– Константин Ливерьевич приглашен. Жаль, Иринка не может, у нее сегодня смена. Доктор придет, у него прием до двух сегодня, так что должен успеть. Эльмира Степановна напросилась. Я, признаться, ее недолюбливаю, навязчивая она слишком, но отказать не смогла. Анечка обещала быть. Подружка моя. Давай, девочка, пока гости не собрались, я тебе альбом с фотографиями отдам. Вот как знала, что рано или поздно смогу передать хозяйке. Никак рука не поднималась выбросить. Вот вроде как и чужая, а все-таки память. – Я вам очень благодарна, Светлана, – искренне радовалась Лика, принимая толстый альбом с обложкой из красного бархата. Да. Именно таким она его и помнила. – Вы даже не представляете, как мне это важно и что вы для меня сделали. Можно я посмотрю быстренько? – Конечно. Располагайся на качелях и смотри сколько хочешь. Гости соберутся – за стол сядем, но минут десять-пятнадцать есть. Лика отошла к качелям, стоявшим в глубине яблоневого сада. С трепетом подняла тяжелую обложку. Погладила пальцами толстые, глянцевые, очень белые листы. С пожелтевших фотографий на нее смотрели знакомые с детства, но двадцать лет не виданные лица: прабабушки, прадедушки, бабушка, дед, папа, мама, она сама. Лика знала, что позже разглядит каждую карточку до последней трещинки, а пока просто бегло листала страницы, словно желая осознать, каким именно богатством внезапно вдруг снова овладела. Ох, бабушка-бабушка, как же вольно ты обошлась с памятью о прошлом! Она ведь была не только твоя, но и наша тоже. На последних страницах фотографии были уже двадцатилетней давности, для того времени современные, цветные, иногда щелкнутые модным в те времена полароидом. Вот дед снимал их с девчонками на пляже. Они с Катькой тогда баловались и перевернули на песок корзинку с клубникой. Ягод, крупных, сладких, выращенных бабушкой собственноручно, было жалко, и они собирали их липкими от сока пальцами, стараясь не раздавить и безуспешно стряхивая песок. Лица у них на фотографии были серьезные и насупленные. Отдельно лежала пачка фотографий, перехваченная резинкой. Они были сняты в тот день, когда отмечалась помолвка Регины Батуриной и Влада Панфилова. Ну да. Вот Регина в том самом белом платье и с венком на голове. А вот и та сцена, которая все время всплывает в памяти: Влад кружит свою невесту на руках, и оба заливисто смеются. А вот еще одна фотография, видимо тоже снятая дедом. На ней Регина одна и явно застигнутая фотографом врасплох. У нее на лице страх, губы сжаты в тонкую-тонкую линию, глаза расширены, но смотрит она не в объектив, то есть не на фотографа, а в сторону. Значит, боится она не Андрея Сергеевича Ковалева, а кого-то или чего-то другого. – Лушенька, к столу, – послышался звонкий голос Светланы. Лика подняла голову. Ну да, все гости в сборе. – Иду! – прокричала она и машинально переложила следующую фотографию в стопке. На ней дед запечатлел собравшихся у Батуриных гостей. Вот бабушка, она смотрит прямо в объектив, то есть на мужа. Вот рядом она сама, о чем-то шепчется с подружкой Катькой. Та в тот день была недовольна, завидовала сестре, оказавшейся в центре внимания. Она как раз за столом говорила что-то о том, что Влад совершенно напрасно женится на Регине, вот подождал бы пару лет, и она, Катерина, стала бы ему более подходящей женой. Опять зависть и ревность, точно. На фотографии были и Константин Благушин с женой – маленькой, коротко стриженной женщиной болезненного вида – и дочерью, и Дмитрий Ермолаев, и Анна Марлицкая в клетчатой косынке известного бренда на шее и с довольно напряженным непонятно отчего лицом. Впрочем, это отпечаталось на лицах всех изображенных людей. Лика помнила, что помолвка была веселой и радостной, но именно в тот момент, когда дед поймал всех на фото, что-то сломалось, поскольку практически каждый человек на фотографии выглядел недовольным, расстроенным, напуганным или встревоженным. И все это дня за три до того, как Регину убили. Лика попыталась сопоставить эту фотографию с другими, которые дед делал машинально, снимая все подряд. Кто на кого смотрит? Кто кого не любит или боится? – Лушенька, девочка, поторопись. Суп остынет. Она с сожалением захлопнула альбом, чтобы не заставлять Светлану звать ее в третий раз. Ладно, вечером у нее будет масса времени, чтобы хорошенечко рассмотреть найденные фотографии. Почему-то у Лики появилось предчувствие, что в них, щедро отщелканных дедом, найдутся ответы на многие вопросы. Оставив альбом на качелях, она подошла к столу, вежливо поздоровалась с гостями, невольно вздрогнула, увидев на докторе Ермолаеве те самые ярко-красные кеды. – Рассаживайтесь, гости дорогие! – Светлана водрузила в центр стола огромный, пышущий жаром курник. На Лику пахнуло вдруг давно забытой атмосферой детства, когда такие посиделки с соседями были делом само собой разумеющимся. Они часто собирались так в чьем-нибудь дворе, накрывая щедрый стол и зовя всю округу. – Как в детстве, – шепнул ей Антон, и она поняла, что он тоже помнит ту счастливую безмятежность, оборвавшуюся со смертью Регины Батуриной. Она окинула взглядом гостей. Все они выглядели вполне довольными и расслабленными. Совсем не так, как на той последней фотографии, которая никак не давала ей покоя. – Курник! Горяченький. Подставляйте тарелки. – Голос Светланы вывел Лику из задумчивости. На время она выбросила сыщицкие мысли из головы и набросилась на еду, оказавшуюся удивительно вкусной. Внутренняя тревога – постоянная ее спутница на протяжении двадцати лет – отступила. В данный момент Гликерии Ковалевой точно ничего не угрожало. * * * Разумеется, основной темой разговора было новое убийство, всколыхнувшее тихую жизнь их улицы. То, что жертвой неведомого преступника стала Екатерина, младшая из сестер Батуриных, казалось мистикой. По крайней мере, Светлана оценила случившееся именно так. – Это ж надо, жуть какая, – говорила она, зябко подергивая плечами. – И ведь ровно через двадцать лет. Как будто старшая сестра за младшей пришла. Сказала: «Попользовалась моим, и будет с тебя». – Что за чушь ты несешь, Светка! – не выдержал ее муж. – Не связаны эти события никак. Судьба просто у девок такая. Что ж тут попишешь? Те, кто старшую девушку убил, уж отсидели давно. – Вот именно, – горячо поддержала Николая Эльмира Степановна, она сидела рядом с Благушиным и то и дело подкладывала ему в тарелки вкусненького. Ухаживала. – Отсидели и вышли на свободу, где и принялись за старое. – Да не могли они приняться за старое, – с досадой сказала Лика. – Это почему? – удивилась Светлана. – Уголовники – они и есть уголовники. Горбатого, как говорится, только могила исправит. – Да именно поэтому. Один из той четверки давно умер, второй и сейчас в тюрьме, третий в вахтовики-нефтяники подался, так что в Сестрорецке остался только один непосредственный участник тех событий. – Так женщину зарезать и одного хватит, – заметил Николай. – Хватит. Только Андрей Богданов этого не делал. Более того, эта четверка и Регину не убивала. – Как это? – еще больше удивилась Светлана. – Суд же был. Мы как раз этот дом купили и обживались, а весь Сестрорецк только об этом деле и гудел. Я же помню. – А вот так это. Следствие заставило этих четверых преступников взять на себя вину за еще одно убийство. Это подтвердил тогдашний начальник уголовного розыска, который согласился сейчас передать эту информацию полиции. Все собравшиеся за столом переваривали услышанное. – Вот те раз, – первым нарушил молчание Благушин. – А кто же тогда убил Регину? – Скорее всего, тот же человек, который сейчас избавился от Кати. – И у следствия есть подозреваемый? Вы уж расскажите нам, раз так выходит, что вы – единственная в курсе. – Основной подозреваемый – Влад Панфилов, бывший жених Регины и Катин муж, – призналась Лика. – Свят-свят-свят, – Светлана перекрестилась. – Ишь, душегубец какой. Может, и хорошо, что я их никого и не знала. – Как же не знали? – удивилась Лика. – Когда вы наш дом купили, Катя с родителями по соседству жили. Это спустя пять лет она за Влада замуж вышла, и они во Владивосток переехали. – Так то когда было! – Светлана махнула рукой. – Ну, жила девчонка по соседству. Потом уехала. Не общались мы с Батуриными. Они после несчастья со старшей дочерью замкнулись как-то. Я сейчас Катерину-то и не узнала бы, если б встретила. Я и как она тогда выглядела, не очень помню. – В нашем альбоме фотографии есть, как раз тех последних дней. С Регининой помолвки. Потом покажу, – пообещала Лика и повернулась к Ермолаеву: – Дмитрий Владимирович, а вы, когда Катю увидели, сразу узнали? Интересно, соврет или нет? В их прошлом разговоре он назвал Катю шантажисткой, значит, видел. – Да, сразу, – спокойно ответил тот. – Она удивительным образом стала похожа на Регину. Просто одно лицо. Повзрослевшее, но все-таки узнаваемое. И характер у них одинаковый оказался. Поганый. Впрочем, это я уже говорил. – Ну, Дмитрий Владимирович, – с укоризной сказал Благушин. – О мертвых либо хорошо, либо ничего. – Ничего, кроме правды, – отрезал Ермолаев. – Гнилые девки были. Что старшая, что младшая. – А в чем же это выражалось? – не унималась Лика. – Вы сказали, что они вас шантажировали. Чем же? Почему вы после смерти Регины на десять с лишним лет из Сестрорецка уехали? Ермолаев вскинул голову и сжал кулаки. На мгновение Лике показалось, что он сейчас бросится на нее и разделяющий их стол не станет помехой. Но поверх его сжатого кулака легла невесомая женская ручка. Анна Марлицкая. – Он уехал из-за меня, – сказала она безмятежно. – Точнее, из-за моего отца. – Я помню, что вы враждовали с Валентином Михайловичем. – Лика не отводила взгляд. Ей было очень нужно узнать все до конца. От этого зависело ее личное расследование. – Враждовали? – Ермолаев усмехнулся, как оскалился. – Боюсь, это слово недостаточно точно описывает наши взаимоотношения. – Луша, вы же видели моего отца, – продолжила Анна мягко. – Это человек железной воли и четких, раз и навсегда установленных правил. К брачным обетам он относится свято. Мы с Димой познакомились в больнице и полюбили друг друга. Однако я была замужней женщиной с двумя детьми, и мой отец считал, что я просто обязана спасти свой брак. Сначала я тоже так считала, мы с Димой скрывали наш роман, и нам это удавалось на протяжении почти пяти лет. Но в то лето наша тайна выплыла наружу. И виновата в этом была Регина Батурина. – Вот как? Интересно. – Да. Мой отец запретил нам встречаться. Он сказал, что у Димы будут серьезные неприятности, если он не оставит меня в покое. Он заверил меня, что добьется, чтобы в случае развода дети остались с отцом, моим мужем. В общем, я боялась и старалась соблюдать конспирацию, но Регина как-то выследила нас. Она подкараулила меня у дома Димы, сделала фотографии и в один далеко не прекрасный день пришла к нему. – Она вас шантажировала. Чего же она хотела? – Подпольный аборт. На довольно большом сроке. Не критичном, но уже довольно опасном. Она хотела избавиться от нежелательной беременности, причем так, чтобы никто об этом не узнал. Она собиралась замуж, и ей не нужны были никакие пересуды. – И вы согласились? Кажется, Лика заранее знала ответ на этот вопрос. Конечно, согласился. В материалах дела об убийстве Регины Батуриной, которые Антон вытащил из архива, как и обещал, не было ни намека на то, что жертва была беременна. – Разумеется, я отказался. Час от часу не легче. Значит, на момент гибели Регина ждала ребенка. Это не могло не выясниться на вскрытии, но в уголовном деле эта информация отсутствовала. Почему? Да все по тому же. Марлицкий был убежден, что ребенок Регины – от его друга Андрея Ковалева, а потому изъял из дела информацию о беременности, заставив патологоанатома не указывать ее в своем заключении. Да уж, прикрыл друга, ничего не скажешь. – Я никогда бы не смог пойти на должностное преступление. И покрывать чужие грехи тоже не собирался. Своих имелось предостаточно. В результате Регина явилась к Аниному отцу, предъявила фотографии и рассказала, что мы встречаемся у меня в доме несколько раз в неделю. Валентин Михайлович нас накрыл с поличным, был жуткий скандал, и он, угрожая благополучием Ани и ее детей, заставил меня уволиться, заключить контракт на работу в Африке и уехать из Сестрорецка. – А когда вы вернулись, то снова начали встречаться? – Да, хотя по-прежнему тайно. Аня не хотела расстраивать старика-отца. Да и муж у нее был серьезно болен. Бросить его в такой ситуации – предательство. Все собравшиеся за столом смотрели на Ермолаева во все глаза. У Светланы на лице было написано сострадание, а у Эльмиры Степановны даже глаза поблескивали от любопытства. Ужас до чего Лике не нравилась эта женщина. На лице Благушина застыло странное выражение, словно вся эта «Санта-Барбара» была ему неприятна. Что ж, Лика его понимала. – А недавно вас стала шантажировать Катя? – уточнила она у Ермолаева. – Да. Она вернулась в город, пришла ко мне на прием. Разумеется, мы с ней узнали друг друга. Она знала нашу с Аней тайну от своей старшей сестры. То ли та ей рассказала, то ли девчонкой Катерина имела привычку шпионить и подглядывать за Региной. У меня всегда было ощущение, что младшая сестра отчаянно завидовала старшей. Я даже как-то, на правах врача, беседовал с Батуриными на эту тему. Предупреждал, что недалеко до серьезной беды, потому что у девочки явные психологические проблемы. В общем, она вспомнила эту историю. А потом, видимо специально, выяснила, что мы с Аней по-прежнему работаем в одной больнице и продолжаем встречаться, и заявилась ко мне домой с угрозами, что все расскажет Аниному мужу и отцу, а те не выдержат удара и умрут. – А ей-то зачем это было надо? – спросил Антон. – Или ей тоже нужен был подпольный аборт?