В мире Сары хороший багет был волшебной палочкой, которая решала все проблемы. Жаклин поспешила в кухню бистро по соседству. День подошел к своему пику, и они, вероятно, готовились к обеду. Но для мойщика посуды время пока было спокойное. – А я как раз к тебе собирался, – сказал Антон. – Ты видела это? – Трудно не увидеть. Она поцеловала его в обе щеки, и он вернул ей поцелуи, но на такой же манер он мог поцеловать и Сару. – Мы не должны сказать что-нибудь? – спросила Жаклин. – Что сказать? – осведомился он, стараясь говорить сдержанно. – Кому? – Месье Гамашу, разумеется, – ответила она. – Нет, – твердо произнес Антон. – Обещай ничего такого не делать. Мы с тобой не знаем, что это… – У нас есть довольно неплохая идея, – возразила Жаклин. – Но мы не знаем точно. – Он еще понизил голос, когда шеф-повар посмотрел в его сторону. – Оно, вероятно, само уйдет. У Жаклин были свои основания для беспокойства, но в данный момент ей показалась более важной реакция Антона на это существо. * * * Арман сидел в бистро и читал. Он чувствовал на себе взгляды других посетителей. И у всех в глазах одно и то же. «Сделайте что-нибудь с этой штукой на деревенском лугу». «Пусть оно уйдет». Какая им польза от такого соседа, как он? Глава Квебекской полиции – и не может их защитить! Арман закинул ногу на ногу и прислушался к ворчанию огня в камине. Ему было тепло, он вдыхал приятный кленовый дымок и ощущал на себе пронизывающие взгляды соседей. Хотя рядом с камином стояло удобное кресло, он разместился у окна. Откуда он мог видеть «оно». Как и Рейн-Мари, он заметил, что с течением времени постепенно перестал думать о фигуре на лугу как о человеке. Человек превратился в «оно». И Гамаш в большей степени, чем все остальные, понимал, насколько это опасно. Обесчеловечивать кого бы то ни было. Ведь независимо от странности поведения под этой мантией находился живой человек. И еще его заинтересовала собственная реакция. Он хотел, чтобы оно ушло. Он хотел выйти на луг и арестовать это существо. Арестовать человека. За какое преступление? За нарушение своего личного покоя. Бесполезно было говорить всем, что фигура не представляет для них никакой угрозы. К тому же Гамаш не знал, так ли это на самом деле. Но одно он знал твердо: в данной ситуации он бессилен. Тот факт, что он возглавляет Квебекскую полицию, сужал, а не расширял его возможности действовать. * * * Рейн-Мари стояла рядом с ним, когда он приносил присягу. Гамаш был в парадной форме с золотыми эполетами, золотой тесьмой и золотым ремнем. И с наградами, которые он неохотно надел. Каждая напоминала ему о событии, которого лучше бы не происходило. Однако оно произошло. Он стоял целеустремленный, решительный. Здесь были его сын и дочь. Его внуки тоже видели, как он поднял руку и поклялся быть верным службе, честности, справедливости. Среди присутствующих, заполнивших большой зал Национального собрания, были их друзья и соседи. Жан Ги Бовуар, его давний заместитель, а теперь еще и зять, держал на руках собственного сына. И смотрел. Гамаш предложил Бовуару присоединиться к нему в департаменте старшего суперинтенданта. И снова стать его заместителем. – Непотизм? – спросил Бовуар. – Великая квебекская традиция. – Ты же знаешь, как я ценю традиции, – ответил Гамаш. – Однако ты вынуждаешь меня признать, что ты, как никто другой, подходишь для этой работы, Жан Ги, и комитет по этике со мной согласился. – Для вас это будет неловко. – Oui. Квебекская полиция теперь меритократия. Так что… – Не обделайся? – Я хотел сказать, не забывай про круассаны, но и про другие обязанности тоже помни. И Жан Ги ответил: «Oui. Merci».[6] И теперь наблюдал за тем, как старший суперинтендант Гамаш обменялся рукопожатием с председателем Верховного суда Квебека, а затем повернулся лицом к залу. Арман Гамаш стоял теперь во главе многотысячной армии, чья задача состояла в защите провинции, которую он так любил. Населения, в котором он видел не жертву или угрозу, а братьев и сестер. Равных среди равных, заслуживающих уважения и защиты. А иногда подлежащих аресту. – Несомненно, на этой службе есть чем заняться, кроме вечеринок с коктейлями и ланчей в тесном кругу, – сказал он как-то Мирне во время одного из их тихих разговоров. Он и в самом деле провел последние два месяца в делах: встречался с главами разных отделов, входил в курс дела по разным сферам деятельности полиции: борьбе с организованной преступностью, наркотрафиком, убийствами, киберпреступностью, отмыванием денег, поджогами и многим другим. Было совершенно очевидно, что преступность в провинции выше, чем он представлял. И ситуация становилась все хуже. Причем главную роль в усугублении хаоса играла наркоторговля. Картели. Ими было порождено большинство других проблем. Убийства, вооруженные нападения. Отмывание денег. Вымогательство. Ограбления, преступления на сексуальной почве. Беспричинное насилие, совершаемое молодыми людьми в состоянии безысходности. Болезнь уже поразила города. Однако гниль распространялась и за их пределы, в сельскую местность. Гамаш знал, что проблемы нарастают, но не представлял себе их масштабов. До последнего времени. Старший суперинтендант Гамаш проводил дни, погружаясь в зло, обман, трагедию, ужас. Потом он уезжал домой. В Три Сосны. В святилище. Посидеть с друзьями у огонька в бистро. Или с Рейн-Мари в уединении их гостиной. С Анри и забавным маленьким существом Грейси у ног. В тепле и безопасности. Пока не появилось это темное существо. Отказывавшееся исчезать. * * * – Вы пытались поговорить с ним еще раз? – спросил прокурор. – И сказать что? – ответил вопросом старший суперинтендант Гамаш. Со свидетельского места он видел людей на галерее, обмахивающихся веерами из листов бумаги, чтобы создать хоть какое-то подобие ветерка в этой удушающей жаре. – Ну, вы могли бы спросить, что он там делает. – Я уже спрашивал. И при других обстоятельствах вы бы спросили у меня, почему я, офицер полиции, нарушаю права гражданина, который просто стоит в парке и никого не трогает. – Гражданина в маске, – уточнил прокурор. – И опять же, ношение маски не преступление, – ответил Гамаш. – Хотя это абсолютно неестественно. И я не собираюсь вам говорить, будто меня это радовало. Отнюдь. Но я ничего не мог сделать. После его слов по залу прокатился шумок. Кто-то соглашался, кто-то считал, что повел бы себя иначе. И уж конечно, глава полиции должен был что-то предпринять. Гамаш слышал осуждение в этом шумке и понимал, чем оно обосновано. Но находившиеся сейчас в зале суда обладали полной информацией о случившемся. И он по-прежнему знал, что никак не мог остановить это.