– КАК ТВОЯ сестра, будучи старше и намного мудрее тебя, я советую тебе сидеть на месте и перемещаться исключительно в радиусе действия телевизионного пульта, – заявляет Кэролайн по телефону. В ее голосе слышится металл: шутки кончились. Я чувствую себя предательницей: я не все ей рассказала. Меня начинают одолевать сомнения. – Прекрати, слышишь! – кричит она, и до меня не сразу доходит, что Кэролайн обращается к одному из детей где-то там, на американской авансцене своей жизни. – Спайк! Альфи ковыряет газон ложкой. Прости, Сильви, о чем я говорила? – О том, что мне не следует возвращаться в лес, – пристыженно напоминаю я, чувствуя себя так, будто меня тоже застали за ковырянием собственной жизни. – Господи, конечно. Ты уже там побывала. Записала звуки леса для мамы. – Кэролайн не упоминает о том, что эта затея не принесла результатов – разве что медсестер повеселила. Но я знаю, что она об этом думает. – Не сходи с ума, не надо туда возвращаться. Тем более сейчас ты на взводе, Сильв. – Вовсе я не на взводе, – фыркаю я, хотя так и есть. – Опять виновата эта гадкая дама. Мамаша Эллиота и ее террариумы. Это она выбила почву у тебя из-под ног, – говорит Кэролайн. Мой пульс учащается при упоминании Хелен и ее пугающей коллекции террариумов в оранжерее. – Я права, так ведь? Я молчу. – Я так и знала. Совпадение странное, соглашусь. Но это сейчас модно, так ведь? В смысле, террариумы. Не совпадения. Ты сказала ей, что кто-то оставил такой же маме? – Нет. – Меня остановило нежелание делиться личной болью по поводу маминого состояния. Страх перед равнодушием Хелен. Или, что еще хуже, сочувствием. Я побоялась, что впаду в истерику. – Мы встречались, чтобы обсудить отношения Энни и Эллиота. – Веселый, наверное, вышел разговор. – Да уж. Кэролайн смеется. После этого повисает приятная пауза – уютная тишина, когда просто слушаешь дыхание дорогого тебе человека за тысячи миль отсюда. – Пожалуйста, не надо больше ездить в лес, – говорит она, нарушая молчание. – Обещаешь мне как сестра сестре? Мобильник обжигает мне ухо. Я чувствую себя ужасно виноватой. – Слишком поздно. Прости, Кэро. – Сильви, да где ты сейчас, черт возьми? – В кафе «У Кейси» в Хоксвелле. – Я понижаю голос. – И эта старушка, та самая, про которую я тебе рассказывала, – немного чокнутая, ходит с тросточкой, помнишь? Мардж. Она идет сюда. Кэролайн, мне пора. Я кладу трубку, обрывая возмущенные возгласы сестры. Переключаю телефон в беззвучный режим. Что поделать. Явившись точно вовремя, Мардж оседает за соседним столиком, скукожившись, как коричневый бумажный пакет. Кейси мгновенно приносит ей сэндвич с яйцом и чайник чая. Ни одна из них, похоже, не узнает меня без рыжеволосой дочери, хотя я сомневаюсь, что могу сойти за местную. Я жду удобного момента. Завести разговор оказывается несложно: я делаю замечание о погоде, потом хвалю выбранный ею сэндвич, а старушка отвечает мне тем же. Она приглашает меня за свой столик. С близкого расстояния я могу рассмотреть удивительные пересечения морщин на лице Мардж – все под разным углом, глубокие, как высохшие русла рек. Солнцезащитный крем она явно никогда не использовала. Вот чего мои частные клиентки боятся больше всего: увидеть на своем лице следы прожитых лет. Но эта старушка отлично вписывается в здешнюю атмосферу, а морщины дают некоторое право на уважительное отношение. Через несколько минут она оживляется. Ей приятно с кем-то поговорить. Наверное, старушка много времени проводит в одиночестве. Ходит по врачам, ездит на автобусах и сидит в кафе, чтобы сэкономить на отоплении, как когда-то делала мама со своей старой Нэн. Мне жаль эту старушку. Мардж рассуждает о том, что Кейси пора помыть окна: для этого нужны только газеты и уксус, и она бы сама это сделала, если бы артрит не шалил. Когда старушка заявляет, что заработала артрит, всю жизнь служа домработницей – «тяжелый и неблагодарный труд», – я навостряю уши. Прежде чем я успеваю спросить, не знает ли она особняк под названием Фокскот, Мардж переключается на мужа, который утонул («напившись в дрова») в реке Северн через год после свадьбы и ничего ей не оставил, кроме долгов, которые пришла спрашивать с нее любовница благоверного, и сына, о котором Мардж не знала. Все это она рассказывает размеренно, явно не в первый раз, будто за долгое время успела отточить свое мастерство на многочисленных слушателях. Меня старушка особенно не слушает, скорее дожидается очередной паузы в беседе, чтобы поговорить о себе. Бедняжке одиноко, думаю я. Своей семьи так и не построила, говорит она с театральным вздохом, но собирала вокруг себя людей – «отщепенцев, таких же, как я». Вскоре я так увлекаюсь ее рассказом – невоспетая в балладах история о тяжелой доле женщины из рабочего класса, думаю я, – что оказываюсь совершенно не готова к тому, что она резко звякнет чашкой о блюдце и прошипит: – С чего вдруг вы так разлюбезничались? Что вам нужно? Краем глаза я замечаю, что Кейси, хозяйка кафе, настораживается, будто тоже уловив изменившийся темп разговора. Может, она даже ожидала этого. Что-то мне подсказывает, что Мардж тоже не проведешь. – Послушайте, вы, наверное, не помните, но я была здесь на прошлой неделе, сидела вон там, за тем столиком, да, именно, а вы как будто удивились, увидев мою дочь. Такая рыжеволосая. Вы схватили ее за руку и сказали, что она чья-то копия. – Конечно, помню. Я, может, и старая, но еще не совсем спятила. Хозяйка кафе подходит к нам с недоуменной улыбкой: – Все в порядке, Мардж? Та переводит взгляд с меня на чайник, почуяв возможную выгоду. – Эта дама угостит меня сконами со сливками. – Конечно. Все что пожелаете, Мардж. Как только Кейси скрывается из виду, я продолжаю расспрашивать старушку насчет «копии». Теперь она не спешит ничего рассказывать – постукивает ногой по полу и смотрит так пристально, будто тычет в меня спицей. – А почему вы спрашиваете? – Просто интересно. – Я слишком широко улыбаюсь, уверенная, что она меня пошлет. – Была одна девушка. Джо. Такие же рыжие волосы. Жила здесь неподалеку. – Ее взгляд устремляется в пространство, будто в какие-то недоступные мне глубины. Мне кажется, будто чужая рука схватила меня в темном грязном переулке и куда-то потащила. – Большие раскосые глаза, – добавляет она. – Зеленые, как кленовые листья. – Что стало с Джо? – Мое сердце уже колотится. В голове на повторе: «Бросила меня и ушла». – О, она была одной из тех самых девиц. – Мардж цокает языком. – Попала в неприятности. Неприятность – это я? Ее беда. Ее ошибка. – Глупышка. Сама виновата. – Она все еще живет здесь? – сдавленно произношу я, охваченная тревогой. – О нет. Уехала сто лет назад. Перебралась в Канаду, кажется. Камень с плеч. От мысли о том, что на выходе из кафе я рискую столкнуться с женщиной, которая может оказаться моей биологической матерью, у меня внутри что-то трескается. – Вот почему ваша дочка меня так поразила. Вылитая Джо в молодые годы. – Мардж отпивает из чашки, обхватывая морщинистыми губами край. – Работала на круизных кораблях. – Она качает головой. – А на этих кораблях невесть что творилось. Не говоря уж о портах. Она даже имени отца не знала. Мой мозг с трудом все это осмысливает. Знаю, глупо. Какова вероятность? И все же. Деревенька маленькая, а в семье Стива рыжеволосых нет. Мы все думали, от кого они достались Энни. – Все вопросы, вопросы. – Она резко наклоняется ко мне. – А кто вы такая? Я отшатываюсь, пораженная агрессией на морщинистом лице. Меня охватывает желание сбежать. Я бросаю взгляд на дверь. Три широких шага – и я буду свободна. – Меня нашли… – начинаю я. Мне трудно произнести вслух при незнакомом человеке то, о чем я всю жизнь не могла говорить даже с близкими друзьями. Слова вянут во рту. – Когда я была маленькой… – предпринимаю новую попытку я. Не получается. – Что? Я не расслышала. – Она прикладывает руку к огромному уху, выворачивая розоватую раковину ко мне. – Сильви. – Я снова прячусь туда, где безопасно. – Я Сильви Брум. Много лет назад моя мать одно лето работала няней у местного семейства – у Харрингтонов. Ее зовут Рита. Рита Мерфи. Лицо Мардж меняется у меня на глазах, будто открывается дверца шкафа, из-за которой начинает сыпаться все его содержимое. – Вот те раз! – хрипит она. – Неужели Большая Рита? – Я не слышала, что ее так называли. – Это прозвище вызывает у меня улыбку. В детстве я была в восторге от того, что моя мать великанша. С ней мне было спокойно. – Но она довольно высокая, да. – Ну и ну. – Мардж потрясенно откидывается на спинку стула. Нам приносят два скона с солидными порциями джема и сливок. Она смотрит на тарелку таким взглядом, будто она прилетела прямиком из открытого космоса. – Значит, вы ее знаете. Она молча кивает. – Может, еще скажете, что были там домработницей? – произношу я полушутливым тоном. – В особняке Фокскот? Ее глаза начинают дико вращаться в глазницах. Она открывает рот, чтобы что-то сказать, но передумывает. Значит, так и было. Охренеть, она там точно работала, думаю я. У меня в ушах шумит кровь. – Мама была здесь в семьдесят первом. – В семьдесят первом? – Дверца захлопывается так же быстро, как открылась несколько секунд назад. В глазах Мардж появляется металлический блеск. Крупная челюсть напрягается. – Вы из полиции, да? А вовсе не дочь Риты. – Она с усилием наклоняется, чтобы рассмотреть мои ноги, и кивает, будто убедившись в чем-то. – Дочь Риты была бы выше. – Я не полицейская. Клянусь вам. Но уже поздно. Она поднимается, выставив перед собой трость. – Но вы ведь даже не попили чай. Мардж хватает скон с тарелки и бросает к себе в сумку. Я хлопаю по столу десятифунтовой купюрой и выбегаю следом, провожаемая озадаченным взглядом Кейси. На улице уже идет дождь. С неба падают крупные капли, пахнущие мокрой землей. Мардж, несмотря на свои годы, решительно шагает по улице, делая вид, что не замечает меня. Через пару минут мы доходим до небольших домиков, стоящих в ряд, покрытых грязной галечной штукатуркой, приунывших под дождем. Мардж останавливается рядом с самым ветхим из них. У окна висят грязные сети. Я замечаю мужской велосипед, стоящий у стены. Мардж шарит рукой в сумке в поисках ключа. – Вам тут делать нечего. – Вообще-то… – Но я не могу это произнести. Моя привычка все отрицать пронизала меня насквозь, как годовые кольца – ствол дерева. – Вот-вот. Я так и думала, – с торжеством в голосе говорит Мардж. – Такие, как вы, всегда себя выдают. Вы все просто детишки, заигравшиеся в копов. Но что-то мечется у меня внутри. Я думаю про Стива, вспоминаю годы нашей совместной жизни и как он повторял: «Ты теперь Брум. Не оскверняй Энни своим прошлым». Не порть аппетит друзьям за ужином. Ладно, последнюю фразу он не говорил. Но вполне мог бы сказать. Я вспоминаю о газетных вырезках, которые хранила моя мать. И меня переполняет новая решимость. – Я просто пытаюсь узнать, что случилось тем летом. – О, так вы всего-то на сорок лет опоздали! У вас что, настоящих преступлений не осталось? – Мардж втыкает ключ в замок. – У нас за шесть месяцев три ограбления. И никого не арестовали!