– Что ты сейчас сказал? – удивилась мама. Я схватился за пластиковую крышку подушки безопасности, вонзая ногти в щели; я хотел, чтобы подушка раздулась и отбросила меня назад. Я представил, что передо мной грудь отца: его сердце вздувается, взрывается, сдувается. Я жаждал боли Т., позора С. и гнева Д. Я жаждал уничтожить каждый нерв в своем теле. Мама свернула на обочину, взметнув шлейф пыли. Мимо мчались и сигналили машины, пересекая две желтые сплошные полосы. – Что случилось? Я еще глубже вонзил пальцы в щели. В глазах застыли слезы, но я не собирался плакать. Красная глина за окном дразнила меня. Горы были готовы обрушиться на крышу машины. Через несколько минут я оставил попытки, откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Мама молчала, прерывисто дыша. – Господи, – наконец произнесла она, – ты хочешь убить себя? Такой простой вопрос, вместо ответа на который я издал резкий животный крик. Я обхватил руками колени, поднял их к груди и прижался к пассажирской двери, упершись щекой в оконное стекло. – Господи, – повторила мама, – больше ты туда не вернешься. Она приняла мой жест за положительный ответ; ей хватило единственного доказательства, чтобы покончить с ЛД раз и навсегда. Она услышала мое «да», а я получил дар, который никто не мог у меня отобрать. Я остался жив, и теперь я это осознал. Жизнь – это все, в чем я нуждался. Порой я вспоминаю о тех днях и спрашиваю себя: было ли это все на самом деле? Порой мне кажется, что «Любовь в действии» в конце концов свела меня с ума и что я, наверное, торчу в пустом коридоре и разговариваю сам с собой, как моя двоюродная бабушка Эллен. Если бы не справочник и бывшие наставники, с которыми я связался после ухода, я бы до сих пор сомневался в собственном здравомыслии и правильном восприятии того, что на самом деле произошло. И если бы мой отец настоял на своем, никто из нас никогда бы больше не заговорил об этом опыте. Несмотря на то что, когда я вернулся из «Любви в действии», он не задал ни единого вопроса, несмотря на то что с тех пор все наши разговоры сводились к неловкому молчанию, он молча принял тот факт, что конверсионная терапия не сможет меня изменить. После того как я покинул ЛД, он по-прежнему платил за обучение в колледже, даже не интересуясь тем, что я изучаю. – Хочешь стать писателем? – повторил он, когда я рассказал ему о своей мечте. – Наверняка это очень увлекательно. Иногда мне трудно поверить, что я жил в мире, где проповедовали столь крайние идеи, нацеленные на самоуничтожение. Но потом я включаю новости, читаю статьи и понимаю, что, хоть мой опыт и уникален, он вполне закономерен. Меньшинства по-прежнему подвергаются осуждению и манипуляциям как с гнусными, так и с благими целями, а опасные идеи по-прежнему порождают политическое напряжение по всему миру. Я до сих пор не могу понять – и, наверное, никогда не пойму, – как все мы, такие разные, оказались в одной лодке и что нас привело в «Любовь в действии». Фотографий, которые помогли бы мне найти ответ, не существует, поэтому я пофантазирую. Я представляю Смида, который уходит от первой жены и оставляет позади все, что у него было. Представляю Д., который пытается стать другим в глазах гневного отца. Представляю маму, которая стоит на сцене рядом с мужем, новоиспеченным священником, и вспоминает ребенка, которого потеряла, а может, вспоминает меня. Я снова и снова вспоминаю «Стул лжи». Я вижу отца и этот стул. Вижу отца ребенком, вижу, как он смотрит на своего отца, пока тот привязывает его мать к стулу в столовой и избивает. Вижу, как он крадется, прячется от него. А спустя десятки лет сидит в больничном кресле у кровати моего деда, чью жизнь подчистую высосал алкоголь, – единственный из всех детей, кто пришел проститься с умирающим стариком. Я снова и снова представляю отца. Представляю, как он сжимает руку больного, как безмолвно плачет, ждет момента, чтобы сказать «прощай». Я не могу разгадать эту тайну: где-то в прошлом этих мужчин случился конец света, и все, что они друг о друге знали, переменилось; они цепляются за что-то, что, в свою очередь, цепляется за них… Что же это?.. Словно пророки прошлого, я жажду познать истину. Эпилог Из темноты выплывает голос Смида, который окутывает меня мягким и мелодичным звуком. Я лежу в кровати в крошечной квартирке в Оберне, штат Алабама. Уже два года я учусь в магистратуре по специальности «Писательское мастерство» и сейчас отдыхаю после того, как всю ночь писал сочинение о драме эпохи Возрождения, слушая передачу Айры Гласс «Эта американская жизнь» – единственное пристанище для свободно мыслящих в этом консервативном штате. Вдруг я чувствую на своем горле леденящую руку прошлого, когда слышу голос Смида, который возвращает меня в ЛД. «Джон, вы можете изменить свою жизнь», – говорит голос. Это запись одного из многочисленных выступлений Смида на религиозном телешоу. Он рассказывает, что голос Бога велел ему стать гетеросексуалом и что это случится, только если Смид будет поступать по Его наставлению. Я на ощупь включаю лампу. В глаза бьет свет. Быть того не может. Его тайный позор стал достоянием общественности. Я вдруг испытываю странную ревность, словно никто, кроме меня, не имеет права слышать его слова. Тон интервью игривый – с расчетом на либеральную аудиторию, привыкшую шутить о «тех христианских организациях, которые утверждают, что гомосексуальность лечится». Тем же тоном говорят мои преподаватели – люди, настолько далекие от консервативных христианских взглядов, что в их речи всегда проскальзывает невольная небрежность; люди, выросшие в дружных семьях, поддерживавших их с пеленок. Я стою у кровати, перед глазами плывут точки – оранжевые и желтые пятна кружатся на фоне белых стен комнаты. На одной стене зияют следы от гвоздей – я на днях снял фотографии с бывшим: болезненное напоминание о потере в длинной череде увядающих отношений и ухаживаний, сперва принятых, затем отклоненных, едва дело принимало серьезный оборот. Я никого не подпущу близко, и никто не может меня ранить. И вот теперь снова звучит голос, который я старался забыть, воздвигая многочисленные барьеры, голос правды, опоздавшей лет на десять и уже не способной восстановить разрушенное. «Подавляющее большинство гомосексуалов не способны изменить сексуальную ориентацию». Вот так просто! Стоит только признаться в очевидной лжи, которую они втюхивали мне и моей семье, и травма излечена. Как будто это может возместить десятилетия растерянности и неуверенности в себе, последовавшие за крахом моей веры. Это было его первое из многочисленных публичных извинений. Следующие несколько лет психологи, работавшие в организации, будут признавать свои ошибки, позировать для журналов, охотно давать интервью. «Исход» – зонтичная компания, под эгидой которой работала «Любовь в действии», – будет расформирован; в мире останется несколько подобных учреждений, но ни одно из них не будет таким популярным, как ЛД. И все же несколько упрямцев по-прежнему будут экспортировать мнение о том, что гомосексуальность излечима, в страны вроде Уганды. История Смида станет типичной историей развития персонажа: тиран оборачивается реформатором. Многие наставники ЛД даже напишут книги. Смид опубликует за свой счет мемуары под названием «Бывший экс» (Ex’d Out) и начнет размахивать ими в каждом интервью. В своей короткой биографии на задней сторонке обложки он напишет слова, которые, пускай их и нельзя назвать ложью, заставляют меня трястись от бешенства. Работает ли он один на один, ведет ли семейную терапию, выступает ли в церкви или по всему миру, открытые и искренние послания Джона всегда находят отклик в душах тех, кто жаждет быть принятым, любимым и понятым. Пройдут годы, прежде чем я найду в себе силы дописать собственную историю, прежде чем смогу приступить к воспоминаниям. Время от времени я буду приезжать к родителям, словно чужак, заглянувший на огонек, и каждый раз погружаться в тот ад, в котором они живут с тех пор, как я покинул их, сомневающихся и полных страха, не совершили ли они непростительную ошибку, которую никогда уже не смогут исправить. – Вам стоит разобраться во всем прямо сейчас, – скажет мама, указав сначала на отца, потом на меня. – Я отказываюсь быть вашим буфером. Но я не последую ее совету. Не захочу даже взглянуть на отца, с которым после ЛД общаюсь посредством коротких имейлов и односложных фраз. Я выскочу из комнаты, поднимусь в свою спальню и захлопну за собой дверь. Упаду на мягкий матрас и уставлюсь в фактурный потолок, а потом опущу руки и лицо на прохладные простыни, вдыхая запах свежевыстиранной постели, пока родители приглушенными голосами будут обмениваться упреками по ту сторону двери. Взаимные упреки настолько войдут у них в привычку, что для них самих перестанут быть чем-то столь шокирующим, какими будут для меня. Пытаясь заглушить их голоса, я встану и нырну в шкаф в поисках своей коллекции «Книги на все времена», собранной во времена бурного увлечения классикой. И, прикоснувшись к страницам с золотым обрезом, я наконец пойму, как близок был к тому, чтобы потерять свою страсть… и свою жизнь. После ЛД у меня ушли годы на то, чтобы догнать остальных, научиться жить в мире без ангелов и демонов. Каждый раз, когда я читал книгу или наталкивался на исторический факт, который баптистское воспитание учило меня отвергать, мне приходилось сражаться со смутным подозрением, что меня совращает Сатана. В закрытых группах жертв конверсионной терапии в фейсбуке я прочитаю признания о попытках суицида, и эти признания будут схожи с моими чувствами, отчего на миг мне покажется, что они исходят из моего собственного сознания. Я узнаю, что многие растеряли родных и боятся приближения зимних каникул, потому что остаются в эти периоды совсем одни и не все могут выдержать подобное испытание. «Когда я думаю о том, с каким трудом мне придется выдержать еще один день, стараясь вести себя как обычный человек, мне просто хочется умереть», – признается одна из жертв конверсионной терапии. «Я забыл, что значит быть самим собой, – пишет другой мужчина. – Каким я был до конверсионной терапии? Когда я пытаюсь вспомнить, меня не покидает мысль, что, может быть, я ошибаюсь. Вот что они сделали со мной. Они заставили меня усомниться в собственном здравомыслии». «Я больше не разговариваю с родителями, – пишет женщина, – они по-прежнему считают, что мне нужна терапия. Кажется, они были бы только рады, будь я мертва». С каждым годом хор голосов будет расти, предавая гласности десятилетия боли, потерь, разрушенных семей и отношений – потому что люди, не столкнувшиеся с подобной терапией, никогда не поймут то, что пришлось пережить нам, пациентам. На сайте Beyond Ex-Gay, посвященном всем выжившим, пользователи в деталях опишут последствия конверсионной терапии. Сексуальная ориентация должна была быть частью моей жизни, а стала центром. Все вращается вокруг нее и моего страха быть разоблаченным. Многочисленные попытки самоубийства, две госпитализации в психиатрическую клинику. Диагноз: серьезное биполярное расстройство второго типа и умеренное посттравматическое стрессовое расстройство. Психолог на конверсионной терапии сказал мне, что симптомы этих болезней вызваны «путаницей» в моей сексуальной ориентации. Спустя одиннадцать лет я по-прежнему чувствую тошноту, когда прикасаюсь к мужчине. Мне сложно (практически невозможно?) поддерживать длительные отношения. За эти годы я потерял связь с собой, потому что пытался стать кем-то еще. Я запутался во всем на свете: в отношении к Богу, в вере, в том, откуда я и куда мне идти. Я потерял друзей. Я часто испытываю настоящее отчаяние. Но стараюсь вернуть жизнь в нужное русло. Я открою справочник «Любви в действии», прочту несколько предложений, и меня вновь с головы до ног окатит волна стыда, так что я не смогу больше сосредоточиться. Голос Смида вновь перебьет мой собственный, не дав мне произнести ни слова. Я буду сомневаться и перестану доверять своим воспоминаниям, буду часами воссоздавать сцены прошлого, столь заряженные эмоциями, что я не смогу описать словами то, что пережил. Я позову маму, чтобы расспросить ее, сяду с ней за стол и начну записывать ее слова, и каждый раз кто-нибудь из нас будет плакать. Мама начнет извиняться передо мной снова и снова. Я попытаюсь утешить ее, но у меня не получится, потому что все это было настоящим кошмаром, и мы никогда не сможем его забыть, и никогда не будем прежними. Наша семья никогда не станет такой, какой могла бы стать. И еще Бог. Я не обращусь к нему ни разу за эти десять лет. Не потому что не хочу, чтобы Бога не было в моей жизни, а потому что больше не слышу Его голоса. То, что случилось со мной, сделало невозможным диалог с Богом, веру в Него без ненависти к себе. Наставники на конверсионной терапии забрали Его у меня; в какую бы церковь я ни зашел, я чувствую только мертвый груз в груди. Я переживаю пустоту там, где мог бы переживать великую любовь. Я продолжу экспериментировать с разными конфессиями, с разными религиями. Я буду искать. И хотя я больше не верю в ад, я по-прежнему боюсь попасть в него. Возможно, однажды я снова услышу Бога. А возможно, и нет. И с этой тоской мне приходится жить каждый день. Однажды, когда мы решим, что боль уже позади, позвонит мама и скажет, что дьякон из нашей прежней церкви не хочет приглашать отца проповедовать во время службы, потому что какой-то человек встал и заявил, что, если у священника сын – открытый гомосексуал, это свидетельствует о духовном поражении такого священника. Родители попросят меня не писать эту книгу, потому что отец тогда не сможет быть пастором. Грехи отцов! Каждый шаг моего успеха станет напоминанием о конверсионной идеологии. Каждый шаг моего успеха станет непосредственной угрозой моему отцу. Годы спустя я позвоню ему и скажу, что мне необходимо написать книгу, иначе я не смогу оправиться, иначе я никогда не пойму, кто я такой. – Я только хочу, чтобы ты был счастлив, – скажет отец, и в его голосе прозвучит все то, от чего он готов был отказаться. – Правда хочу. И я поверю ему. Благодарности Сначала я задумал написать только роман, и если бы не поддержка знакомых писателей из Университета Северной Каролины в Уилмингтоне, на подлинные воспоминания я бы не решился. Огромное спасибо Ане Альварес и сотрудникам издательской лаборатории Университета Северной Каролины в Уилмингтоне, а также всем великим писателям и профессорам, которые помогли мне в работе над первыми двумя главами, особенно Филиппу Джерарду и Нине де Грамон. На моем пути было много фантастических учителей и наставников: Шантель Асеведо (наставница и близкий друг), Марта Бек, Карен Бендер, Клайд Эджертон, Патриция Фостер, Кристина Гарсия, Дебра Гвартни, Барри Лопес (он первым сказал мне «не останавливайся»), Хелен Роббинс, Террелл Теббеттс (мой первый наставник), Джуди Трой, Вирджиния Рей и многие другие, чьи имена, надеюсь, заполнят мои будущие книги. История создания этой книги похожа на документальный фильм, только чуть менее правдоподобна. Благодаря моей подруге Кэти Фланн меня пригласили на ужин, где я встретил критика и писательницу Мод Ньютон (экстраординарный наставник). В какой-то момент после моего затянувшегося неловкого молчания Мод повернулась ко мне и спросила, о чем моя книга. «Я тоже пишу о фундаментализме, – сказала она после того, как я путано объяснил ей, что такое конверсионная терапия. – Не хотите сходить на вечеринку? Мой агент сказал, что я могу пригласить кого захочу». За этим последовала немного пьяная вечеринка, в результате которой я оказался в издательстве The Book Group, где рассказывал Уильяму Боггису о своей еще ненаписанной книге. Огромное спасибо Уильяму Боггису и Джули Барер из The Book Group, которые помогли мне подготовить мемуары к публикации, и моему блестящему редактору Лауре Персиасепе из издательства Riverhead, чья редактура всегда безошибочна и чей энтузиазм очень меня поддержал. Спасибо Меган Линч, которая решилась издать книгу, и всей команде Riverhead; спасибо Карен Майер за юридическую правку текста, я был счастлив иметь юриста на своей стороне. Я хочу лично поблагодарить Элизабет Костову и Фонд имени Элизабет Костовой за поддержку в те времена, когда я был еще не уверен в своих силах. Спасибо всем друзьям за отзывы на мою книгу: Ханне Дела Круз Абрамс, Трею Багвеллу, Джону Бекеру, Эмме Болден, Эшли Кембелл (моему первому читателю и ближайшему наперснику в работе и жизни), Гарту Гринвеллу, Керри Хидли, Эмбер Худ, Кэти Джонс, Гейбу Мозли, Бену Тильмиру, Расти Торнсбургу, Эрику Трану и многим другим. Спасибо Ивайло Везенкову за то, что готовил мне кофе по утрам, когда я писал, и за то, что поддерживал меня в самые трудные моменты, был рядом со мной, когда мне приходилось зарываться в воспоминания, которые я хотел бы забыть. Спасибо Лорел Змолек-Смит за творческие идеи, которые возникали у нее, когда мы бегали вместе после работы, и за то, что всегда заступалась за меня. Спасибо моим студентам из американского колледжа Софии, моим друзьям, моей семье, которые продолжают меня поддерживать. Особая благодарность моей тете Мэри Уодделл за поддержку в трудные времена. Но самую большую благодарность я хочу выразить маме и папе, чья любовь все изменила. * * * notes Примечания 1