Арман Гамаш говорил серьезно. – Мне нужно прогуляться, – сказал прокурор и, когда Гамаш сделал попытку подняться, положил сильную руку ему на плечо. – В одиночестве. Он долго, очень долго ходил туда-сюда по пирсу. Мимо громадных контейнеровозов. Вдыхал запах водорослей, ржавчины, рыбы. Долго ходил взад-вперед. Если он согласится на это, то никому не сможет сказать. Даже своей жене. До тех пор, пока все не кончится. И кто знает, может быть, люди поймут. Поймут, что «почему» важнее, чем «как». Но, ввязываясь в это дело, он не мог не понимать последствий. Если он согласится, если он пойдет вместе с Гамашем, то его ждет скорый конец. Он окажется у позорного столба. И по заслугам. Предложение Гамаша противоречило всем его убеждениям, всем принципам. А если уж говорить по справедливости, то и всем убеждениям Гамаша. Угроза была настолько велика, что от них обоих требовалось пожертвовать своими самыми глубокими убеждениями. Будет ли он сожалеть о союзе с Гамашем? Будет ли сожалеть об отказе заключить с ним союз? Каковы шансы на успех? Он понимал, что невысоки. Но если он не попытается, то шансы станут равны нулю. У Гамаша тоже не имелось других вариантов. Залмановиц понимал, что он именно тот человек, который нужен Гамашу. Из-за его должности. Из-за уважения, которое он завоевал среди профессионалов. Он перечеркнет все свои достижения одним поступком. Залмановиц остановился, посмотрел на суда в гавани Галифакса, почувствовал соленые брызги на лице. Шарлотте нравилось ездить в монреальский порт, смотреть на суда широко распахнутыми глазами. Она спрашивала отца, куда направляется каждое судно и откуда оно пришло. Барри, конечно, не знал, а потому придумывал ответы, выбирая самые экзотические места. Занзибар. Мадагаскар. Северный полюс. Аталантида. Сант-Кекс-Бре-ке-ке-Фекс. «Ты это выдумал», – говорила Шарлотта и смеялась до слез. Что же, подумал он, если он мог сочинять истории для своей маленькой дочери, то и для всего Квебека тоже осилит. – Ну, в путь, – прошептал он. – Нам предстоит путешествие. Он вернулся в столовую, где его ждал Гамаш. Перед каждым из них стояла порция подрагивающего торта-суфле с лимонным безе. Залмановиц сел. Хотя Арман Гамаш и не упомянул о Шарлотте, Залмановиц подозревал, что тот знает. Поэтому он и ненавидел того, кто сидел напротив, за его просьбу и чуть ли не любил его за эту просьбу. – Я согласен. Гамаш кивнул, глядя ему в глаза: – Мы должны действовать быстро. И они стали действовать. Это было несколько месяцев назад, в ноябре. Обвинения были выдвинуты, предварительные слушания проведены. Теперь стоял июль, шел второй день процесса об убийстве. Сказать, пошли ли дела по их сценарию, они пока не могли. Результаты ожидались не скоро, а они сделали только первые шаги. План мог еще провалиться. Земля могла уйти из-под ног. И в этом случае они оба рухнули бы вниз. Но утешением для Залмановица служило то, что, по крайней мере, когда они ударятся о дно, его руки будут на горле Гамаша. – Как Патрик Эванс отнесся к известию о смерти жены? – спросил он у старшего суперинтенданта. Глава восемнадцатая – Скажите мне здесь, – проговорил Патрик Эванс, когда его друзья встали плечом к плечу с ним. Гамаш подумал, что точно так же они встали накануне вечером, защищая кобрадора. – Non, monsieur, – вежливо, но твердо сказала старший инспектор Лакост. – Прошу вас пройти с нами. Она показала на дверь в комнату, отведенную для приватных мероприятий. Дней рождения. И полицейских расследований. – Нам можно? – спросила Леа.