– Это новый мойщик посуды у Оливье. – Он называет своих мойщиков посуды по имени? – усмехнулась Кэти. – Я своего называю Босхом. – Правда? – сказала Леа. – А у меня Густав. Такой грязный, испорченный мальчишка. – Ха, ха, ха, – произнесла Мирна раздельно. – Антон – личность, и вы это прекрасно знаете. Он хочет стать шеф-поваром. В частности, его интересует развитие кухни, основанной главным образом на местных продуктах. – На деревьях, – подхватила Кэти. – На травах. – Это тот англо, – вспомнила Леа. – Ням-ням. Я хочу с ним познакомиться. Думаю, есть кое-какие программы, которые будут ему полезны. – Извини, – сказала Мирна. – Тебя, наверное, со всех сторон просят о помощи. – Я не против помочь, – сказала Леа. – А если это означает бесплатную еду, то еще лучше. – Отлично. Сегодня вечером? – Сегодня не могу. Мы едем на обед в Ноултон. Но мы что-нибудь придумаем до отъезда. – А когда вы уезжаете? – Через пару дней, – ответила Кэти. Мирна подумала, что это довольно неопределенно для людей, у которых явно все заранее распланировано. * * * Когда пекарня наконец опустела и выпечка была поставлена в духовку, Жаклин включила таймер. – Вы не возражаете, если я… – Да иди уже, – сказала Сара. Жаклин не надо было сообщать, куда она собралась. Сара знала. И желала ей всего наилучшего. Если она и мойщик посуды поженятся, а он станет шеф-поваром, то и Жаклин останется. Сара не гордилась этими эгоистичными мыслями, но, по крайней мере, она не желала Жаклин зла. На свете есть вещи гораздо хуже, чем выйти замуж за Антона. «Если бы только Антон относился к Жаклин так же, как она к нему. Может, если она научится делать багеты… – подумала Сара, отскабливая столы. – Да. Это было бы неплохо». В мире Сары хороший багет был волшебной палочкой, которая решала все проблемы. Жаклин поспешила в кухню бистро по соседству. День подошел к своему пику, и они, вероятно, готовились к обеду. Но для мойщика посуды время пока было спокойное. – А я как раз к тебе собирался, – сказал Антон. – Ты видела это? – Трудно не увидеть. Она поцеловала его в обе щеки, и он вернул ей поцелуи, но на такой же манер он мог поцеловать и Сару. – Мы не должны сказать что-нибудь? – спросила Жаклин. – Что сказать? – осведомился он, стараясь говорить сдержанно. – Кому? – Месье Гамашу, разумеется, – ответила она. – Нет, – твердо произнес Антон. – Обещай ничего такого не делать. Мы с тобой не знаем, что это… – У нас есть довольно неплохая идея, – возразила Жаклин. – Но мы не знаем точно. – Он еще понизил голос, когда шеф-повар посмотрел в его сторону. – Оно, вероятно, само уйдет. У Жаклин были свои основания для беспокойства, но в данный момент ей показалась более важной реакция Антона на это существо. * * * Арман сидел в бистро и читал. Он чувствовал на себе взгляды других посетителей. И у всех в глазах одно и то же. «Сделайте что-нибудь с этой штукой на деревенском лугу». «Пусть оно уйдет». Какая им польза от такого соседа, как он? Глава Квебекской полиции – и не может их защитить! Арман закинул ногу на ногу и прислушался к ворчанию огня в камине. Ему было тепло, он вдыхал приятный кленовый дымок и ощущал на себе пронизывающие взгляды соседей. Хотя рядом с камином стояло удобное кресло, он разместился у окна. Откуда он мог видеть «оно». Как и Рейн-Мари, он заметил, что с течением времени постепенно перестал думать о фигуре на лугу как о человеке. Человек превратился в «оно». И Гамаш в большей степени, чем все остальные, понимал, насколько это опасно. Обесчеловечивать кого бы то ни было. Ведь независимо от странности поведения под этой мантией находился живой человек. И еще его заинтересовала собственная реакция. Он хотел, чтобы оно ушло. Он хотел выйти на луг и арестовать это существо. Арестовать человека. За какое преступление? За нарушение своего личного покоя. Бесполезно было говорить всем, что фигура не представляет для них никакой угрозы. К тому же Гамаш не знал, так ли это на самом деле. Но одно он знал твердо: в данной ситуации он бессилен. Тот факт, что он возглавляет Квебекскую полицию, сужал, а не расширял его возможности действовать. * * * Рейн-Мари стояла рядом с ним, когда он приносил присягу. Гамаш был в парадной форме с золотыми эполетами, золотой тесьмой и золотым ремнем. И с наградами, которые он неохотно надел. Каждая напоминала ему о событии, которого лучше бы не происходило. Однако оно произошло. Он стоял целеустремленный, решительный. Здесь были его сын и дочь. Его внуки тоже видели, как он поднял руку и поклялся быть верным службе, честности, справедливости. Среди присутствующих, заполнивших большой зал Национального собрания, были их друзья и соседи. Жан Ги Бовуар, его давний заместитель, а теперь еще и зять, держал на руках собственного сына. И смотрел. Гамаш предложил Бовуару присоединиться к нему в департаменте старшего суперинтенданта. И снова стать его заместителем. – Непотизм? – спросил Бовуар. – Великая квебекская традиция. – Ты же знаешь, как я ценю традиции, – ответил Гамаш. – Однако ты вынуждаешь меня признать, что ты, как никто другой, подходишь для этой работы, Жан Ги, и комитет по этике со мной согласился. – Для вас это будет неловко. – Oui. Квебекская полиция теперь меритократия. Так что… – Не обделайся? – Я хотел сказать, не забывай про круассаны, но и про другие обязанности тоже помни. И Жан Ги ответил: «Oui. Merci».[6] И теперь наблюдал за тем, как старший суперинтендант Гамаш обменялся рукопожатием с председателем Верховного суда Квебека, а затем повернулся лицом к залу. Арман Гамаш стоял теперь во главе многотысячной армии, чья задача состояла в защите провинции, которую он так любил. Населения, в котором он видел не жертву или угрозу, а братьев и сестер. Равных среди равных, заслуживающих уважения и защиты. А иногда подлежащих аресту. – Несомненно, на этой службе есть чем заняться, кроме вечеринок с коктейлями и ланчей в тесном кругу, – сказал он как-то Мирне во время одного из их тихих разговоров.