– Да вы что! – воскликнула обрадованная Лика. – Дмитрий Владимирович, спасибо вам за хорошие новости. Как он? – Без последствий обойдется. Сердечко, конечно, полечить придется, но организм у вашего знакомого крепкий, так что справится. Придя в себя, первым делом про вас спросил. Мол, все ли у Гликерии Ковалевой в порядке. Я заверил, что в полном. – Да, у меня все хорошо, – подтвердила Лика. – А вы на рыбалку собрались? – Да, покидаю удочку с камней. Нужно голову проветрить. Что-то много всего за последнее время произошло, – серьезно заметил он. С этим утверждением было трудно поспорить. – Чай будете? – спросил гостеприимный Антон. – Плесни на пару глотков, – согласился Ермолаев, подошел поближе, оставляя следы на мокром песке дорожки, уселся на ступеньку крыльца, прислонив удочку к стене дома. Лика во все глаза смотрела на отпечатки дубового листа. Сорок третьего, разумеется, размера. – Дмитрий Владимирович, – спросила она сдавленным голосом, – а вы к Светлане с Николаем заходили? Перед рыбалкой. – Нет, – ответил Ермолаев, принимая из рук Антона чашку с исходящим паром чаем. – Зачем? Я у них вообще с нашего торжественного обеда ни разу не был. Все альбом с фотографиями ищешь? Лика не удостоила его ответа. – А сапоги, – продолжила она выяснять то, что ее интересовало больше всего, – сапоги для рыбалки вы разве не у Николая взяли? – А зачем мне его сапоги? – Ермолаев искренне удивился. – У меня свои есть. Добротные. Много лет никакого сносу им нет. Правда, в Африку они со мной не ездили, конечно, но здесь, дома, служат исправно. – А откуда они у вас? – спросил Антон, тоже заметивший следы и подобравшийся, как гончая, идущая по следу. – Так бабушка этой молодой леди мне их отдала, когда вещи перед отъездом собирала. Я кое-какие инструменты Андрея Сергеевича забрал. И вот, сапоги тоже. Они очень качественные, сейчас такие уже не делают. Так, что-то не сходилось. У деда были одни сапоги. Это Лика помнила совершенно точно. Он купил их за несколько лет до того, как все случилось. Их тогда завезли в военторговский магазин, а у бабушки там работала какая-то знакомая, и она сумела купить деду сапоги, оказавшиеся с набойками в виде дубового листа. Если его сапоги бабушка собственноручно отдала Ермолаеву, то Николай никак не мог найти их в сарае. Получается, что сапог было две пары? Одну носил дед, и они достались сидящему сейчас на крыльце и шумно прихлебывающему горячий чай доктору. Но у кого были вторые? И почему этот кто-то потом подкинул их в сарай, где Николай их и обнаружил? Не потому ли, что на берегу у тела Регины Батуриной был именно он, оставив характерные следы, которые Марлицкий принял за дедовы? Полковник не знал, что существует вторая пара. И тот, кто убил Регину, просто поспешил избавиться от опасной улики. Но чья она? – Молодые люди, вы уделяете слишком много внимания моей обуви, – сообщил Ермолаев серьезно. – Сначала вас тревожили мои красные кеды, теперь резиновые сапоги. Может быть, вы потрудитесь объяснить мне, что происходит? А если он все-таки виноват? Что, если эти вторые сапоги с самого начала были ермолаевскими, а бабушка ничего ему не отдавала? У нее теперь, к сожалению, не спросишь. Лика вдруг запоздало рассердилась на бабулю, которая унесла с собой столько секретов. И зачем только она хранила их двадцать лет? И зачем пестовала обиду на деда, вызванную то ли существующей, то ли выдуманной его виной перед ней? Не было у Лики Ковалевой ответа на эти вопросы. Снова скрипнула калитка, и на дорожке появился очередной гость, снимая с Лики и Антона обязанности отвечать на заданный Ермолаевым вопрос. Да они сегодня пользуются повышенным спросом, однако. Теперь по песчаной дорожке к крыльцу понуро брел историк Благушин. Лицо у него было расстроенное. – Добрый вечер, – поздоровался он, – не ожидал вас всех здесь увидеть. Антон, я вообще-то к тебе. – Проходите, Константин Ливерьевич. – Антон, отдавший Ермолаеву свою чашку, встал, чтобы принести из дома еще. – Будем чай пить. – Не до чая, Антоша, не до чая, – нервно заметил тот и зачем-то потер руки, словно они у него замерзли. – Я спросить хотел, ты не знаешь, где моя Ирка? – Нет, – покачал головой Таланов. – А почему я должен это знать? – Вы дружили. – Благушин вздохнул. – Признаюсь, я был совсем не против, чтобы вы не просто дружили, а ты вошел в нашу семью. Но у вас, молодых, на все свой взгляд и собственные планы. Не знаю, куда подевалась. Прямо сердце не на месте. С учетом, что Влад Панфилов сбежал из-под домашнего ареста, Ирина, скорее всего, была именно с ним. Вот только говорить об этом встревоженному отцу Лика не могла. Ей Антон сказал по секрету, не могут они так подставить капитана Спиридонова. По лицу Таланова она видела, что он думает о том же. – Вы не волнуйтесь, Константин Ливерьевич, – сказал он. – Я уверен, что у Иры все в порядке. Может, к подружке ушла или еще по какому делу. Вы ей звонили? – Антон, – в голосе Благушина прорезался металл, и Лика сразу вспомнила, что он много лет работает школьным учителем. Голос был такой, специальный, каким разговаривают с нерадивыми учениками, – разумеется, я звонил своей дочери, и не один раз. Вот только телефон у нее вне зоны действия Сети. И даже к дому этого негодяя, который совратил мою невинную девочку, я ездил. – Вы Влада Панфилова имеете в виду? – насторожилась Лика. – Да, кого же еще? Только там полиция дежурит у подъезда. Внутрь меня не пустили. Заверили, что Ира там не появлялась. – А откуда вы знали, куда именно ехать? – спросил вдруг Антон. – Где вы раздобыли адрес Панфиловых? А и правда. Благушин не был знаком ни с Владом, ни с Катей. По крайней мере, так он утверждал в своих показаниях. И про то, что Влад встречается с Ириной, он узнал уже после убийства. Тогда откуда адрес? Учитель сердито смотрел на них, словно они были неразумными школярами, вышедшими к доске не выучившими урок. – Так от Иры, разумеется, – в сердцах бросил он. – Или вы думаете, мы с дочерью совсем не общаемся? Конечно, свой роман она от меня удачно скрывала, но когда все выяснилось, я имел с ней серьезный разговор, в ходе которого она мне, в частности, и поведала, где живет ее… любовник. Последнее слово у него прозвучало как ругательство. Ну да. Он же однолюб и моралист. После смерти жены не смотрит ни на одну женщину, потому что считает, что полюбить по-настоящему можно только один раз в жизни. Впрочем, кажется, Светлана говорила, что видела его с какой-то женщиной? В Питере, в торговом центре. Хотя это мог быть кто угодно. Коллега, случайная знакомая… Ладно, уж до чего ей точно не может быть никакого дела, так это до личной жизни Константина Ливерьевича. Она только одного человека интересовала – Эльмиру Степановну. Да и то совершенно напрасно. Вспомнив про несчастную администраторшу, Лика повернулась к Ермолаеву. – Дмитрий Владимирович, про Викентия вы нам рассказали, а про Эльмиру Степановну-то я у вас не спросила. Как она? – В коме, – вздохнув, ответил доктор. – Состояние очень тяжелое. Немного шансов, что выживет. – Ужас, какой ужас! – воскликнул Благушин. – Столько зла на земле. И как я в такой ситуации могу быть спокоен, что с Ирой ничего не случилось? Его бледное лицо мелко-мелко дрожало. Лике тут же стало его жалко. Она всегда жалела людей, которые сильно расстраивались и переживали по-настоящему. – Ирина обязательно найдется, Константин Ливерьевич, – мягко сказала она. – Вы поймите, ей сейчас непросто. Ее возлюбленного обвиняют в убийстве жены, да и сама Ирина под подозрением. – Что-о-о-о? – вскричал Благушин. Вид у него стал совсем безумный. – Это еще на каком основании? – Катя Панфилова была ее соперницей. А Влад обещал развестись, но жена не давала ему развода. Конечно, Ирина была на смене, когда произошло убийство, и я, как никто другой, могу подтвердить ее алиби, но… – Нет никакого «но», – решительно заявил историк. Лицо у него больше не дрожало, а казалось высеченным из камня. – Моя девочка не может никого убить. И алиби у нее действительно есть. – На момент убийства, да. А на момент нападения на Викентия и Эльмиру Степановну? Лика не хотела быть жестокой и мучить Благушина. Она просто проговаривала вслух все свои сомнения. А их было много. Так много, что мыслям становилось все теснее в черепной коробке. Алиби. В ночь убийства Регины у Благушина тоже есть алиби. И с Катериной он даже незнаком. Хотя почему незнаком, когда-то давным-давно он вел у нее уроки в школе. И что? Что это меняет? Да ничего. – Да зачем ей могла понадобиться эта старая курица?! – взорвался спровоцированный ее словами Благушин. – Я терпел ее только потому, что она могла существенно испортить Иринке жизнь. Знаете, каково это, работать в женском коллективе? Начала бы мстить, Иринке бы мало не показалось. Да и жалела моя дочь эту бестолковую. Подбадривала, рецептами интересовалась. И что взамен? Подозрение в покушении на убийство? Ну уж нет. Так дело не пойдет. Лучше тогда меня подозревайте. А что? У меня и повод есть. Эта женщина меня домогалась, вот я ее и убил. – Эльмира Степановна жива! – воскликнула Лика. – Да и черт с ней! – с раздражением повысил голос учитель. – Антон, я пойду. Если Ирка объявится, скажи ей, что я волнуюсь. – Да с чего бы ей у меня объявляться, Константин Ливерьевич? – Похоже, терпение Антона тоже подходило к концу. Махнув рукой, Благушин ушел, вслед за ним засобирался и Ермолаев. Лика и Антон наконец остались одни. – Я сейчас все уберу, а ты ляжешь спать, – сказал Таланов строго и ласково одновременно. – Тебе нужно отдохнуть. – А ты? – А мне нужно сделать одну важную работу. Думаю, что часа за четыре управляюсь. – Ночью? – Днем я был занят совсем другими делами. – Антон улыбнулся и ласково чмокнул Лику в нос. – Извини, но сегодня тебе придется побыть в постели без меня. Зато утром я обещаю наверстать упущенное. Лика представила, как именно он собирается наверстывать, и покраснела. От того, что ей придется ждать до утра, а пока отправляться в постель одной, она слегка расстроилась, впрочем, тут же приказав себе иметь совесть. У Антона Таланова есть работа, которая его кормит, а он и так забросил дела, тратя время на несносную Лушу Ковалеву, явившуюся откуда-то из далекого детства. Она не хочет быть в тягость, а потому ни за что не будет ему мешать. – Иди работать, – сказала она, вставая и забирая у него чашки. – Я все помою и уберу, а потом отправлюсь спать. Не теряй времени, тебе тоже нужно успеть выспаться. Спорить Антон не стал, ушел в комнату, служившую ему кабинетом. Проходя мимо, Лика не удержалась и заглянула, увидев, как он сидит перед огромным, во весь стол, монитором, погруженный в какие-то дела. Что именно было на экране, она не разглядела. Какие-то бесконечные строчки с цифрами. Она прибрала на крыльце, заперла входную дверь, вымыла всю посуду и даже протерла пол на кухне, после чего сходила в душ, вытащила из чемодана пижаму, переоделась и прошла в спальню, задумчиво встав перед большой кроватью. Ложиться здесь или в гостевой комнате, в которую Антон отнес ее чемодан? Как узнать? Спрашивать неудобно. Спать в отдаленной комнате без надежды на то, что хозяин, выполнив свою работу, завалится ей под бочок, грустно. Она аккуратно сложила покрывало на большой кровати, юркнула под одеяло, свернулась калачиком и уснула. Прошлой ночью она спала совсем мало, потому что они с Антоном без устали занимались любовью, а потом был длинный день, полный ужасов и страстей. Лика спала, и ей снилась свесившаяся с кровати в гостиничном номере безвольная рука Викентия, лежащая на диване Эльмира Степановна с запекшейся кровью на пробитом виске, россыпь фотографий с помолвки Регины Батуриной, шелковый платок Анны и следы. Много-много следов с отпечатками на подошве в виде дубового листа и ноги в красных кедах, преследующие ее по мокрому песку. Ноги приближались, дистанция между задыхающейся от бега Ликой и ними неумолимо сокращалась, остро кололо в правом боку, она чувствовала, что вот-вот упадет, увидела здание лодочной станции, за заколоченными окнами которой почему-то пробивался свет, подбежала и забарабанила по шершавым занозистым доскам. – Откройте, откройте! Стук становился все более настойчивым, от прилагаемых усилий до крови сбились костяшки пальцев. – Откройте, откройте! Послышались шаги босых ног по доскам пола, щелчок замка, приглушенный голос, мужской и отчего-то знакомый. – Ты? Проходи. Проходите. Почему во множественном числе? Она же одна. Лика во сне переступила порог спасительного дома, а наяву проснулась и села в постели, вдруг осознав, что стук, шаги и тихий голос были не во сне. Кто-то действительно пришел к Антону Таланову, и он разговаривает с гостями в прихожей. Вскочив с кровати, она бросилась к двери, решив, что ему может угрожать опасность, но тут же остановилась, потому что выходить в пижаме к незнакомым людям – не самая хорошая идея. Она заметалась по спальне, обнаружила в кресле у окна небрежно брошенную футболку Антона, натянула ее прямо поверх своей фривольной пижамки. Антон был намного выше ее, поэтому футболка доходила ей до середины бедер, надежно скрывая неприличность пижамы. Вот и хорошо, вот и достаточно. Остается надеяться, что это не Илья Таланов вернулся, привезя с собой жену. Вдруг маме Антона захотелось своими глазами увидеть «старуху», захомутавшую ее сына? Сунув ноги в тапочки, она вышла в коридор, поправила волосы и решительно проследовала на кухню, откуда доносились голоса. Один из них совершенно точно был женским. Войдя, она остановилась у входа, щурясь из-за ударившего по глазам яркого света, а когда они привыкли, остолбенела, потому что за стол усаживались Ирина Благушина и Влад Панфилов. При ее появлении Ирина тоже замерла, закусила губу.