Перед домом под странным углом припаркована серебристая спортивная машина. Она явно влетела в ворота на большой скорости, перечеркнув глубокими бороздами подъездную дорожку и наш золотой вечер. 28 Рита – НИКОГДА НЕЛЬЗЯ стрелять, не зная, как далеко улетит пуля, – говорит Рита, повторяя слова Робби. Она до сих пор не пришла в себя после того, как вчера увидела машину Дона, зловеще поблескивающую у ворот. Покрытая вмятинами, она напоминает своего хозяина – любителя острых ощущений, который водит так же, как живет. Да и стреляет, наверное, тоже. – Вот как, Джон Уэйн[8]? – Дон прицеливается и снова стреляет. Грохот разносится по лесу и эхом отзывается у нее в ушах. Где-то вдалеке дерево роняет листья. Дон поворачивается к ней с хищной ухмылкой, открывающей взгляду розовые десны. – Пуля может продолжить полет. Чтобы стрельба была безопасной, нужно точно знать траекторию пули. – Она с удовольствием вспоминает мудрость, которой поделился с ней Робби. – А вы не знаете. – Понятно. – Он поднимает одну бровь, глядя на Риту одновременно презрительно и развратно. Она отводит взгляд и наклоняется к Тедди – тот в полном восторге от грохота и жестокости, которую сулит стрельба. – А ну-ка в дом, – шепчет Рита. – Живо. Улыбка сходит с лица Тедди. – Но Дон обещал научить меня стрелять. – Дважды я повторять не буду, Тедди. – Но… Дон подмигивает ему: – В другой раз, дружище. Рита провожает взглядом Тедди, который возвращается в Фокскот, жалуясь на несправедливость и демонстративно пиная ветки под ногами, чтобы впечатлить Дона. Калитка раскачивается у него за спиной. Ба-бах. Ее бы смазать – или что там обычно делают с петлями. Ба-бах. Рита вдруг вспоминает, как проснулась сегодня утром и обнаружила, что калитка широко распахнута, хотя перед сном всегда проверяет, надежно ли защищен дом – насколько это возможно с таким дырявым забором. Еще она заметила, что клумбы под окном гостиной помяты, а след из растоптанных лепестков тянется к мощеной дорожке. Пожалуй, в сад мог заглянуть любопытный олень. Лучше бы так и было. Но ее мысли то и дело возвращаются к Фингерсу, Зеленому человеку-альбиносу. А потом по спине пробегает холодок: она вспоминает, как малышка вчера оказалась на другом конце одеяла, не там, где ее оставили. Как будто кто-то взял ее на руки, пока Рита отвлеклась на Геру и Тедди. Но наверняка малышка как-нибудь сама переползла. Нужно выбросить это из головы, которая и так ничего не соображает от усталости. – Вот бы вы и со мной поговорили таким тоном, Рита, – произносит Дон, разгоняя роящиеся мысли. Его неправдоподобно голубые глаза сверкают из-под лениво прикрытых век, и улыбается он так, будто путает ее с какой-то другой женщиной, намного более привлекательной. Еще он снял свою белую рубашку – совершенно беспричинно, ведь сегодня не жарко, – открывая взгляду грудь, на которой клином растут вьющиеся темные волосы – словно стрелка, указывающая на выпуклость в паху. Пугающе тесные джинсы клеш облегают все, не оставляя ничего воображению. Рита очень старается туда не смотреть, но у нее такое ощущение, что он видит ее усилия и получает от этого удовольствие. – А что, вы и отшлепать можете? Ее лицо вспыхивает. Она прикрывает рукой краснеющую щеку и оглядывается на дом, волнуясь, как бы Джинни, которая сейчас наверху с малышкой, не выглянула из окна и не подумала, что Рита нарочно ищет повода остаться наедине с Доном. Или, не дай бог, флиртует с ним. (Флиртовать она умеет не лучше, чем танцевать, но Джинни, возможно, не в курсе.) И все же Рита боится уходить, пока Дон не убрал ружье. – Прошу вас. Можно уже прекратить стрельбу? Тедди может в любой момент прибежать обратно, а Гера вечно ускользает одна в лес. Он смеется: – Удивительно, что эта девочка способна куда-то ускользнуть. Рита бросает на него злой взгляд. – Это небезопасно. – В ее голосе слышатся гневные нотки. Как он смеет так говорить про Геру? И эта его кровожадность просто бесит. Впрочем, сколько бы Дон ни хвалился и ни хорохорился, на самом деле он, похоже, не способен подстрелить даже бел к у. – В полной безопасности только тот, кто уже умер, мисс Рита. – Он целится в деревья и еще раз стреляет. Снова сыплются листья. (Никто не умирает.) – И вообще, Тедди должен научиться держать в руках ружье. Рита сама готова была пристрелить Тедди, когда за завтраком тот с восторгом сообщил Дону: «У нас в коробке от печенья лежит пистолет. И еще есть ружья в подвале». У Дона загорелись глаза. Он по-военному отсалютовал Тедди, держа в руках бутерброд: «Ты и я, Тедди. Настоящие охотники, да?» А тот чуть не взорвался от радости. Дон с лисьей улыбкой разряжает ружье, переламывая его о колено. – Теперь довольны? Нет, не довольна. Вчера она успокоила себя – и Геру, едва не впавшую в истерику, – тем, что Джинни не станет делать ничего, что поставит под угрозу малышку, и быстро отправит Дона восвояси. Сегодня такой исход уже кажется маловероятным. Рита все утро не выключала телевизор, чтобы заглушить звуки, доносившиеся из спальни Джинни. Та буквально верещала, как кошка, которой отдавили хвост. (Когда Рита занималась любовью с Фредом, ей было так неловко, что она не могла издать ни звука. Не говоря уж о том, чтобы визжать. Честно говоря, никаких причин визжать и не было.) Дон появляется за завтраком, как оживший дурной сон. Громко смеется, откидывается на спинку стула, потягивается, открывая взгляду подмышки, покрытые густой растительностью, похожие на ежей. И, что еще хуже, когда Рита наклонилась к нему, чтобы поставить чашку кофе, то почувствовала, что от него пахнет… сексом. Точно сексом. И теперь она беспрерывно об этом думает. Сейчас она снова улавливает тот самый кисло-сладкий мускусный запах и, краснея от стыда, вспоминает, как вчера, когда буквально в соседней комнате совершалось то самое преступление против морали, она почувствовала, как к телу приливает жар. – Пора обедать, – коротко произносит она и направляется к дому. Дон идет следом, с топотом и треском пробираясь сквозь подлесок – в отличие от Робби, который передвигается почти беззвучно. – После стрельбы у меня всегда разыгрывается аппетит. Что на обед, мисс Рита? – Пока не знаю. – Рыбные палочки, наверное. Пирог с яблоками и ягодами. С появлением малышки стало намного сложнее выбираться за продуктами. – Не знаете? – с притворным возмущением восклицает Дон. – Разве не за этим вы здесь? Составлять списки, меню. – Он делает паузу. – Строить козни. Ее снова окатывает стыдной жаркой волной: Джинни его предупредила. С появлением Дона ей придется опускать столько подробностей в своем журнале, что это сразу бросится в глаза. И почему страницы не могут сами себя исписать невидимой рукой, вроде той, что управляет доской уиджа, а потом пролететь через весь земной шар и анонимной запиской скользнуть под дверь номера в африканском отеле, где остановился Уолтер. Проходя через калитку, она чувствует, как Дон касается ее голого локтя, как бы говоря: «Постойте». У него удивительно мягкие кончики пальцев, как у маленькой девочки, как будто ему никогда в жизни не доводилось ни рубить дрова, ни драить полы. Рита чувствует густой аромат последних отцветающих роз. Соленые нотки его пота. Запах его кожи. На его щеках видны морщинки-скобочки, высеченные тропическим солнцем; у него такие пухлые губы, что виднеется влажная внутренняя сторона, – Рита невольно задумывается о том, где сегодня побывали эти губы, потом резко одергивает себя, – а на подбородке, словно высеченном из камня, виднеются карандашные точки щетины. – Этот ребенок. Ну, то есть… Господи. – Его лицо становится серьезным, полуприкрытые глаза, голубые как два бассейна, добреют, заставляя ее на мгновение забыть о том, кто он такой и что делает. – Не лучшая идея, учитывая обстоятельства, верно? – Джинни не разрешает мне звонить в полицию. Отказывается прислушиваться… – Слова «к здравому смыслу» она не договаривает. – Ну, теперь я здесь, – произносит он с пугающей ноткой в голосе, намекающей на то, что это надолго. Его настроение меняется. Из глаз исчезает тревога, сменившись чем-то еще, какой-то жестокостью, которая заставляет Риту отшатнуться. – Ко мне эта женщина прислушается, черт возьми. * * * – Этот ребенок не твоя проблема, Джинни, – говорит Дон, демонстративно разливая чай по щербатым фарфоровым чашкам. Уолтер, скорее всего, никогда даже чайник в руках не держал, думает Рита, не говоря уж о том, чтобы налить чашечку для Джинни. Может, потому Дон это и делает – стремится еще прочнее укорениться в ее сердце. – Она не проблема, Дон. Она дар. – Джинни улыбается, глядя на малышку, которая спит в плетеном напольном кашпо для овощей. – Правда, куколка? Дон откидывается на спинку стула. – Боже, вот ведь сумасшедшая женщина, – говорит он с такой раздражающей смесью презрения и нежности, что Рита невольно опускает взгляд – и замечает, что их голые ноги остервенело ласкают друг друга, будто спаривающиеся выдры. Потом, когда они уходят наверх «отдохнуть» – от такого «отдыха» с потолка сыплется штукатурка, – а Рита по локоть увязает в мытье посуды, в кухню влетает Гера, искрящая как провод. – Да кем он себя возомнил?! Тедди, сидящий за столом и вылизывающий тарелку из-под пирога, отвечает: – Дон – настоящий охотник. Он убил семь львов и научит меня стрелять кроликов. – Он просто идиот, – фыркает Гера. – Кролики его засмеют. – Тедди, передай мне блюдо. Спасибо. И не говори глупостей. Все, иди поиграй немного в саду. Вот молодец. – Рита опускает тарелку в мыло, жалея, что у нее нет резиновых перчаток. Руки уже выглядят на десять лет старше, чем она сама. Гера прислоняется к сушилке для посуды. – Прогони его, – умоляет она. Как и подозревала Рита, эта новая милая Гера оказалась хрупкой, как яйцо малиновки. И она треснула. – Пожалуйста, Большая Рита. Она начинает еще яростнее тереть посуду, думая о том, как еще в Лондоне ей много раз хотелось предостеречь Джинни. Рассказать, как Дон прижимался к ней, проходя мимо, а один раз – как унизительно! – прокомментировал ее «аппетитные ножки». Но Рита молчала – не хватало смелости. Она почему-то чувствовала себя соучастницей, виноватой, хотя сама не понимала, что такого сделала, чтобы привлечь его внимание. И потом, няням опасно жаловаться на такие тривиальные мелочи. Все знали, что такое происходит постоянно, и хорошенькие молодые няни брали за правило перед сном подпирать дверь спальни спинкой стула. Нужно было просто не терять бдительность и лишний раз не высовываться. Теперь она жалеет, что промолчала. – Я попытаюсь. * * *