– Я не это имела в виду, – отвечаю я голосом Мариэны, чтобы скрыть страх. – Почему ты помогаешь нам? Несколько месяцев назад меня бы испугала мысль о трех телах, погребенных под обвалом. Теперь я повидала гораздо худшее и почти не задумываюсь о соратниках Кранса и их переломанных костях. Кранс, хоть он и преступник, кажется, встревожен. Его взгляд обращается в темноту, туда, где остались Мореходы, которых он погубил. Возможно, это были его друзья. Но есть друзья, которых я обрекла бы на смерть, есть люди, которых я бы бросила, чтобы достичь победы. Я проделывала это раньше. Нетрудно смириться с чужой гибелью, если она дает жизнь чему-то большему. – Я не большой любитель клятв, алых рассветов и всей прочей ерунды, которую вы болтаете, – буркает Кранс, быстро сжимая и разжимая кулак. – Слова меня не впечатляют. Но вы делаете гораздо больше, чем говорите. Насколько я понимаю, я могу предать либо своего босса… либо свою кровь. «Кровь. Меня». Его зубы блестят в тусклом свете, сверкая с каждым язвительным словом. – Даже крысы хотят выбраться из сточной канавы, мисс Бэрроу. Кранс минует решетку и направляется к поверхности, где нас всех может ожидать смерть. А я следую за ним. Я расправляю плечи и поворачиваюсь навстречу звукам города. Безопасный туннель заканчивается. Я никогда раньше не бывала в Причальной гавани, но карты и моего электрического чутья достаточно. Вместе они дают мне картину улиц и электросетей. Я чувствую военные транспорты, которые катят к форту, и огни Барахолки. А главное, город – это то, что я понимаю. Толпа, переулки, сутолока уличной жизни – вот моя маскировка. Барахолка – тоже рынок, такой же оживленный, как Большие сады в Саммертоне и ярмарочная площадь в Подпорах. Но здесь грязнее и гораздо многолюднее – нет Серебряных владык, зато полным-полно Красных. Меня оглушают крики торговцев. «Идеальное место, чтобы спрятаться». Мы выбираемся на нижнем уровне, среди путаницы лотков и грязных парусиновых навесов. Но здесь нет ни дыма, ни вони – Красные бедны, но не глупы. Достаточно одного взгляда наверх, через забранное решеткой широкое отверстие в потолке, чтобы понять, что на верхних ярусах продают вонючую рыбу и копченое мясо, позволяя запахам уходить в небо. А здесь мы окружены мелочными торговцами, изобретателями, ткачами, и каждый пытается сбыть свои товары покупателям, у которых не найдется и двух монет. Деньги вселяют в людей отчаяние. Торговцы хотят их получить, покупатели – сохранить, и все слепы. Никто не замечает, как несколько опытных воров выбираются из старой дыры в стене. Я знаю, что должна опасаться, но меня, как ни странно, утешает то, что я нахожусь среди своих. Кранс идет первым, и его мужественная важная походка превращается в хромоту, как у Шейда. Он достает из-под жилета капюшон и прячет лицо. Случайному наблюдателю он покажется согнутым стариком, хотя Кранс – ни то ни другое. Он даже немного поддерживает Шейда, обхватив его одной рукой за плечо, чтобы моему брату было легче идти. Шейду не нужно маскироваться, и он сосредоточен на том, чтобы не споткнуться на неровном земляном полу нижнего яруса Барахолки. Фарли замыкает шествие, и мне приятно знать, что она прикрывает мою спину. При всех ее тайнах, я доверяю ей – не в том, что она разглядит ловушку, а в том, что сумеет выбраться. В мире, где царит предательство, это большее, на что я могу надеяться. Прошло уже несколько месяцев с тех пор, когда я в последний раз что-то крала. И когда я умыкаю с лотка две угольно-серые шали, мои движения быстры и точны, однако я ощущаю непривычное раскаяние. Кто-то их сделал, кто-то прял шерсть и вязал эти грубые изделия. Кто-то в них нуждается. Но ведь и я тоже. Одна для меня, другая для Кэла. Он быстро берет платок с бахромой и набрасывает его на голову и на плечи, скрывая свои узнаваемые черты. Я делаю то же самое, и вовремя. Едва оказавшись на переполненном, тускло освещенном рынке, мы проходим мимо доски объявлений. Обычно там висят извещения о продаже, новости, памятные записки, но сегодня эти красные пустяки заклеены сверху широким печатным листом. Возле доски околачиваются несколько ребятишек. Они отрывают клочки бумаги, до которых могут дотянуться, и швыряют ими друг в друга, как снежками. Только девочка с растрепанными черными волосами и босыми смуглыми ногами удосуживается взглянуть на доску. С десятка огромных плакатов на нее смотрят два знакомых лица. Они суровы и мрачны, и надпись наверху, большими черными буквами, гласит: «Их разыскивает король. За терроризм, измену и убийство». Большинство из тех, кто кишит на Барахолке, наверняка неграмотны, но суть ясна и так. Фотография Кэла – не его официальный портрет, на котором он кажется сильным, величественным и прекрасным. Нет, это зернистая, хотя и отчетливая картинка, кадр с одной из многочисленных камер наблюдения, запечатлевших его незадолго до несостоявшейся казни в Чаше Костей. Лицо измученное – потери и предательства взяли свое, но глаза горят необузданной яростью. На шее вздулись мускулы. На воротнике засохшая кровь. Кэл выглядит настоящим убийцей, чего и добивается Мэйвен. Плакаты в нижней части доски ободраны или покрыты надписями – угловатые торопливые буквы вдавлены слишком сильно, чтоб их можно было толком разобрать. «Цареубийца, изгнанник». Бумага порвана, как будто кто-то пытался в гневе пустить кровь фотографии. А среди этих надписей – другие. «Найди его, найди его, найди его». Моя фотография тоже взята с камеры в Чаше Костей. Я прекрасно знаю, в какой момент. Незадолго до того как я вышла на арену. В ту минуту, когда Лукас получил пулю в голову, а я стояла у ворот и слушала. Тогда я поняла, что тоже умру, но, главное, мне стало ясно, что я бесполезна. Со мной был ныне покойный Арвен, который душил меня, превращая в ничто. Мои глаза на фотографии широко распахнуты, полны страха, я кажусь маленькой. На этом снимке – не девочка-молния, а просто испуганный подросток. Человек, которого никто не станет поддерживать, уж тем более защищать. Не сомневаюсь, Мэйвен сам выбрал фотографию, которая выражала именно то, что ему хотелось. Но не всех можно одурачить. Некоторые хоть на секунду успели увидеть мою силу, мою молнию, прежде чем трансляция прервалась. Некоторым известно, кто я такая, и они написали это прямо на плакатах, чтобы все видели. «Красная королева. Девочка-молния. Она жива. Восстаньте, алые как рассвет. Восстаньте. Восстаньте. Восстаньте». Каждое слово – как клеймо, раскаленное добела. Но мы не можем медлить у доски, оклеенной плакатами о розыске. Я подталкиваю Кэла и направляю его прочь от этого жестокого зрелища. Он отходит и вслед за Шейдом и Крансом направляется сквозь бурлящую толпу. Я подавляю желание прикоснуться к нему, в попытке снять хотя бы часть бремени с плеч Кэла. Как бы я ни хотела дотронуться до него, делать этого нельзя. Я должна смотреть вперед, а не на пламя свергнутого принца. Должна заморозить свое сердце и не пускать туда единственного человека, который пытается его воспламенить. Пройти по рынку проще, чем я думала. Красный рынок не интересует важных особ, поэтому на нижних уровнях мало камер и сотрудников безопасности. Но я не зеваю и нащупываю несколько линий наблюдения, которые каким-то образом проникают сквозь хаотично стоящие лотки и навесы. Жаль, что нельзя просто их вырубить, вместо того чтобы неуклюже огибать, но это слишком опасно. Загадочное отключение электричества обязательно привлечет внимание. Охранники здесь выглядят еще более гнетуще – черные формы сотрудников безопасности особенно заметны. По мере того как мы пробираемся по ярусам Барахолки, устремляясь наверх, их становится все больше. Большинство со скукой смотрит на суету Красных, но некоторые держат ухо востро. Они так и рыщут взглядом по толпе. – Пригнись, – шепчу я, живо схватив Кэла за запястье. Прикосновение воспламеняет мои нервы, пробежав до самого плеча и вынудив поспешно отстраниться. Тем не менее Кэл пригибается, чтобы скрыть свой рост. Впрочем, этого может быть недостаточно. Чего угодно может быть недостаточно. – Побеспокойся лучше о нем. Если он рванет, нужно быть готовыми, – отвечает Кэл – его губы почти касаются моего уха. Он выставляет палец из-под складок шали и указывает на Кранса. Но мой брат не выпускает Морехода – он крепко держит его за жилет. Как и мы, он не намерен давать контрабандисту слишком много воли. – Шейд за ним следит. Постарайся не поднимать головы. Кэл с шипением выдыхает – очень раздраженно. – Просто не зевай. Если он решит удрать, то сделает это примерно через полминуты. Не нужно спрашивать, откуда Кэл это знает. Судя по движению толпы, через полминуты мы окажемся на верху извилистой шаткой лестницы, ведущей на главный ярус Барахолки. Теперь я вижу сердце ярмарки, прямо над нами, залитое полдневным солнцем, которое буквально ослепляет нас после мрака подземелья. Прилавки там более прочные, профессионально сделанные и доходные. Уличная кухня наполняет воздух запахом жареного мяса. После скудных пайков и соленой рыбы у меня увлажняется рот. Над головой изгибаются старые деревянные арки, поддерживая рваную и залатанную парусиновую крышу. Некоторые повреждены, изъедены многолетними дождями и снегом. – Он не побежит, – шепчет Фарли, втираясь между нами. – По крайней мере, не к Игону. Он лишится головы за то, что предал Мореходов. Если Кранс куда-нибудь и рванет, то прочь из города. – Тогда оставь его, – отвечаю я. Меньше всего я желаю нянчиться с еще одним Красным. – Он выполнил свою задачу, так ведь? – А если он угодит в тюрьму, и его будут допрашивать? – Голос Кэла звучит негромко, но он полон угрозы. Это холодное напоминание о том, что надлежит сделать, чтобы защитить себя. – Он пожертвовал тремя своими людьми, чтобы спасти меня. Я даже не помню их лиц. Не позволяю себе помнить. – Сомневаюсь, что пытка сильно его смутит. – Ничье сознание не устоит перед Эларой Мерандус, – произносит Кэл. – Мы с тобой хорошо это знаем. Если он попадет к ней, нас найдут. И новокровок из Причальной гавани тоже. «Если». Кэл хочет убить человека из-за этого ужасного слова. Он принимает мое молчание как знак согласия, и, к собственному стыду, я понимаю, что он не то чтобы не прав. По крайней мере, Кэл не позволит мне мараться, хотя моя молния может убить так же быстро, как и пламя. Я вижу, как Кэл лезет под шаль, где, несомненно, лежит спрятанный нож. Мои руки, скрытые в рукавах, начинают дрожать. Я молюсь, чтобы Кранс довел дело до конца, чтобы не сбился с шага. Тогда он не получит нож в спину за то, что посмел помочь мне. На главном ярусе Барахолки шумнее, чем внизу – непомерно много звука и света. Я слегка приглушаю чутье, отключив все лишнее, чтобы не растеряться. Над головой завывают лампы, бьется неровный пульс электричества. Проводка скверная, местами искрит, и от этого у меня подергивается глаз. Камеры здесь тоже внимательнее – они сосредоточены на посте охраны в центре рынка. Он и сам не больше ларька, шестиугольный, с пятью окнами, дверью и дощатой крышей. С той разницей, что вместо товаров этот ящик полон охранников. «Их слишком много», – понимаю я с неуклонно растущим ужасом. – Быстрее, – шепотом говорю я. – Надо идти быстрее. Я ускоряю шаг, обгоняя Кэла и Фарли, и чуть не наступаю на пятки Крансу. Шейд, нахмурившись, смотрит через плечо. Но его взгляд скользит мимо меня, мимо всех нас и сосредотачивается на чем-то в толпе. Нет, на ком-то. – За нами гонятся, – говорит он и крепче сжимает руку Кранса. – Черепа. Будь прокляты инстинкты – я слегка отгибаю край капюшона, чтобы взглянуть на их. Преследователей нетрудно заметить. Белая краска на бритых головах – вытатуированные костяные черепа. Не меньше четырех Черепов пробираются сквозь толпу, как крысы, вышедшие на охоту. Двое слева, двое справа – они окружают нас. Не будь ситуация такой серьезной, я посмеялась бы над их одинаковыми татуировками. Люди расступаются, пропуская бандитов. Не мешают им охотиться. Остальные Красные явственно боятся банды, а я нет. Несколько громил – ничто по сравнению с мощью десятков сотрудников безопасности, которые маячат неподалеку от своего поста. Среди них могут быть быстры, сильноруки, истребители – Серебряные, которые заставят нас заплатить за беспорядок кровью и болью. Впрочем, я знаю, что они не так опасны, как Серебряные при дворе – шепоты, шелка и истребители. Обладатели таких мощных способностей, как королева Элара, не носят презренную черную форму. Они управляют армиями и королевствами, а не несколько метрами рынка. И они далеко отсюда. Пока что. К нашему удивлению, первый удар мы получаем не сзади, а спереди. Согнутая старуха с клюкой – очевидно, не та, кем кажется. Она цепляет Кранса своей кривой палкой за шею, швыряет его наземь и одним движением сбрасывает с себя плащ, обнажив бритую голову с татуировкой в виде черепа. – Рыбного рынка тебе мало, Мореход? – рычит она, глядя на Кранса, лежащего на спине. Шейд падает вместе с ним, споткнувшись о собственный костыль. Я бросаюсь вперед, чтобы помочь брату, но чья-то рука хватает меня за талию и втягивает обратно в толпу. Остальные смотрят на Кранса, радуясь развлечению. Никто не замечает, как мы исчезаем среди зевак, даже четверо Черепов, которые преследовали нас. Мы – не их цель… пока что. – Не останавливайся, – шепчет на ухо Кэл. Но я упираюсь. Даже ему не сдвинуть меня с места. – Я не уйду без Шейда. Женщина-Череп наносит удар Крансу, который пытается встать. Раздается звучный стук палки о кость. Она быстро разворачивается и метит своим оружием в Шейда, который достаточно умен, чтобы не пытаться встать. Он поднимает руки в знак поражения. Шейд мог бы исчезнуть в одну секунду, перепрыгнуть в безопасное место, но знает, что нельзя. Только не у всех на глазах. Не в непосредственной близости от поста охраны. – Шуты и воры, вся компания тут, – ворчит какая-то женщина рядом со мной. Кажется, ее одну раздражает это зрелище. Торговцы, покупатели, уличные сорванцы с предвкушением наблюдают за стычкой, а охранники ничего не делают, просто смотрят с затаенным удовольствием. Я даже замечаю, как они передают друг другу монеты и делают ставки на неизбежную драку. Очередной удар задевает раненое плечо Шейда. Тот стискивает зубы, пытаясь сдержать стон, но я все слышу. Я буквально чувствую боль брата и вздрагиваю, когда он корчится. – Я не узнаю твоего лица, Мореход, – злорадно говорит женщина и бьет его снова, достаточно сильно, чтоб до Шейда дошло. – Но Игон обязательно узнает. Он заплатит, если ты вернешься живым, даже если не вполне целым. Я стискиваю кулак, призывая молнию, но вместо этого ощущаю пламя. Прикосновение горячего тела, чьи-то пальцы, сжимающие мою руку. «Кэл». Я не смогу метнуть молнию, не причинив ему боль. Отчасти мне хочется оттолкнуть его и одним широким движением спасти брата. Но это ничего не даст. Резко втянув воздух, я понимаю, что нам исключительно повезло. Сейчас самый удобный момент, чтобы улизнуть. «Шейд – не приманка», – вопит голос в моей голове. Я прикусываю губу, чуть не проткнув зубами кожу. Я не могу бросить его, не могу. Не могу снова потерять брата. «Но оставаться здесь нельзя. Это слишком опасно, и на кону слишком многое». – Центр безопасности, – шепчу я, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Нужно разыскать Аду Уоллес, и центр – единственный способ. Следующие слова имеют привкус крови. – Нам надо идти. От следующего удара Шейд откатывается в сторону. Теперь у него более удобный угол обзора. Мы встречаемся взглядами. Надеюсь, он понимает. Мои губы беззвучно движутся. «Центр безопасности», – произношу я, намекая, где ожидать нас, когда он отделается от Черепов. Потому что Шейд от них отделается. Он – новокровка, как и я. Эти люди ему в подметки не годятся. Звучит вполне убедительно. Шейд мрачнеет от мучительного осознания, что я его не спасу, но все-таки кивает. А потом толпа поглощает его, скрывая из виду. Я поворачиваюсь спиной, прежде чем палка вновь успевает удариться о кость, но хорошо слышу резкий стук. И снова я вздрагиваю, и на глазах у меня выступают слезы. Я хочу обернуться, но надо идти, надо сделать то, что должно быть сделано, и забыть то, что должно быть забыто. Зрители улюлюкают и подступают ближе, чтобы лучше видеть. Тем проще нам нырнуть в переулок и скрыться в недрах Причальной гавани. Улицы вокруг Барахолки похожи на рынок – людные, шумные, полные скверных запахов и характеров. Ничего иного я и не ожидала от Красных кварталов. Домики тут лепятся друг к другу и нависают над мостовой. Настоящие туннели, где нет ничего, кроме мусора и нищих. Здесь нет сотрудников безопасности – все привлечены либо стычкой банд на Барахолке, либо обвалившимися туннелями далеко отсюда. Теперь первым идет Кэл, и мы неуклонно направляемся на юг, прочь от центра. – Знакомые места? – спрашивает Фарли, бросив подозрительный взгляд на Кэла, когда он ныряет в очередной извилистый переулок. – Или тебя тоже переклинило? Не удостоив ее ответом, он молча взмахивает рукой. Мы быстро проходим мимо таверны, за окнами которой уже мельтешат тени пьяниц. Взгляд Кэла падает на дверь, выкрашенную в оскорбительно яркий красный цвет. Видимо, один из притонов, куда он ходил, когда удавалось незаметно выскользнуть из дворца, чтобы посмотреть на своих подданных за пределами лощеного высшего общества. «Так ведет себя хороший король», – сказал Кэл однажды. Но, как я обнаружила, его представления о хорошем короле были не без изъяна. Нищих и воров, с которыми он общался годами, было недостаточно, чтобы убедить принца. Он видел голод и несправедливость, но всего этого не хватило, чтобы Кэл пожелал изменений. Он забеспокоился, только когда собственный мир пережевал его и выплюнул, сделав сиротой, изгнанником и предателем. Мы следуем за ним, потому что должны. Потому что нам нужен солдат и пилот, незатейливое орудие, которое поможет нам достичь наших целей. По крайней мере, так я говорю себе, шагая по пятам за Кэлом. Я нуждаюсь в нем по благородной причине. Чтобы спасти много жизней. Чтобы победить.