— Да. И не винтовки, если в этом ящике. Для винтовок ящик слишком короткий. Карабины. — Это уже деталь. Главное, что оружие... Знаешь, — сказал Шатохин после долгой паузы, — когда Лагунов заговорил о том, что деньги здесь легко найти под каждым кустом, мне подтекст почудился. Будто он дары природы брал бы, да пусть другие этим занимаются. Потому что знает он другой способ деньги добывать. Вот такое еще, показалось мне, промелькнуло. Звонареву это я не сказал. — А почему? — Неудобно. Слишком уж проницательным выглядело бы. Да и, откровенно-то говоря, сомневался. — Ты у нас талантище, — сказал Акаченок. — Здорово живешь. Привел, понимаешь ли, без следа в самую точку, а я — талантище. — Я свои места знаю, а ты — аналитик... Обшарили траву в окружности от ямы шагов на тридцать пять-сорок. Кроме крошечной грушевидной гирьки с дужкой (видимо, собственность прежних хозяев этого угрюмого места), ничего не нашли. Сумерки уже густели, когда Акаченок, случайно нагнувшись около ямы, заметил и поднял из травы стреляную винтовочную гильзу. — Чуешь? — сказал, давая гильзу Шатохину. По запаху горелого пороха несложно было понять: стреляли совсем недавно. — Великолепная находочка, — сказал Шатохин. — Вот что, Юра. Маху мы с тобой дали. Даже фотоаппарата не прихватили. Давай-ка я здесь побуду, а ты в село побыстрее. Понятых и фотоаппарат привезешь. 7. ...Вчетвером, вместе с понятыми — дружинниками Хохловым и Матюшкиным, возвратились в Нежму на другой день в десять утра. Кроме уже найденного обнаружили на становище углежогов еще одну поперечину-вкладыш. Звонарева в райотделе не было: вылетел по службе вертолетом в глубинку. Майор не любил кабинета, а последние годы именно кабинетная работа поглощала его служебное время. Поездки встряхивали, поднимали настроение. Он появился ближе к вечеру и пребывал в отменном расположении духа. Выслушав доклад Шатохина, Звонарев осмотрел привезенные ящик, вкладыши-поперечины с гнездами, досочку с обгнившими краями, гильзу и грушевидную гирьку. — Эксперта из края пригласили? — спросил. — Да. — Правильно сделали. Но все-таки, — кивнул он на находки, — все это нужно упаковать и отправить в крайцентр. Вне лаборатории, думаю, заключения не сделать. А эксперту дела хватит и без того... Итак, ваши соображения? — Карабины были, — сказал Шатохин. — И ствол, который Мулл растачивал в «Сельхозтехнике», — карабинный. Я разговаривал с Бутаковым, он вспомнил: короче винтовочного ствол был. Возможно, из этого ящика. — Возможно. Подождите, схожу в телетайпную, нет ли из Бийска сведений. Майор вскоре вернулся с бумагой. — Вот, — глядя в текст, заговорил он. — Лагунов Сергей Ильич, 1961 года рождения, русский, несудимый, образование среднетехническое. Прописан в Бийске по улице Загорной, восемь, квартира один. После службы в армии работал полтора года наладчиком электрооборудования в восьмом СМУ. Уволен по собственному желанию десятого мая сего года. Прописка сохраняется по прежнему месту жительства. По указанному адресу проживает также мать Лагунова, Анна Ефимовна, провизор витаминного завода. По улице Луговой три дробь один проживает также сестра Лагунова — Вера Ильинична Симонова, врач-окулист поликлиники номер двенадцать с мужем и грудным ребенком... Это, так сказать, общие сведения, — оторвался от бумаги майор. — А вот интересное нам. Мать Лагунова весь прошлый месяц регулярно выходила на работу, на здоровье не жаловалась. Как установлено, заверенную телеграмму с текстом о болезни матери дала двадцать второго августа сестра Лагунова гражданка Симонова. Лагунов появился дома двадцать шестого утром, пробыл недолго, сразу после обеда уехал рейсовым автобусом в районный центр Усть-Кан. Снова появился в Бийске двадцать восьмого. Опять всего на несколько часов. — Майор то читал, то пересказывал содержание ответа на запрос. — Передал матери тысячу сто рублей и исчез. Пока не удалось установить, встречался ли он с сестрой. Звонарев положил сообщение на стол, закурил папиросу. — Попробуем взглянуть на вещи без предвзятости. Мало ли причины? Парень молодой, неженатый, мог поссориться с девушкой и уехать куда глаза глядят, потом пожалеть, соскучиться, броситься мириться. Это я к примеру. Однако ваши находки всякую романтику перечеркивают... Нужно, Алексей, составить дополнительный запрос в Бийск и новый — в Горно-Алтайскую автономную область. Указать, что Лагунов мог — предположительно — привезти в Усть-Кан боевое нарезное оружие. Предположительно — карабин. Возможно, слухи какие прошли, возможно, знакомства у Лагунова есть — пусть все проверят. — Почему только в Усть-Кан, может, во все районы? — Нет. Ограничимся запросом в Усть-Кан. В сообщении указано, я просто упустил — мать Лагунова по просьбе сына брала туда билет в предварительной кассе. — Ясно. — Хорошо бы узнать, где он был двадцать девятого и тридцатого. Белые пятна эти дни. Звонарев прикурил потухшую папиросу, задумчиво, словно размышляя вслух, сказал: — Сколько же всего карабинов было? — Полный ящик, наверно, — сказал Акаченок. — Ящик. Это двадцать штук. Карабин весит около четырех килограммов, если не изменяет память. На одного по сорок килограммов весу... Туда, где вы оставили машину, мотоцикл можно подогнать? — Вполне. — Два здоровых мужика не могут пронести несколько километров на себе по сорок килограммов и берут лошадь, хотя должны понимать, что это может обратить на себя внимание? Не поверю. А если уже вынимали раньше из ящика оружие, то еще меньше вес. Нет, потяжелее была поклажа... — По яме судить, там хоть пять, хоть десять ящиков можно уложить. Да и кроме оружия могло еще что-то лежать. — Что? — Мало ли. — А не могли они ящик оружия перепрятывать в другое место — менее доступное? — Звонарев вопросительно посмотрел на Шатохина. — Думаю, что оружие в Нежме, — убежденно ответил Шатохин, — или около Нежмы где-нибудь на берегу. — Да, вот у берега, за чертой села́, это мысль дельная. Это надо иметь в виду. Звонарев надолго задумался, стоял со скрещенными руками лицом к окну и молчал. — Хорошо, — повернувшись к оперуполномоченным, сказал он. — Дальше так. Наводить справки о Лагунове и Мулле через их знакомых, друзей не нужно. Спугнем. Важно быть в курсе, чем оба заняты сейчас, что собираются делать. — Мы знаем, — ответил Акаченок. — Мулл в данное время буксирует баржи с техникой с Дальнего острова. Послезавтра становится на ремонт. Через четыре дня дальний рейс — в Борщаны, за запчастями. Лагунов с утра был в общежитии. Теперь, — взглянул на часы, — наверное, на заводе. Вторая смена у него. — Молодцы. Любознательны, — похвалил оперуполномоченных начальник милиции. — Алексей Михайлович, а почему бы тебе не встретиться с Лагуновым? Просто посмотришь на него, поговоришь по душам. Повод у тебя веский есть — моторы. Кстати, как с моторами? — Никак пока. — Вот о моторах, о том о сем поболтай с ним. Сболтнет он лишнее вряд ли, зато настроение его знать не так и плохо. Участок переработки леса на шпалы находился в сотне метров от берега, в огромном дощатом сарае. Построен он был в пятидесятых годах наспех, предполагалось — просуществует недолго, позднее будет возведен корпус, современный и совершенный. Но годы шли, объемы работ росли, а участок шпалопиления таким и остался, подтверждая своей историей поговорку, что ничего нет более постоянного, чем временное. Правда, оборудование изменилось. Уже не лошади, а механизмы подтаскивали к пилам хлысты, вместо примитивных старых появились совершенные распиловочные станки. Шатохин с любопытством наблюдал, как хлысты двигались по транспортеру и, дойдя до определенного места, скатывались на огромные крутящиеся дисковые пилы, миновав которые, становились одинаковыми саженными кругляшами-бревнами. Бревна эти скатывались на другой транспортер, который подвигал их к новой системе пил. Эти пилы с двух сторон проходились уже по бочка́м бревен, отъединяя, как инородное тело, сучковатые, покрытые корой горбыли. Обрезанные с двух боков бревна, сделав замысловатое движение, возвращались обратно к крутящимся пилам, сами укладывались на транспортере на уже обрезанные ровные бока и снова устремлялись под зубья пил, чтобы выйти из-под них уже готовыми, сверкающими белизной шпалами. На участке около грохочущих транспортеров, визжащих пиловочных станков было человек восемь и среди них Лагунов. Одет он был все в ту же робу, в какой Шатохин повстречал его впервые. Увидев оперуполномоченного, Лагунов отделился от рабочих, рядом с которыми стоял. — Здравствуйте, — сказал он подходя. — Вы не помните, наверно, меня. Вы за моторами приезжали, я видел, как забирали. Шатохин кивнул, подумав: «Все-таки не утерпел, самому захотелось на разговор напроситься». Ответил: — Помню. — Что-то вы зачастили к нам. Два дня назад в общежитие наведывались, вчера приходили и нынче опять. «Значит, был он в общежитии во время концерта, на глаза не попался. Или от других слышал», — отметил про себя Шатохин. — Не удивительно, — сказал, — ведь на вашем заводе моторы обнаружены. Кто-то, значит, из ваших причастен. Чужак не притащил бы сюда. Вот и приходится интересоваться всеми. Не скрою, и вами поинтересовался. Лагунов ваша фамилия. Верно? Шатохин внимательно смотрел в глаза собеседнику: отразится в них беспокойство или нет. Лагунов легко выдержал взгляд. — Верно, — кивнул согласно. Спросил: — А когда моторы украли, если не секрет? — Никакой тайны. Тридцатого. — Ну, тогда меня сразу исключайте. У меня, как говорится на вашем языке, алиби. Не был в Нежме. Неделю до тридцать первого отсутствовал по семейным обстоятельствам. Если не выкинул, билет могу показать, — Лагунов расстегнул пуговицу робы, полез в наружный карман рубашки, вынул смятый авиабилет, сам развернул, разгладил, протянул. — Вот, сохранился. Почему бы и не взглянуть, если предлагают? Шатохин взял. Транзитный билет от Новосибирска, отметка о пересадке в крайцентре. Вернул. — Мне и без билета это было известно. Уточнил. Опять он смотрел в глаза Лагунова, и опять Лагунов не выказал ни малейшей тревоги. Владел собой безупречно. Ну, конечно, нервы в полном порядке, не трус. Не побоялся разнять разъяренных парней.